True-blue

      Атешу кажется, что его голова вот-вот взорвется. Вокруг него всё слишком громко. Многолюдно. Шумно. И это давит на него, заставляя его сжимать кулаки в бессилии. — Мой маленький мальчик, мой улыбчивый принц, что же с тобой случилось, — плачет Гюльфем, устремив пустой взгляд на пол. Её пальцы бесцельно сжимают край домашней кофты. — Аллах, спаси моего сына, не лишай мать её ребенка. — Мама, прекрати! — Восклицает Окан, сидящий на стуле у противоположной стены коридора. — От твоих слёз причитаний только хуже! — Да, госпожа Гюльфем, не одной вам тут плохо! За этими дверями мой муж лежит, если вы не забыли об этом! — Шмыгает носом Алейна, вытирая слезы с лица. — Где же ты была, когда твой муж в аварию попал? — Кричит Гюльфем на невестку. — Была бы ты хорошей женой, Яман был бы рядом с тобой, и всего этого не случилось бы! — Прекратите!       Все вздрагивают от окрика Атеша. Он стоит посреди коридора, оглядывая свою семью, и не понимает, как они могли прийти к такому.       «Что с нами стало? Почему вместо того, чтобы поддерживать и утешать друг друга, мы собачимся, как стая бродячих псов?» — С горечью думает он. — Яман еще жив, если вы не заметили. А вы уже слезы льете так, будто он уже умер. — Атеш одаривает тяжелым взглядом мать и невестку, которые тут же опускают глаза. — Окан, веди себя нормально. Как ты можешь кричать на мать, беспокоившуюся о своем ребенке? Это твоя сыновняя любовь? Это твое братство?       Окан съеживается от его строгого голоса, не смея поднять взгляд. Джемиле приобнимает дочь, будто укрывая её от разозленного деверя. Атеш смотрит на деда. Тот смотрит в стену невидящим взглядом, не обращая внимания на ссорящихся родственников. Атеш чувствует холодок, пробежавший по спине.       «Что с тобой стало, господин Омер? Прежний Омер Гюльсой завершил бы эту глупую перепалку одним словом, испепелив взглядом любого, кто посмел бы пойти против него», — мелькает мысль в его голове.       Атеш медленно подходит к деду и садится перед ним на корточки, чтобы видеть его лицо. Его ладонь осторожно накрывает подрагивающую руку Омера. — Дедушка? — Тихо обращается он, пытаясь разглядеть в глазах деда признаки жизни. — Ахмед?       Омер резко приходит в себя и начинает мотать головой из стороны в сторону. Когда его взгляд цепляется за двери в операционную, он вскакивает и почти бежит к ним. Атеш срывается вслед за дедом, не давая ему ворваться к врачам. — Ахмед? Мой Ахмед! Мой сын там! Отпусти! — Старик пытается вырваться из рук Атеша, но тот держит крепко. — Я должен быть со своим сыном. — Дедушка, прекрати! — Атеш с трудом усаживает деда на стул, продолжая удерживать его на месте. — А ты кто такой? — Взгляд Омера фокусируется на Атеше. — Это я, Атеш, — задушенно выдыхает Атеш, сглатывая мерзкий ком в горле.       «Неужели это коварная болезнь затуманила разум деда?» — Думает он, пытаясь найти во взгляде Омера узнавание. — Нет… Нет! — Восклицает Омер, мотая головой. — Атеш сейчас в палате, его едва спасли после аварии. А там мой сын. Ахмед! — Дедушка, там Яман! — Почти кричит Атеш, прижимая деда к стулу всем весом, чтобы тот не сорвался вновь к дверям операционной. — Яман попал в аварию, и ему делают операцию. — Яман и Окан остались дома с Гюльфем! А Атеш и Ахмед в больнице из-за аварии. Атеша уже перевели в палату, а мой сын всё еще в реанимации! — Омер с силой стискивает руки Атеша, удерживающие его на месте. В его глазах появляется узнавание, и Атеш вздыхает с облегчением. — Ты не смеешь не пускать меня к сыну, Вурал!       