True-blue

      Фирузе завороженно наблюдает за тем, как красные капли стекают по её ногам. Вода смешивается с её кровью, стекая розовым потоком в слив душа. Лезвие в руках ощущается одновременно очень знакомо и непривычно. Она не делала этого с того времени, как Аяз бросил её.       «Какая же ты была идиотка. Разве может потеря Аяза по величине боли сравниться с потерей Атеша?» — Усмехается её внутренний голос, когда она, стиснув зубы, проводит лезвием по старым шрамам на бедрах.       Фирузе соглашается с этим голосом. Расставание с Аязом сейчас можно было сравнить с минутной болью от неудачного удара об дверной косяк. Расставание с Атешем ощущалось как падение со скалы и жесткий удар об землю. Удар, от которого внутри ломается каждая кость. Удар, от которого осколки рёбер пробивают легкие и сердце. Удар, от которого внутри не остается ни одного живого места.       Фирузе держалась всю дорогу обратно до дома. Держалась перед отцом и братом, чтобы они не задавали лишних вопросов. Держалась даже на следующий день на работе, пытаясь вести себя как обычно и выполнять свои обязанности. Но она сломалась, когда увидела Атеша. Его иссушенное лицо. Опухшие мешки под глазами. Искусанные, потрескавшиеся губы. Прямую спину, которая будто бы была готова переломиться от любого неосторожного движения. Но последней каплей стало выражение его глаз. Когда он скользнул по ней взглядом, Фирузе едва не задохнулась от той боли, что плескалась в его темной глубине. А когда он нашел глазами кольцо-печатку на её большом пальце, отчаяния в его взгляде стало так много, что Фирузе захотелось провалиться сквозь землю.       Она не выдержала этого. Фирузе отпросилась у госпожи Ирем, пожаловавшись на плохое самочувствие. Та не задала ни единого вопроса и отпустила её домой. Увидев свое отражение в стеклянной двери кабинета, Фирузе поняла, почему та так легко её отпустила. Фирузе была похожа на привидение. Кожа её была бледной настолько, что голубые вены под глазами могли соперничать с цветом её глаз. Темные волосы на фоне её белого лица казались еще темнее, делая её похожей на ожившего мертвеца.       «Неудивительно, что она поверила мне», — подумала она, медленно ковыляя к остановке.       Поездка домой прошла как в тумане. Бросив пару слов отцу, спросившему, почему она так рано вернулась, Фирузе пошла в ванную. Включила лейку душа. И увеличивала температуру воды, пока та не стала кипятком. Ей хотелось выпустить ту боль, что ощущалась как тысяча маленьких червей, копошащихся под кожей. Ей хотелось, чтобы горячая вода расплавила её кожу, и боль могла, наконец, вырваться наружу. Но это не помогало.       «Освободи. Разорви. Разрежь!» — Требовал внутренний голос, сводя её с ума.       Лезвие, которым по утрам брился Четин, на мгновение отвлекло Фирузе своим блеском. Сквозь клубы пара она прошлепала босыми ногами к раковине и взяла это лезвие. Оно было неудобным. Слишком большим. И немного тупым. Но сейчас Фирузе было достаточно и этого. Она опустила взгляд. Тонкие белые шрамы на бедрах были напоминанием о её прошлой слабости. Её глупости. Она надеялась, что никогда не добавит к уже имеющимся шрамам новые. Но она снова ошиблась. Снова сглупила. Она не доверилась достаточно единственному человеку в мире, который заслуживал её доверия.       «Наверное, мы поспешили, ледяная госпожа. Ты совсем меня не узнала, хоть и сказала, что полюбила меня. Возвращаю тебе твой подарок. Нельзя дарить человеку символ того, во что ты не веришь сам. Надеюсь, однажды оно найдет своего истинного владельца».       