True-blue

      «Психика человека — очень сильная вещь. Иногда она позволяет ему пережить такие ужасы, что холод пробирает».       Фирузе весь день вспоминала слова своего психотерапевта, который вытащил её с самого дна после предательства Аяза. Фирузе, захлебываясь в слезах, спрашивала у этой взрослой спокойной женщины, как она все еще может дышать, ходить, есть, работать после того, как Аяз искромсал всё внутри неё тупым ножом, оставив её истекать кровью. Именно этой фразой ей ответила госпожа Мелиха. И Фирузе в очередной раз убедилась в её правоте.       Приведя Ферайе домой из больницы, Фирузе начала одеваться, чтобы не опоздать на работу. Собравшись, она обернулась к сестре, тихо сидящей в её постели. — Никуда не выходи. Ни с кем не говори, пока я не приду. Отцу и брату я скажу, что тебе нездоровится, и что не нужно тебя беспокоить. Я приду после работы, и мы поговорим. И даже не смей думать о том, чтобы обмануть меня, Ферайе. Ты же знаешь, я найду правду в любом случае.       Дождавшись кивка от сестры, Фирузе выходит из дома и направляется на фирму. Первый рабочий день совсем не отвлекает её от пагубных мыслей. Хотя у нее и идет кругом голова от количества обязанностей, которые были указаны в её договоре. Она подозревала, что это будет отличаться от того, чем она занималась в Стамбуле, но не осознавала масштабов различий. Уже в первый день она поняла, что ей срочно нужно будет прошерстить и освежить в памяти и трудовое, и административное, и гражданское право, потому что многие аспекты ее работы были связаны с этими областями права. Коллектив оставил смешанные впечатления. Как и везде, здесь была старая гвардия, состоявшая из людей, которые провели на одной должности большую часть своей жизни и считали, что это их как-то возвышает над другими сотрудниками. Были и парни, которые больше интересовались длиной юбок своих коллег, чем собственными трудовыми обязанностями. Но были и приятные персонажи. Фирузе очень понравилась госпожа Ирем. Она была заместителем начальник отдела и её наставником на первых порах. От этой статной, черноволосой, высокой женщины веяло уверенностью и силой. А еще она была профессионалом своего дела, Фирузе это поняла по тому, как четко и понятно она отвечала на вопросы, которые сыпались на неё со всех сторон и от начальства, и от подчиненных. Сама Фирузе в первый день забросала её кучей вопросов, чтобы как можно скорее понять, чего от нее требуют и ожидают. — Люблю тех, кто не боится задавать вопросы. — Одобрительно кивала ей Ирем. — Особенно, когда в этих вопросах есть смысл. — Главное, не спрашивать потом одно и то же, — отвечала ей Фирузе, чем вызвала улыбку на её строгом лице.       Фирузе осваивалась с незнакомыми программами, обустраивалась на новом месте, знакомилась с коллегами, и при этом не переставала думать о Ферайе. При сестре она держалась, чтобы не напугать её еще больше. А наедине с Атешем почему-то сорвалась, плача в его горячих руках, неловко похлопывающих её по спине. Ей хотелось выплакать весь свой страх, прижаться к нему, чтобы хотя бы немного напитаться теплом другого человека, но она не могла себе позволить этого. Не после того, как много Атеш сделал для них. Поэтому ей пришлось взять себя в руки и высвободиться из его теплых объятий. В ней снова взяла вверх взрослая колючая Фирузе, которая ненавидела быть обязанной хоть в какой-то мелочи. Однако, оказалось, что была сила, которая могла противостоять её упрямству. И силой этой было упрямство Атеша. Глядя в его горящие черным огнем глаза, слыша тихое предупреждение в его низком голосе, Фирузе понимала, что выиграть такую битву будет сложно. Может, невозможно. Но она никогда не призналась бы в этом Атешу. И лишь появление полицейского прервало их бессмысленный спор ради спора.       