Розовоперстая заря

— Знаешь, — беспечно роняет Кэй, — наверное, теперь мне полагается тебе позавидовать. Артур вскидывает склоненную голову и спустя миг задерживает взгляд на нем. И Кэй просто чувствует — как чувствовал с самого начала этой истории, больше похожей на лихорадочный бред — что ему следует сильнее беспокоиться о нем. О своем приемном брате-сиротке, который никогда не обращал внимания на его тяжелый нрав, но неизменно находил верные слова, чтобы достойно ответить на колкость, о ясноглазом мальчишке, высоко держащем голову, набитую возвышенными идеями — он ни разу в жизни не позволил Кэю умерить свой энтузиазм или обуздать упрямство без борьбы, но всегда прислушивался к его советам. Тот самый мальчишка, который с каждым днем все больше и больше походит на мужчину, вздыхает и грубо велит Кэю просто закрыть рот, а потом, сдавшись, спрашивает: — Думаешь, я сумею хоть как-то с этим справиться? Завтра его жизнь переменится, и похоже на то, что и он переменится вместе с ней. Завтра его облачат в пурпур и золото и выведут к народу, и все будут вытягивать шеи, чтобы уловить тот самый миг, когда он пошатнется под тяжестью короны. Потому что ему выпала сомнительная удача вытащить старую железку из другой старой железки, только побольше. Но что бы Кэй ни говорил насчет логики, стоявшей за этим выбором, в глубине души он знает, что Артур и глазом не моргнет, когда придет время. И отчасти ему хочется увидеть, как лорды и королишки Британии, вытянувшие шеи, будто куры во дворе, прокудахтают свои поздравления и клятвы и проглотят разочарование, упустив возможность наброситься на Артура, как лисы. Поэтому Кэй, хлопнув Артура по плечу — так, как мог бы положить ему руку на спину и столкнуть в ручей в жаркий день в разгаре лета, — отвечает: — Вовсе нет. Во-первых, ты же без меня пропадешь. Артур обрывает его, не позволив перечислить все остальные причины. И все же он не клюет на предложенную наживку и не использует ее как повод рассердиться и отстоять свои способности: — Тогда я сделаю тебя своим сенешалем. По крайней мере, одной проблемой станет меньше. Кэй рассмеялся бы в голос, если бы глаза Артура не засияли снова. Но прямо сейчас любой проблеск этого света — благо, и потому он лишь усмехается: — Прекрасно. У тебя останутся всего лишь все остальные. Артур улыбается в ответ: — Думаю, мы с ними разберемся. И когда он улыбается вот так, совершенно искренне и тепло, ничего не остается, лишь отвесить ему подзатыльник — будущий он король или нет, — и согласиться, пусть даже лишь мысленно.