Фирузе отчетливо слышит хриплый, огрубевший голос Атеша. Она почти чувствует его ладонь на своей. Почти чувствует тяжесть печатки в своей руке. Боль под кожей бурлит еще сильнее, заставляя её задрожать. Фирузе всхлипывает и прижимает лезвие к бедру.       «Не делай».       Эти два слова, прозвучавшие голосом Атеша в её мыслях, не помогают. Чувство вины вгрызается в её сердце, безжалостно отрывая от него куски мяса. Слезы застилают её глаза. Она закусывает губу, чтобы не издать ни звука, и вжимает лезвие в кожу. Боль, на мгновение пронзившая её, становится облегчением. Она чувствует, как ее теплая кровь вытекает из ранки, тонкой струей стремясь к мокрому полу душевой. И вслед за кровью из нее будто выскальзывает часть боли, что металась под её кожей, не давая вдохнуть. Фирузе давит облегченный всхлип. Она позволяет себе лишь безмолвные слезы. Раны на теле будто позволяли ей отвлечься от ран на сердце и душе. Поэтому она вновь проводит лезвием по коже. На этот раз — чуть сильнее и глубже. Из этой раны крови течет больше. И с кровью из нее выходит еще часть боли. Кипяток ошпаривает её кожу, заставляя раны жечь еще сильнее. Но Фирузе воспринимает эту боль как благословение. И одновременно с этим она сгорает от стыда.       «Ты борешься с разной болью одним и тем же способом. Даже здесь ты оскорбляешь Атеша, ставя боль от его потери с болью от расставания с мужчиной, который не то что крови твоей, даже слёз твоих был недостоин. Глупая, глупая Фирузе!» — Нараспев произносит внутренний голос.       Фирузе нечего возразить ему. Ей хочется прочертить еще одну красную линию на своем теле. Но у нее нет сил. Поэтому она тщательно отмывает лезвие и возвращает его на место.       «Надо будет купить новое. Для себя. Меньше и острее», — мелькает мысль в онемевшем разуме.       Она отключает воду и ждет. Пускай это было давно, но она помнила, как надо себя вести. Крови нужно было время, чтобы свернуться. Сначала она течет из нее беспрерывными струйками. Затем — крупными каплями. А затем и вовсе останавливается. Фирузе находит в ящике под раковиной пластыри и заклеивает ими раны. Затем убирает ванную, стирая хоть малейший намек на то, что она тут делала. На негнущихся ногах она возвращается в свою комнату. Её взгляд падает на открытую шкатулку с украшениями. Серьги-бабочки, подаренные Атешем, будто бы смеются над ней, напоминая о её провале. Фирузе кажется, будто её сердце сжала великанья рука в перчатке, усеянной шипами. Ей хочется уткнуться лицом в подушку и разрыдаться.       «Нельзя. Сделаешь это — больше не сможешь себя собрать. Отвлекись. Найди себе работу. Только не плачь!» — Велит ей голос разума.       И Фирузе слушает его. Она сушит волосы, собирает их под платок и, переодевшись в домашнюю одежду, начинает уборку в доме. Она отмывает каждый уголок, до которого может дотянуться. Перебирает шкафы в гостиной и на кухне, убирает ненужный хлам, оттирает полы до блеска. А когда работа по дому заканчивается, она принимается готовить. — Вай-вай, Фирузе, что за суета? Неужто и за тобой жених придет, что так усердно убираться стала? — Подшучивает над ней Несрин, вернувшаяся из особняка Гюльсоев.       Фирузе замирает с ножом, занесенным над луковицей. Она вспоминает, как до этого отмывала дом к приезду Айдынов. Как Атеш пришел на помолвку Ферайе и Корая. Такой невыносимо прекрасный в своем идеальном строгом костюме. Вспоминает его слова о сапфировом кольце Гюльсоев.       «Даст Всевышний, скоро это кольцо будет на твоем пальце, моя ледяная госпожа».       