Атеш уверенно и четко рассказал полицейскому историю про случайный пожар, случившийся из-за неисправности проводки в домике, и Фирузе не может не испытывать новый прилив благодарности к этому человеку. А затем они вернулись в палату. И мозг Фирузе, привыкший постоянно анализировать окружающую обстановку, собирает все кусочки паззла слишком быстро. Подозрения, которые крепли с каждым взглядом, брошенным Ферайе на Ямана, были слишком чудовищными, чтобы оказаться правдой. Но Фирузе не могла игнорировать то, что видела собственными глазами. Яман и Ферайе стояли слишком близко друг к другу для друзей детства, взгляд Ямана постоянно возвращался к Ферайе, а её сестра прятала глаза, пытаясь не смотреть на среднего Гюльсоя. Поймав загнанный взгляд Ферайе, Фирузе всё поняла. Она не знала, откуда в ней нашлись силы на то, чтобы не удушить Ямана прямо на глазах его брата, но Фирузе смогла сдержаться и увести сестру от Гюльсоев.       Возвращаясь домой, Фирузе лишь надеялась, что ее выдержки хватит на то, чтобы не давить на Ферайе слишком сильно. Ферайе послушно ждала ее в комнате. — Сестра, ты вернулась, — взволнованно шепчет Ферайе, глядя на нее испуганными глазами. — Вернулась, — выдыхает Фирузе, бросая сумку на потрепанное кресло в углу.       Между ними вновь тишина. Фирузе медленно подходит к кровати и садится рядом с сестрой. Ферайе нервно теребит край одеяла, пряча взгляд от сестры. — Отец ребёнка — Яман.       Фирузе не спрашивает, она констатирует факт. И задушенный всхлип со стороны Ферайе подтверждает её слова. — Яман женится на Алейне.       Вновь констатация факта и еще более громкий всхлип Ферайе. — Ты была в горном домике с Яманом? Поэтому он после новостей о пожаре примчался в больницу? Атеш сказал, что никто, кроме работников в доме, не знал о том, что ты была там. — Да, — выдавливает из себя Ферайе. — Что между вами произошло? — Он пришел с пистолетом. Сказал, что влюбился в Алейну и никак не мог мне рассказать об этом, потому что жалел меня. А потом вручил мне пистолет и сказал, что я могу его убить, если мне хочется.       Фирузе изумленно смотрит на сестру. У той в глазах слезы, которые готовы вот-вот сорваться вниз. Губы Ферайе дрожат, когда она проговаривает эти ужасные слова. Фирузе вскакивает с кровати и начинает нервно расхаживать по комнате. — Что он сделал? Дал тебе пистолет в руки и разрешил застрелить его? Да он психопат!       У Фирузе всё горит внутри от гнева, пробужденного рассказом Ферайе. Она внезапно вспоминает о канистре бензина, о которой говорил полицейский. — И что после? Раз Яман прибежал к тебе в больницу, ты не исполнила его пожелания. Он бросил тебя в этом домике, а ты решила умереть, сгорев в огне? — Фирузе переходит на крик, понимая, что Ферайе решилась на самоубийство. — Я была разбита, сестра! — Ферайе плачет, сжавшись в комочек в углу кровати. — Я совсем такого не ожидала! — А чего ты ожидала?! — Всё совсем не так, как ты думаешь, Фирузе! — А как я должна думать, Ферайе? — Фирузе встает посреди комнаты и заставляет себя звучать потише. Не хватало только невольных зрителей привлечь. — Знаешь, что вижу я, сестра? Что богатый избалованный мерзавец решил поразвлечься с красивой бедной глупышкой, использовал её, удовлетворил свою похоть, обрюхатил, а затем бросил для того, чтобы жениться на нетронутой девушке, которую можно будет представить родителям как невесту. Вот как это выглядит с моей стороны, Ферайе. Что я должна знать, кроме этого? — Нет, всё не так! Он любил меня, Фирузе! — Ферайе вытирает слезы, но всё новые капли текут по её бледным щекам. — Он так красиво любил меня, сестра. Он столько подарков мне делал, столько сюрпризов, столько красивых жестов. Яман катал меня на яхте, возил на Принцевы острова, устраивал прогулки и поездки. Разве всё это могло быть обманом?       «Ах, моя наивная маленькая сестра! Как же ты могла попасться на эти уловки, что стары как мир? Как могла попасться в эти ловко расставленные сети?» — Думает Фирузе.       Ей хочется плакать от боли за обманутую сестру. Она знала, что такое предательство любимого человека. Фирузе пережила это в одиночестве, набивая шишки и продолжая причинять себе боль. Привести в чувство её тогда смогла лишь Караджа, которая жестко и бескомпромиссно уничтожила все надежды Фирузе на то, что она что-то не так поняла и что Аяз не был таким мерзавцем. Сделай она это раньше, Фирузе не изводила бы себя бесполезными иллюзиями.       