У Атеша внутри вновь все холодеет. Снова это имя. Имя человека, убившего невинного Мелиха, который продолжает являться ему во снах, выходя из озера, наполненного кровью. — Отец, приди в себя. — Гюльфем присоединяется к сыну. — Там в палате не Ахмед, а Яман. Перед тобой твой внук, Атеш! — Нет, Атеш тоже в палате! Его привезли сюда всего в крови, такого сломленного и разбитого! Но врачи сказали, что с ним всё будет хорошо. А Ахмед всё еще в реанимации! — Омер начинает плакать. — Вурал, Ахмед ведь твой друг, ты должен его спасти!       Атеш не может выдавить из себя ни слова. Имя этого нечестивца, сказанное дедом в его адрес, ощущается как удар веслом по голове. Ему становится трудно дышать. Он выпрямляется, пытаясь втянуть в себя немного воздуха. Гюльфем находит врача и упрашивает его вколоть свёкру успокоительное и найти для него свободную палату. Когда деда уводят, Атеш заставляет себя взглянуть на мать. Её лицо — каменная маска. Неподвижные губы, отвердевшие темные глаза, сжатая челюсть. — Почему дед называл меня Вуралом? — Задает он вопрос, вертевшийся на языке. — Почему он называл меня именем этого нечестивца?       Ему стоит огромных усилий сдержать клокочущий в нём гнев. Сейчас было не время и не место для него. Но узнать правду ему было необходимо. На лице его матери не дергается ни один мускул. — Когда вы с Ахмедом попали в аварию, Вурал первым добрался до больницы, даже первее твоего деда. И именно он успокаивал и удерживал его, когда тот рвался в операционную. Совсем как ты сейчас. — Голос Гюльфем звучит глухо. — Врач ведь говорил, что болезнь сначала проявляется в стрессовые моменты. Или же в моменты, которые повторяли прошлое больного. Так и случилось. Мы как будто перенеслись на двадцать лет назад.       Ответить матери Атеш не успевает. Из операционной выходит врач и сообщает, что операция прошла успешно, и теперь осталось только дождаться пробуждения Ямана. Каменная маска на лице Гюльфем лопается, и она вновь плачет, привалившись к Атешу. Атеш поддерживает мать, не давая ей упасть, и сам едва держится на ногах от нахлынувшего облегчения. Он усаживает мать на стул. Его взгляд почему-то цепляется на руки Окана.       «Это разве не телефон Ямана в руках Окана?» — Думает он, глядя на экран телефона.       Он автоматически читает название открытого чата. Он различает странную фотографию, сделанную из машины.       «Чат с Ферайе? Почему фото похоже на то место, где нашли Ямана?»       Страшная догадка мелькает в мыслях Атеша. Разрозненные кусочки паззла совсем некстати начинают притягиваться друг к другу, вспыхивая в его голове воспоминаниями, отложенными в дальний ящик. Ферайе, которая чуть не умерла именно в их гостевом домике. Яман, примчавшийся в больницу и пробравшийся к ней в палату, хотя никто не должен был знать об этом происшествии. Горящие ненавистью глаза Фирузе, когда она смотрела на его младшего брата. Страх в глазах Ферайе, когда Яман оказывался рядом. Ненормальная реакция Ямана на новость о свадьбе Ферайе и Корая. Его глупые выходки на помолвке Ферайе. Гнев, который охватывал его младшего брата каждый раз, когда он видел Ферайе рядом с Кораем. То, как он напился на их свадьбе…       «Нет. Невозможно. Мой брат не может быть таким чудовищем. Не может!»       Перед его глазами пелена, когда он хватает Окана за руку и почти тащит его в другой конец коридора. Атеш не обращает внимания на Корая, вышедшего из палаты Ферайе, не обращает внимания на причитания Окана и его попытки отбиться от него. — Брат, что ты делаешь? Что произошло? — Испуганно спрашивает Окан, едва поспевая за его широкими шагами.       Атеш заводит его в угол, лишая его возможности сбежать. Он впивается в его голубые глаза, желая найти в них опровержение своей ужасной догадки. — Я задам один вопрос, Окан. — Шепчет он, борясь с желанием до боли сжать руку Окана в своей. — И ты ответишь на него честно, ты меня понял? — Что ты говоришь, Атеш? Я не понимаю, — лепечет Окан, пряча от него взгляд. — Я задам вопрос, и ты расскажешь мне правду. Глядя в глаза. Слышишь меня?       