Она вспоминает тепло в его голосе. Улыбку, наполненную надеждой, которую он подарил ей после этих слов. Фирузе хочется развернуть нож острием к себе и проткнуть себе грудь. Пробить ножом кожу, мышцы, кости и добраться до сердца. Хочет, чтобы лезвие прошло сквозь него, чтобы боль перестала кипеть в ней, заставляя задыхаться.       «Нельзя. Держись», — велит ей голос разума.       И Фирузе слушается. Она вытирает слезы, радуясь тому, что она резала лук, и поворачивается к Несрин. — Нет, Несрин, я просто хотела завтра пригласить Корая и Ферайе к нам в гости. Ферайе говорила, что соскучилась по всем нам. Хочу хорошо встретить их, — отвечает она. — Ох, как хорошо! — Восклицает Несрин. — Эрен так соскучился по своей тетушке. Да и от господина Корая он в восторге. Давай я тебе помогу, вдвоем мы всё быстро закончим.       Фирузе вымученно улыбается невестке и возвращается к готовке. Но блаженная пустота в голове исчезает, вновь заполняясь ненужными мыслями. И каждая мысль связана с Атешем. Её мозг мстительно прокручивает в голове их последний разговор, снова и снова воскрешая в памяти образ Атеша. Разбитого, преданного её недоверием, застывшего, словно ледяная статуя. Стыд и вина вновь начинают шевелиться под её кожей. Но она знает, что сегодня ей уже нельзя наносить себе раны. Если она потеряет слишком много крови, её семья узнает об этом. Ферайе расстроится. А она только пережила угрозу выкидыша. Поэтому Фирузе смиряется с этими ощущениями, продолжая готовить никому не нужные блюда.       Когда работа заканчивается, тревожность вновь накрывает её. Ей не хочется возвращаться в свою комнату. Всё в ней напоминало об Атеше. Украшения, подаренные им. Бумаги, связанные с компанией, которые она принесла, чтобы работать над ней дома. Даже гребаное окно напоминало ей о том, как Атеш стучался в него, чтобы отдать ей подарок. Но ей некуда было идти. Поэтому она заходит в комнату. И, не глядя на туалетный столик, спешит к кровати. Она ложится и устремляет взгляд в потолок. Звук входящего сообщения удивляет её. Глаза Фирузе удивленно расширяются, когда она видит имя отправителя.       «Госпожа Ирем сказала, что тебе стало плохо, и ты отпросилась. Всё в порядке?»       Слезы мгновенно собираются в её глазах.       «Ты плюнула ему в душу, а он продолжает заботиться о тебе? Как ты вообще могла заслужить такого мужчину? И как могла его потерять, идиотка?» — Шипит внутренний голос, вызывая нестерпимую боль в висках.       Фирузе быстро печатает ответ, цепляясь за последние остатки разума.       «Да, было немного нехорошо. Но сейчас всё в порядке. Завтра буду на работе. И отработаю пропущенные часы».       Она быстро ставит телефон на авиарежим, боясь, что следующего сообщения Атеша она не выдержит. А затем дает волю слезам. Она прячет лицо в подушку, чтобы заглушить рыдания, и плачет. Плачет так, как не плакала, когда умерла её мать. Плачет так, как не плакала, когда узнала о предстоящей свадьбе Аяза. Так, будто из нее вынули всё самое ценное и светлое, а взамен оставили лишь тьму и грязь. Она плачет до тех пор, пока силы не покидают её. И проваливается в беспокойный сон.       Сон, в котором она видит перед собой спину Атеша, который удалялся всё дальше. Фирузе пыталась догнать его. Но чем быстрее она бежала, тем дальше становился Атеш.       И, конечно, она просыпается абсолютно разбитой на следующее утро. За окном еще темно. Фирузе заставляет себя встать и принять короткий душ. Она отклеивает пластыри с ног и заменяет их новыми, стараясь не смотреть на красные линии на бледной коже. Она заставляет себя причесаться и одеться, наносит макияж, чтобы скрыть опухшие глаза и серую кожу. Фирузе на всякий случай надевает черные брюки из плотной ткани, чтобы крови не было видно, если она всё же просочится. Приехав на работу почти за два часа до начала рабочего дня, Фирузе твердо решает просидеть весь день в кабинете, чтобы не наткнуться на Атеша. Она не хотела вновь отпрашиваться, не сумев справиться со своей слабостью.       