И сейчас Фирузе хочется обнять Ферайе, утешить её, сказать, что всё будет хорошо. Но так она лишь поддержит надежды Ферайе, которые она видела в её печальных темных глазах. Поэтому Фирузе стискивает свою жалость к сестре, собираясь открыть ей больную, ужасающую правду. — Если бы он тебя любил, то обручальное кольцо сейчас было бы на твоем пальце, а не пальце Алейны. — Фирузе давит дрожь в голосе, чтобы Ферайе услышала всё, что она хотела ей объяснить. — Если бы он тебя любил, то взял бы тебя за руку, и представил тебя своей семье как будущую жену. Если бы он тебя любил, то не вручил бы тебе в руки пистолет, пытаясь сбежать от ответственности за ту боль, что он тебе причинил. Почему никто не удивился тому, что он сделал предложение Алейне? Значит, никто не знал о ваших отношениях. Вы скрывали их ото всех? — Ты не понимаешь! — Восклицает Ферайе. — Это я попросила его не рассказывать никому о нас. — Почему? — Потому что господин Омер и госпожа Гюльфем могли разозлиться на нас и навредить нашей семье. Папа расстроился бы.       Фирузе начинает истерически смеяться. Она вцепляется руками в волосы, пытаясь физической болью отвлечься от морального шока. — Папа расстроился бы, да? Как думаешь, Ферайе, когда отец узнает, что ты забеременела вне брака от мужчины, который собирается жениться на твоей сводной сестре, он не расстроится? Недовольство Гюльсоев из-за ваших с Яманом скрытых отношений, конечно же, страшнее, чем та ситуация, в которой мы оказались теперь, не так ли, Ферош? — Я не знала, что так получится, — рыдает Ферайе. — Не знала? От секса появляются дети, Ферайе!       Фирузе чувствует, как горят её щеки от гнева на Ямана и сестру. Совесть нашептывает ей, что не нужно так давить на беременную сестру, которую едва удалось спасти от смерти, но Фирузе затыкает этот голосок. Ей нужно было, чтобы Ферайе поняла, в какую ситуацию она попала из-за собственной глупости. — Сколько длится ваша связь? Когда это началось? — Почти пять лет назад. Когда я закончила школу и поступила в училище. — И спите вы почти пять лет? — Нет! — Ферайе смотрит на Фирузе обиженным взглядом. — Яман очень долго ждал, пока я буду готова. — Ах, какой герой наш Яман Гюльсой! — Брезгливо выплевывает Фирузе. — Не зря на яхтах катал да по островам возил. Добился-таки своего. Долго он тебя упрашивал?       Ферайе стыдливо опускает глаза. Фирузе понимает, что попала в точку. Она знала таких парней. Сначала они просто намекают на близость, затем уговаривают, а затем скатываются до угроз расставанием. Фирузе по глупости встречалась с таким идиотом, еще до того, как встретила Аяза. Когда этот идиот поставил ультиматум со словами «Или мы переспим, или я от тебя уйду», Фирузе собрала все его пожитки и вытурила из своей съемной квартиры. Жаль, что у Ферайе не хватило опыта разглядеть манипуляции Ямана. — Сколько вы спите, Ферайе? — Повторяет свой вопрос Фирузе. — Год, — глухо отвечает Ферайе.       Фирузе со вздохом садится на кровать. Ферайе опасливо жмется к стене, отодвигаясь от нее. Фирузе ее не винит. Её сестра наверняка ожидала поддержки от неё, а вместо этого получила выволочку. Она тянет руку к дрожащей ладони Ферайе. — Как ты могла так попасться, Ферайе? — Шепчет Фирузе, сжимая ладонь сестры в руках. — Ты ведь всегда была гордостью родителей, нашей умной славной малышкой, приносящей только радость?       Ферайе вновь начинает плакать. Фирузе целует её дрожащую ладонь и прикладывает к своей щеке. Она чувствует, как её собственные слезы текут вниз, задевая пальцы Фирузе. — Это ведь я всегда была главным разочарованием. Непослушная, своевольная, шумная, драчливая Фирузе, которая всегда приходила домой в порванной одежде и с синяками по всему телу. Я всегда была той, кто причинял боль нашей семьей своими глупыми выходками. Злючка Фирузе. — Фирузе вновь осыпает ладони сестры поцелуями, позволяя слезам капать на помятые простыни. — Как ты могла с собой так поступить, мой лунный лучик? — Сестра! — Ферайе бросается в её объятья, и Фирузе перестает сдерживаться.       Они плачут, обнявшись. Фирузе гладит сестру по волосам, сходя с ума от количества мыслей, мечущихся в её голове. — Помнишь, как мы с тобой подрались из-за того, кто наденет свадебное платье мамы на свою свадьбу? — Вспоминает Фирузе. — Я никогда не хотела замуж, но тогда мне хотелось хоть раз получить что-то, что мне не хотели отдавать. Но мама сказала, что я должна заботиться о тебе, ведь я твоя старшая сестра. Я уступила тебе это платье. И когда я понимала, в какую красивую, умную девушку ты превращаешься, я научилась радоваться тому, что однажды я увижу тебя в мамином платье. Такую счастливую и безумно прекрасную, сидящую за свадебным столом с достойным мужчиной. Кто ж мог знать, что Яман Гюльсой заберет у меня это прекрасное видение?       