Окан испуганно кивает, с трудом встречаясь с ним взглядом. — Яман до женитьбы на Алейне встречался с Ферайе и бросил её, не так ли? — Спрашивает он.       Глаза Окана удивлённо расширяются. Атеш видит страх, мелькнувший в их глубине. Его сердце падает к ногам. Его догадка оказалась правдой. — Что было в том сообщении Ферайе? Открой мне этот чат и дай послушать его. — Велит он, протягивая заблокированный телефон Ямана Окану. — Ферайе попала в больницу из-за этого сообщения? Отвечай, Окан! — Брат, всё не так, как ты думаешь… — Начинает причитать Окан, пытаясь забрать у него телефон. — Яман, он просто, всё случилось так быстро, я и сам не понял, что произошло, только не… — Окан! — Атеш почти кричит, нависая над младшим братом. — Открой этот чертов чат и дай мне послушать сообщение. — Зачем измываться над братом, если можно попросить меня?       Голос Корая заставляет братьев обернуться. Тот стоит в паре шагов от них, глядя на них с насмешкой. — Если твой брат не захочет говорить, то расскажу я, Атеш. Пускай я и обещал Фирузе молчать. Но теперь молчание приведет только к худшему, — говорит он. — Ты ничего не знаешь, Корай! — Огрызается Окан, недовольно глядя на него. — Тогда расскажи мне, Окан! — Восклицает Атеш, переводя взгляд на брата. — Расскажи мне всё. Объясни своему брату, что произошло, пока я не начал сам искать правду. Ты же знаешь, что я докопаюсь до нее, не так ли? — Господин Атеш?       Атеш мысленно ругается, глядя на Джемиле, подошедшую к ним. — Чего тебе? — Бросает он сквозь зубы. — Госпожа Гюльфем сказала, что нужно отвезти господина Омера домой. Да и нам врачи сказали, что делать здесь до утра нечего, — тихо отвечает она. — Окан вас повезет. Идите с мамой и Алейной к машине, — велит он.       Джемиле послушно кивает и уходит. Атеш поворачивается к Окану. — Ты сейчас возьмешь и отвезешь всех домой. А затем будешь ждать меня дома. Если к моему возвращению тебя не окажется дома, я буду очень разочарован, Окан. — А сейчас что ты будешь делать? — Послушаю то, что расскажет мне господин Корай. — Но он совсем не знает ситуацию! — Он явно знает о ней больше меня. Сначала я послушаю его. Затем приеду домой и послушаю тебя. А когда очнется Яман — поговорю и с ним. И если полученной информации будет недостаточно, я найду её уже сам. — Брат… — Окан. Не испытывай мое терпение. Отвези всех домой. И жди меня.       Он подталкивает брата в сторону палаты, из которой врач выводил их деда. Окан бросает последний испуганный взгляд на них и уводит Омера из больницы. Атеш поворачивается к Кораю. — Не здесь. Я помню, каким разрушительным может быть твой гнев. Выйдем на улицу, — говорит Корай.       Атеш кивает. Они выходят из больницы и направляются к небольшому скверу поблизости. Они садятся на небольшую скамью на окраине сквера, скрытую от других отдыхающих деревьями и живой изгородью. — Прежде, чем ты начнешь задавать вопросы, послушай. — Корай протягивает ему свой телефон с пересланным голосовым сообщением.       Атеш берет телефон нетвердой рукой. Его палец дрожит, когда он нажимает play.       «Ну, здравствуй, Ферош. Как твой первый день в качестве госпожи Айдын? Хотя зачем я спрашиваю, мог бы догадаться, что всё у тебя прекрасно. Красивый новый дом без надоедливых свёкров, богатый муж, самые лучшие наряды… Только вот я не могу этого пережить, знаешь, Ферош? Как только я думаю о том, что ты изменяла мне с этим ублюдком, что ты спала с ним, пока была со мной, я начинаю сходить с ума. А что же твоя совесть, мой лунный свет? Где она была, когда ты водила меня за нос, снюхавшись с этим бабником, переспавшим с половиной Невшехира? Ах, Ферош, разве можно быть такой? Как бы мне хотелось разрушить это твоё счастье… Ты не представляешь, как сильно я этого хотел бы. Но я не ты, моя дорогая Ферайе. Я не буду портить твою жизнь, хотя я мог бы это сделать одним щелчком пальцев. А вместо этого я избавлю тебя от страха. Смотри, какой красивый вид… Среди этой красоты я встречу свою смерть, а ты освободишься от меня, Ферайе. Желаю счастливой жизни с Кораем».       Атеш слышит высокий писк в ушах, а в голове будто набито ватой. Он чувствует себя так же, как в тот момент, когда он вылетел из машины и ударился об землю. Из него вышибло дух, а легкие будто сковала железная клетка, не позволявшая ему сделать вдох. Писк в ушах становится все сильнее, пока не превращается в единственное, на что он может обращать внимание. Он с трудом отдает телефон Кораю и прижимает ладони к ушам, пытаясь заглушить этот мерзкий звук. У него это получается… Но вместо этого он слышит голос Ямана. Незнакомый голом, наполненный ненавистью, ядом и злобой. Голос, который был похож на шепот дьявола, а не на слова его младшего брата. — Ферайе послушала это сообщение слишком поздно. Ей почти сразу позвонили и сказали, что ее контакт был в списке быстрых вызовов в случае экстренной необходимости. Ей стало плохо, потому что она испугалась, что станет причиной смерти Ямана. Я отвез её в больницу и позвонил Фирузе, — ровным голосом произносит Корай. — Ты знал с самого начала? — Спрашивает Атеш, пытаясь собрать мысли в кучу. — Нет. — Когда ты узнал? Ферайе сама тебе рассказала? Или Фирузе? — Я сам догадался. После ненормального поведения твоего братца на нашей с Ферайе помолвке. — И в ночь хны вы с Яманом из-за этого сцепились? — Да. Он не знал, что я обо всем догадался, поэтому вывел Ферайе во двор и сказал, что я имею право знать о том, кто её бывший. Твой младший брат настолько труслив и мелочен, что хотел опозорить девушку в ночь хны перед ее женихом.       Железная клетка вокруг его легких смыкается еще теснее, лишая его последних крупиц воздуха. Он заставляет себя сделать глубокий вдох, игнорируя жгучую боль, пронзившую его изнутри. То была не физическая боль. Это была душевная боль от осознания того, как низко мог пасть человек, которого ты называешь младшим братом. — Яман — отец ребёнка Ферайе. — Атеш не спрашивает, а утверждает. Корай согласно кивает. — Яман бросил её в ту ночь в нашем гостевом домике, сказав, что женится на Алейне. Затем Ферайе чуть не сгорела в огне. А Яман следующим днём женился на её сводной сестре, зная, что Ферайе была готова покончить с собой из-за него. — И при этом он продолжал терроризировать Ферайе даже после того, как женился на Алейне. А сегодня решил окончательно утопить её в чувстве вины, повесив на нее ответственность за свою смерть. — Подтверждает Корай. — Зачем ты рассказал мне это? — Спрашивает Атеш. — Ты ведь не думал, что я теперь оставлю всю эту ситуацию просто так? Я обязательно разберусь в причинах, которые привели нас всех в эту точку. — Я не идиот, Атеш. Конечно, я прекрасно понимаю, что ты начнешь распутывать этот клубок. — Тогда почему? — Из-за Фирузе? — Фирузе? — Да. — Кивает Корай. — Она сказала, что не хочет разбивать тебе сердце, открыв тебе истинное лицо твоего младшего братца. Поэтому решила разбить тебе сердце другим способом. — Каким? — У Атеша внутри всё холодеет. Мир вокруг будто замирает в ожидании ответа Корая. Ветер перестает разносить опавшие листья по земле, деревья не качаются на ветру, даже люди будто замолкают, чтобы Атеш не имел ни малейшего шанса избежать боли, которая последует