И она сдерживает обещание, данное себе. Когда госпожа Ирем приходит на работу (она всегда приходила раньше других работников), Фирузе уже успела доделать всё то, что осталось незаконченным вчера. Госпожа Ирем участливо интересуется её состоянием и, услышав заверения Фирузе в хорошем самочувствии, сама принимается за работу. Офис понемногу заполняется людьми. Фирузе заставляет себя отвечать на вопросы о своем вчерашнем уходе, напоминая себе о том, что эти люди не виноваты в том, что она была идиоткой. Она старается вовлекаться в разговоры, чтобы не прослыть сумасшедшей, хотя это и дается ей с трудом. Но это хотя бы немного отвлекало её от плохих мыслей. — Интересно, а почему госпожи Баде нет? — Тихо интересуется Джемре, сидящая за соседним столом. — Или дочерям акционеров можно приходить на работу, когда вздумается? — У госпожи Баде брат недавно вышел из комы. Он был в Швейцарии на лечении, и она организовывала его возвращение в Турцию. Он вернулся два дня назад. — Строго отвечает госпожа Ирем. — Возвращайся к работе, Джемре. — А что случилось с её братом? — Спрашивает Зейнеп, заинтересовавшись разговором. — Ох, этот Бора всегда был бедой на голову. — Отзывается Джемре, готовая рассказать очередную сплетню. — Постоянно находил неприятности и мучил обычных людей, которым не повезло родиться сыном богача. Видимо, кто-то не стал с этим мириться и решил отомстить. Его месяц назад нашли у озера с проломленной черепушкой. Вот его и лечили в Швейцарии. — Жаль, что всё же вылечили, — бурчит под нос Керем. — Такие люди не несут никакой пользы обществу. — Так! — Госпожа Ирем громко хлопает рукой по столу. — Вы сюда сплетничать или работать пришли?!       Все замолкают и возвращаются к работе. Фирузе после этого разговора вспоминает что-то про мальчишку Бакырджи, который уже в юности доставлял проблемы окружающим.       «За что боролся — на то и напоролся», — думает она, соглашаясь со словами Керема.       Мысли об Атеше вновь начинают заполнять её мысли. Поэтому она достает телефон и заходит в чат с Ферайе.       «Ты ведь сегодня вечером выписываешься, мой лунный лучик?» — Пишет она сестре.       Ответ приходит почти мгновенно.       «Да. Уже мечтаю об этом. А то Корай тут со мной торчит и не дает и шагу лишнего ступить».       Фирузе улыбается, глядя на недовольный смайлик в конце сообщения.       «Может, заедешь к нам? Я вчера столько всего приготовила. Эрен соскучился по тебе», — печатает Фирузе.       «И я соскучилась. Мне нужен человек, который сможет понять мою боль», — хочется ей добавить, но она сдерживается.       «Конечно! Мы оставим вещи дома и приедем с Кораем к вам. Я тоже по вам соскучилась», — отвечает Ферайе.       Фирузе не очень хотелось видеть Корая после того, как он всё рассказал Атешу, хотя обещал этого не делать.       «Ты должна быть ему благодарна! Если бы ты сделала по-своему, то это сломало бы его еще сильнее! Как ты это вообще представляла? Сегодня ты целуешься и обнимаешься с ним, а завтра — игнорируешь его существование? Ты свела бы его с ума! Так что Корай сделал правильный выбор, который ты сделать струсила», — ругает её голос разума.       И Фирузе вновь соглашается с ним. Поэтому она вновь погружается в работу. На этот раз в ту, которую ей поручал Атеш до всех этих событий. Она продолжает проверять цепочки контрагентов, чтобы выяснить, откуда появлялись эти странные суммы, и куда их выводили. На это уходит почти весь рабочий день, но она всё же находит несколько подозрительных организаций. Она пробивает их по открытым источникам и не находит почти никакой важной информации. Но она все равно решает рассказать об этом Атешу.       «То, что мы так ужасно расстались, не означает, что я должна постоянно его избегать», — уговаривает себя она, нетвердой походкой приближаясь к кабинету Атеша.       Кольцо-печатку она заранее сняла с большого пальца и оставила в кармане, чтобы не бередить раны Атеша. Она дрожащей рукой стучится в кабинет. — Войдите.       Голос Атеша звучит плоско и холодно. Фирузе толкает дверь и заходит в кабинет. Глаза Атеша удивленно расширяются, когда он видит её, но он быстро берет себя в руки. Фирузе без слов проходит к его столу и кладет папку перед ним. — Здесь данные по трем фирмам, на счета которых ушли деньги со счетов компании. Я проверила по открытым источникам — никакой важной информации. Зарегистрированы все примерно в одно время, данных по учредителям нет, руководители, как я подозреваю, являются просто подставными лицами. Я подумала, что у тебя больше возможностей, чтобы узнать об этих организациях как можно больше, — на одном дыхании выдает Фирузе.       А Атеш смотрит на её левую руку, на которой вчера было его кольцо. — Сняла всё же кольцо? — Тихо спрашивает он.       Фирузе замирает. Ей хочется расплакаться. Хочется, чтобы он прижал её к себе, стер слезы с ее щек своими теплыми пальцами и сказал, что всё будет хорошо. Но она знала, что не имела на это права. — Да. Мне вчера показалось, что тебе это не понравилось. Решила не нервировать тебя этим, — отвечает Фирузе, с трудом проглотив мерзкий ком в горле. — Это ведь ты его купила. Ты имеешь полное право носить его, как тебе вздумается. Без оглядки на мои чувства, — произносит Атеш. — Пускай я и ледяная госпожа для тебя, сердце у меня еще не окончательно замёрзло, — шепчет Фирузе, наконец, встречаясь с его взглядом.       Атеш кивает. Горькая улыбка на мгновение мелькает на его губах. — Ты себя точно хорошо чувствуешь? Тебе вчера было плохо. Да и сегодня макияж не может скрыть твоих опухших глаз, — говорит он, изучая её лицо. — Это было очень грубо, господин Атеш. Нельзя так открыто говорить девушке, что она неважно выглядит, — отвечает Фирузе.       Это должно было быть шуткой, необходимой, чтобы разбить напряжение между ними. Но Фирузе прозвучала так жалко и обиженно, что ей захотелось провалиться под землю от стыда. — Просто я знаю, как выглядит твое лицо, когда ты довольна и здорова. Сейчас ты не выглядишь такой, — пожимает плечами Атеш.       Раны на бедрах начинают ныть, будто бы напоминая ей о том, какая она никчемная. — Я не заслуживаю твоей заботы. Не нужно беспокоиться, — выдавливает она из себя. — Возможно. — Кивает Атеш. — Но я не могу за один день выкинуть все те чувства, что зрели во мне столько времени. Потерпи немного. Скоро я научусь быть к тебе равнодушным.       «Не нужно. Не переставай заботиться обо мне. Не переставай любить меня!» — Вопит сердце Фирузе.       Но вслух она говорит совсем другое. — Прости, что заставляю тебя переживать это. Я не хотела. — Я знаю.       Фирузе позволяет себе на мгновение окунуться в темную гладь его глаз. Пройтись взглядом по его лицу. Вспомнить, какой мягкой ощущалась щетина под её пальцами. Какими мягкими и требовательными были его губы. Ей кажется, будто её ребра выворачивают наружу, открывая испещрённое ранами сердце. Но она не дает боли отразиться на лице. Лишь кивает ему и выходит из кабинета, чувствуя тяжелый взгляд Атеша спиной.       