за словами Корая. — Эта дуреха не придумала ничего гениальнее, чем отдалиться от тебя. Избегать тебя настолько, насколько это возможно, чтобы свести контакты между твоей семьей и Ферайе до минимума, — отвечает Корай, явно не одобряя решение Фирузе. — Но почему? — Недоумевает Атеш. — Потому что Фирузе решила, что ты с твоей любовью к правде и справедливости не станешь скрывать от своего младшего брата новость о том, что он скоро станет отцом. Что вы, Гюльсои начнете бороться с Ферайе за право на опеку над этим ребенком. И что между Айдынами и Гюльсоями начнется вражда. — Пожимает плечами Корай.       Атеш замирает. Боль от осознания глубины падения Ямана кажется крошечным укусом комара в сравнении с той болью, что причинили ему слова Корая. Боль от недоверия Фирузе похожа на иглы, вонзенные под ногти. На миллион порезов от тонкой бумаги по всему телу. На грузовик, сбивший тебя на полной скорости. На горящую боль внутри от утопления, когда ты борешься из последних сил с желанием вдохнуть смертельную воду. На сжигание живьем. Атеш не проживал ничего из этого. Но он почему-то уверен, что это ощущается именно так, как он чувствовал себя сейчас. Рука Корая на плече обжигает. — Даже не представляю, как тебе хреново сейчас. Если бы не феерическая тупость твоего брата и феноменальная глупость Фирузе, я бы не стал тебя так шокировать. Я бы уговорил Ферайе и Фирузе рассказать тебе всю правду, чтобы мы раз и навсегда разобрались со всей этой заварухой. Но получилось так, как получилось. — Сочувствующе произносит Корай. — Где Фирузе? Она не отвечает на мои сообщения, — давит из себя Атеш. — Она привезла вещи для Ферайе. А потом уехала домой, — отвечает Корай.       Атеш встает со скамьи. — Атеш.       Он оборачивается к Кораю. Тот встает, глядя ему прямо в глаза. — В одном Фирузе была права. Если твой брат, ты или еще кто-то из твоей семьи посмеют отобрать у Ферайе ребенка, перед вами встану я. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить Ферайе и малышку. — Малышку?       Атеш почему-то цепляется только за это слово.       «Я так и знал, что это будет девочка», — мелькает единственная радостная мысль в водовороте отчаяния. — Да. У Ферайе будет девочка.       Атеш лишь кивает Кораю и направляется к парковке. Путь к дому Йылмазов кажется одновременно бесконечно долгим и слишком коротким. Ему кажется, будто все происходит в замедленной съёмке. Будто бы он видит самого себя со стороны. Вот он выходит из машины, вот он идет через свой двор к дому Фирузе. Вот он обходит его, чтобы пройти к окну комнаты Фирузе. Стук в окно бьет по ушам, все еще не отошедшим от тупого писка, раздававшегося в голове. При виде заплаканного лица Фирузе, Атешу на мгновение хочется забыть обо всем. Выбросить слова Корая из головы, стереть то страшное голосовое сообщение Ямана из памяти, вновь окунуться в блаженное неведение, в котором он оставался до сегодняшнего дня. Ему хочется обнять её, стереть слезы с её прекрасного лица и сделать так, чтобы она больше никогда не плакала. Но это длится лишь секунду. Правда вновь обрушивается на него, напоминая о том, что от него скрывала Фирузе. И что она думала о нём. — Атеш? — Сипло выдыхает она, открывая окно. — Корай всё мне рассказал, — только и отвечает Атеш.       На лице Фирузе за пару мгновений сменяется десяток эмоций. Удивление, разочарование, понимание, горечь, обида, боль… Атеш читает их на лице, которое готов был часами изучать, запоминая каждую его черточку, и это будто бы еще глубже загоняет нож в его сердце. Лезвие пробирается сквозь железную клетку в его груди, пронзая мышцы, ломая кости и разрывая сухожилия, чтобы только добраться к его сердцу, стены вокруг которого совсем недавно рухнули из-за его любви к Фирузе.       