До конца рабочего дня Фирузе сидит в кабинете, пытаясь собрать мысли в кучу. Когда часы показывают шесть вечера, она с облегчением собирается и направляется к выходу из здания. Атеш равняется с ней. Фирузе страшно даже поднять на него глаза. — Я тоже еду домой. Могу подвезти, — предлагает он. — Нет, не нужно. — Тут же отказывается Фирузе. — Сегодня Ферайе выписывают из больницы, и они с Кораем приедут к нам в гости. Я в магазин заеду за продуктами для стола. — Я могу и в магазин заехать, — тихо произносит Атеш. — Атеш, прошу. — Шепотом умоляет Фирузе. — Мне безумно стыдно перед тобой. Я не могу принимать от тебя помощь. Не сейчас. Не после того, что я сделала. — И долго так будет продолжаться? — Пока я не смогу хотя бы в глаза тебе смотреть без стыда.       Фирузе прибавляет шаг и направляется к остановке. Приехав домой, она обнаруживает Ферайе без Корая. — У Корая были дела, он уехал. Передавал привет, — объясняет Ферайе, завидев недоумевающий взгляд сестры.       Фирузе кивает и помогает Несрин накрыть на стол. Ферайе с наслаждением уплетает вкусности, запивая их травяным чаем, который Фирузе заварила специально для неё. — Машаллах, Ферош, какой у тебя аппетит прекрасный стал. А то ты всегда ела как цыпленок, — подшучивает над ней Несрин.       Ферайе смущенно кивает, вытирая рот салфеткой. Фирузе закатывает глаза в ответ на шутку Несрин.       «Конечно, она стала есть больше. В ней растет новая жизнь», — хочется сказать ей, но она сдерживается.       Ужин заканчивается на приятной ноте. Несрин уводит сопротивляющегося Эрена спать, а Ферайе и Фирузе помогают Четину уложить их отца. Сестры возвращаются в комнату Ферайе. Ферайе садится на свою кровать и хлопает на место рядом с собой. — Корай не стал оставаться, чтобы не смущать тебя. И чтобы ты не избила его до полусмерти за то, что он рассказал всё Атешу, — виновато произносит Ферайе. — На самом деле я бы хотела его поблагодарить. — Признается Фирузе, садясь рядом с сестрой. — Если бы я сделала так, как хотела, то причинила бы Атешу намного больше боли. И это убило бы и его, и меня. А так почти терпимо.       Темные глаза Ферайе наполнены сочувствием и сожалением. Она притягивает Фирузе к себе. Фирузе позволяет себе расплакаться. Но не отпускает себя до конца, чтобы не пугать сестру глубиной своего падения. Она позволяет Ферайе немного поутешать себя, а затем отвлекает разговорами ни о чём. Они говорят до поздней ночи, пока Фирузе не решает, что Ферайе и малышке уже пора спать. — Не хочешь лечь со мной? — Спрашивает Ферайе.       «Нет, мой лучик, а то разбужу тебя своими кошмарами», — хочется сказать Фирузе. — Я что-то часто по ночам в туалет стала бегать. Не дам тебе поспать нормально. — Фирузе целует сестру в лоб. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Фирузе, — желает ей Ферайе.       Фирузе переодевается и ложится в кровать. Сил на рыдания нет. Руки чешутся схватить лезвие, купленное сегодня днем, но она не хочет напугать Ферайе, если она вдруг проснется среди ночи. Поэтому она пьет снотворное и ложится спать.       Её будит странный шум за стеной. За окном уже светало, но часы показывали половину седьмого утра. Когда Фирузе слышит испуганный голос Ферайе, сон как рукой снимает.       «Неужели опять Яман пробрался в комнату?» — Думает Фирузе, наспех натягивая одежду.       Она осторожно крадется к комнате Ферайе и приоткрывает дверь. Она видит мужскую спину, не похожую на спину Ямана. Этот парень был ниже и плотнее сложен, а волосы его были темнее и вились кудрями.       