Атеш заставляет себя удержать на лице маску невозмутимости. В конце концов, лицо Фирузе тоже застывает. Брови нависают темными тучами над голубыми глазами, похожими на две холодные льдинки. Скулы застывают двумя упрямыми линиями, разрезая её мягкое лицо на две половины. Губы превращаются в бледную тонкую полоску. Атеш на мгновение ловит собственное отражение в стекле окна. Фирузе кажется ему его собственным зеркальным отражением. И это вкручивает нож внутри него до упора, пока кончик лезвия не касается застывшего позвоночника. — Нам нужно поговорить. — Минуту. Я накину на себя что-нибудь.       Вот так. Без оправданий. Без бегающих глаз. Без слез и истерик.       «Неужели возможность потерять меня не достойна чуть большей реакции?» — С горечью думает он, глядя на то, как Фирузе обувается и надевает пальто.       Она вылезает в окно. Атеш автоматически протягивает ей руку, чтобы помочь ей спуститься. Фирузе автоматически хватается за нее, чтобы не упасть. Руку Атеша прожигает огнем. Но этого огня недостаточно, чтобы расплавить железную клетку, в которое было заключено его сердце.       Они молча идут к машине. Молча садятся каждый на свое место. Фирузе не спрашивает, куда они едут. Она молчит всю дорогу. И лишь побелевшие костяшки её сцепленных в замок пальцев говорят Атешу о том, что она что-то чувствует сейчас. Он везет ее в то место, где она рассказала ему правду об обмане матери.       «Почему же ты не рассказала мне тогда всю правду? Почему позволила нам начать наши отношения с обмана? Почему не доверилась мне, моя голубоглазая красавица?» — Бьется в его голове, пока он ведет автомобиль по знакомому маршруту.       Когда они приезжают, Фирузе выскакивает из автомобиля первой. Она бежит к обрыву, и Атеш, не раздумывая, бросается за ней. Фирузе вцепляется в перила, защищавшие от падения, и, прикрыв глаза, со свистом втягивает в себя воздух. Атеш удивляется слезам, блеснувшим в её глазах. Он молчит, надеясь, что она скажет что-то. Что-то, что оправдает её молчание, сделает его необходимым в его глазах. Но она ничего не говорит. Новая волна разочарования накрывает его с головой. — Почему? — Атеш прикрывает глаза, не в силах смотреть на слезы в глазах Фирузе. — Почему ты молчала? — Сначала — потому что был братом Ямана. Потом — потому что боялась тебе довериться. Затем — потому что хотела защитить Ферайе и ребенка. И в конце концов — потому что не хотела причинять тебе боль. — Шепчет Фирузе, впиваясь ногтями в ладони. — Первые два пункта я понять могу. Я тогда был для тебя незнакомцем. Но после? И что значит: «Хотела защитить Ферайе и ребенка?» От чего? — От твоей семьи. — И почему бы тебе пришлось защищать их от моей семьи? — Потому что ты бы рассказал обо всём Яману. Зная мерзкий характер твоего братца, он бы сделал всё, чтобы забрать у Ферайе малышку. — Почему ты решила, что я рассказал бы всё Яману? И даже если бы я рассказал, почему ты решила, что я позволил бы Яману сделать это? — Потому что ты верен своей семье, Атеш. И ты слеп по отношению к ней.       Атеш замирает после этих слов. Сочувствие в глазах Фирузе причиняет не меньше боли, чем её слова. — Твой дед мучил тебя всё твое детство, а ты продолжаешь проявлять к нему уважение. А еще ты спасаешь его тонущий бизнес, который он сам и потопил своими грязными играми. Твоя мать обманула тебя, назвавшись смертельно больной, заставила тебя продать прибыльный бизнес в Америке и вернуться в Турцию, а ты продолжаешь обращаться с ней как с драгоценной вазой. Твои братья водили тебя за нос с того момента, как ты вернулся из Америки, Яман завидовал тебе настолько, что не смог скрыть своей ненависти, когда тебя назначили руководителем фирмы, но ты продолжаешь любить и защищать их. И ты хочешь сказать, что скрыл бы от брата то, что ребёнок в чреве Ферайе от него?       «Ты совсем меня не узнала, так ведь, моя ледяная госпожа?» — Звучит в его мыслях. — «Ты придумала себе какого-то другого Атеша, поверила в него и полюбила его?» — Я бы скрыл. — Даже если бы я тебя не попросила. — Даже если бы ты меня не попросила. — И предал бы доверие брата. — Он сделал это первым. Когда тайком женился на Алейне. Когда я просил его поговорить со мной и поделиться своими переживаниями, а он слал меня к чёрту. Когда он позорил себя, пытаясь задеть Ферайе в присутствии её семьи и Корая. Я бы не рассказал об этом Яману. По крайней мере, не до тех пор, пока не узнал бы всю правду. — Почему?       В этом вопросе Фирузе столько детского непонимания, что ему становится её жаль. В её глазах стоит немой вопрос, а брови удивленно подняты.       «Кто же настолько убил в тебе веру в мужчин, Фирузе?» — Шепчет его окровавленное сердце. — Потому что порой правду нужно заслужить. Потому что Ферайе после того, что с ней сделал Яман, имела право никогда не рассказывать ему об их ребёнке. Потому что из них двоих она является матерью. В ней будет расти этот ребенок. Она будет рожать его в муках, теряя здоровье и силы. Потому что в этой истории Ферайе — главная жертва.       Неверие во взгляде Фирузе становится последней каплей. Атеш почти слышит, как внутри него всё ломается, осыпаясь к ногам бесформенной трухой. Лишь железная клетка и окровавленный нож в его сердце остаются на месте. И он держится за них из последних сил, чтобы не распластаться по холодной земле.       «Неужели это всё, чего я заслуживаю? Всего лишь один день счастья, проведенный с любимой женщиной?» — Стучит в висках, пока он разглядывает лицо Фирузе, будто пытаясь запомнить его и сохранить в своей памяти. — Ты бы правда промолчал? Не рассказал бы об этом Яману? — Добивает его Фирузе своим вопросом.       Рука Атеша тянется к печатке на левой руке. Он снимает его, делает шаг к Фирузе и вкладывает кольцо в её руку. — Наверное, мы поспешили, ледяная госпожа. Ты совсем меня не узнала, хоть и сказала, что полюбила меня. — Он позволяет своей руке задержаться на мгновение на её ладони, прежде чем отпустить её. — Возвращаю тебе твой подарок. Нельзя дарить человеку символ того, во что ты не веришь сам. Надеюсь, однажды оно найдет своего истинного владельца.       Фирузе смотрит на кольцо в своих руках. Слезы срываются с её ресниц, капая на раскрытую ладонь горячими каплями. Она давит всхлип и поднимает на него глаза. В них — смирение и принятие.       «Так легко. Будто ничего и не было», — думает он, борясь с желанием убежать, куда глаза глядят. — Пойдем. Я отвезу тебя домой.       Он идет к машине. Он не оборачивается. Фирузе молча садится рядом с ним и пристегивает ремень. Ее пальцы вновь сцеплены в замок, но теперь между ее бледными пальцами проглядывает его кольцо.       «Не моё. Уже не моё».       Он привычно останавливается у остановки. Фирузе без слов выходит из машины. Атеш смотрит ей вслед до тех пор, пока она не скрывается за воротами дома. Он паркуется у дома. Заходит в особняк и, не удостоив взглядом никого из членов семьи, спускается в свою комнату. Заперев её на ключ, он стягивает с себя пиджак и расстегивает рубашку, пытаясь вдохнуть немного воздуха. Его взгляд падает на мини-холодильник у стены. Он решительно подходит к нему и достает бутылку виски. Подумав еще немного, Атеш достает еще одну. Откупорив её, он заливает горькую жидкость в рот. Еще. Затем еще и еще. Он пьёт до тех пор, пока внутренности не начинают гореть огнём. А в голове наступает блаженная пустота…