Фирузе нервно оглядывает незнакомца. Она выдыхает с облегчением, когда видит его пустые руки без ножей и пистолетов. — Бора, ты сумасшедший! — Говорит Ферайе, заметив сестру, чтобы отвлечь на себя внимание парня.       «Бора? Как брат Баде?» — Мелькает мысль в голове Фирузе.       Но она отгоняет её. Её взгляд падает на пистолет на поясе Боры.       «Если я ошибусь, то может пострадать Ферайе и ребенок. Думай, Фирузе!»       Фирузе казалось, что с момента пробуждения прошла вечность, но на деле всё это длилось чуть больше пары минут. В воспоминаниях Фирузе всплывают уроки самообороны, на которые их с Мелек записала Караджа.       «Колени — уязвимое место. Если подойти к человеку сзади и ударить его по внутренней стороне колен, он от неожиданности завалится назад и упадет. Это поможет выиграть драгоценные секунды», — звучит в голове голос инструктора.       Фирузе медленно подходит к парню, пока тот пытается что-то объяснить Ферайе. Она делает глубокий вдох и с силой пинает его по коленкам. Её чувства обостряются, и она успевает выхватить пистолет у него с пояса, пока тот падал на пол. Фирузе обходит лежащего парня и встает перед Ферайе, выставив пистолет впереди себя. — А ты кто такая? — Удивленно спрашивает парень, вставая с пола. — Это я должна спрашивать. Какого хрена ты делаешь в комнате моей сестры, больной ублюдок? — Шипит Фирузе, наведя пистолет на парня. — Меня зовут Бора Бакырджи. Приятно познакомиться. А ты, значит, сестра Ферайе? Что же за красавицы в вашей семье? — Хищно улыбается Бора, делая шаг к ним. — Еще один шаг — и я прострелю тебе голову, — обещает Фирузе.       Она удивляется тому, как уверенно и спокойно звучит её голос, хотя ее сердце бешено колотилось, а от страха спёрло дыхание. — Ты хоть стрелять умеешь, моя голубоглазая красавица? — Усмехается Бора.       Фирузе, не отводя от него взгляда, снимает пистолет с предохранителя и отводит затвор назад до нужного щелчка.       «Кто бы мог подумать, что за одну ночь мне понадобятся навыки, приобретенные в Стамбуле ради развлечения», — с горечью думает Фирузе. — Красивая и умная. Опасное сочетание. — В глазах Боры появляется голодный блеск. Он переводит взгляд на Ферайе, стоящую за её спиной. — Ферош, а ты почему мне не рассказывала, что у тебя такая сестра есть? — Потому что ты больной психопат! — Выдыхает Ферайе, сжимая свободную руку Фирузе. — Оставь нас в покое! — Что тебе нужно от Ферайе? Какое ты отношение к ней имеешь? — Спрашивает Фирузе, продолжая держать пистолет в руках. — Ничего страшного не произошло, моя голубоглазая. — Улыбается Бора. — Я просто хотел с ней хорошо провести время в тот вечер на её дне рождения. Но Ферош оказалась строптивой, и долго ломалась. А потом мне проломили голову и отправили в кому. Но вот я вернулся, и первое, что я вспомнил после комы — это лицо Ферайе. — Убирайся из нашего дома, пока я не закончила дело того героя, что отправил тебя в кому, Бора Бакырджи. Будь уверен, моя рука не дрогнет, — обещает Фирузе, глядя в черные глаза парня. — Это нечестно. Ты моё имя знаешь, а я твоё — нет. Может, хотя бы представишься? — Ухмыляется Бора. — Мертвому незачем знать мое имя. Я считаю до трёх и стреляю. — Фирузе перехватывает пистолет обеими руками. — Раз. Два… — Ладно-ладно! — Поднимает руки Бора. — Я ухожу.       Фирузе не отводит пистолет с его лица, пока он идет к открытому окну и перелезает через подоконник. Спрыгнув с подоконника, он оборачивается. На его лице расцветает сумасшедшая улыбка. — Мы еще встретимся, моя голубоглазая красавица. И я собью с тебя эту спесь.