Ферайе дрожит в её руках. Фирузе безмолвно плачет, пытаясь собрать разрозненные мысли в кучу. Крики за окном отвлекают девушек. — Ты что, издеваешься надо мной, господин Мухсин?!       Фирузе настороженно хмурится. Ферайе, узнавшая женский голос, сама отпускает её и вытирает слезы. Фирузе подходит к окну. Она видит госпожу Гюльфем. Её искривленное от злости лицо обращено к Джемиле, беспечно развалившейся на диване во дворе их дома. В руке женщины документ, подозрительно похожий на свидетельство о браке. Фирузе открывает форточку, чтобы лучше слышать. Несрин взволнованным голосом отправляет Эрена наверх, чтобы мальчик не стал свидетелем назревающей ссоры. — Не стой просто так, госпожа Гюльфем. Сейчас Несрин нам сварит кофе, и мы вместе его попьем, — слышат девушки надменный ответ Джемиле. — Что ты о себе возомнила? Кто ты такая, чтобы я с тобой кофе пила? — Раздраженно отзывается Гюльфем. — Я теперь теща твоего сына. И твоя сватья. Не будешь теперь на меня сверху вниз смотреть. Мы на равных. — Ты мне никто! Вы каким-то образом обманули моего сына. Но этот брак будет отменен!       Фирузе видит, как Гюльфем бросает в Джемиле разорванным свидетельством. Ферайе встает с кровати и становится рядом с ней, чтобы видеть происходящее на улице. — Думаешь, брак исчезнет, если ты порвешь свидетельство? — Фирузе слышит насмешку в голосе мачехи. — Смирись уже с ситуацией, госпожа Гюльфем. Твой сын уже взрослый человек, и он сделал свой выбор. — Где Алейна? — Возмущенно спрашивает Гюльфем. — Позовите сюда. — Алейна в комнате своего мужа.       Ферайе вцепляется в руку Фирузе, чтобы удержаться на ногах. Фирузе подхватывает сестру под локти, чтобы она не упала. А Джемиле продолжает издеваться над новоявленной сватьей. — Попробуй-ка забрать из объятий своего сына его жену, давай! — Невоспитанная! Не нужно было связываться с тобой! — Она поворачивается к их отцу. — Видишь этот позор, господин Мухсин? Ладно эта бесстыдница, но почему ты не выступил против этого брака?       Фирузе ждет ответа отца. Любой другой человек, имеющий гордость и внутренний стержень, защитил бы дочь своей жены перед столь гнусными обвинениями. Фирузе, конечно, не считала Джемиле невинной овечкой, но Алейна, которая слепо следовала велениям своей матери, не заслуживала таких обвинений со стороны своей свекрови. Фирузе была почти уверенна в том, что Алейна и впрямь была увлечена этим смазливым богачом. — Я даже не был в курсе этого, госпожа Гюльфем.       Чуда не случается. Их отец оправдывается перед Гюльфем, вжав голову в плечи. Фирузе чувствует брезгливую жалость по отношению к отцу. Он всегда был таким. Не было ни одного раза, чтобы он защитил свою семью перед лицом более сильного противника. Ни когда Четина за его заштопанную одежду обижали одноклассники из более обеспеченных семей, ни когда Фирузе за ухо притаскивали в их дом родители богатеньких девочек, от которых Фирузе защищала Ферайе. Он всегда лишь извинялся перед ними, а своим детям велел терпеть и не ввязываться в такие происшествия. В такие моменты Фирузе отчаянно завидовала Алейне, мать которой была разорвать её обидчиков голыми руками. Вот и сейчас Джемиле смело встречала нападки Гюльфем, а Мухсин лишь защищался. — Как вам не стыдно? — Продолжает верещать женщина, оглядывая по очереди всех членов их семьи. — Когда ты стал инвалидом, мы обеспечивали тебя. Сказали: «Он уже на пенсии, нельзя выгонять его». Когда ты женился на этой непонятной женщине, которую привел неизвестно откуда, мы и это приняли. Открыли двери нашего дома, дали работу. Разве мы не были добры к тебе, господин Мухсин?       Фирузе сжимает кулаки от злости. Надменности этой женщины, палец о палец в жизни на ударившей, не было предела. — Конечно были, госпожа Гюльфем! Да будет доволен вами Всевышний! Простите меня, я не знал. — Еще и извиняется перед ней. За что? За то, что её сынок поступил не так, как она хотела? — Злобно шипит Фирузе, не отрывая взгляда от окна. — Ты зря не старайся, госпожа Гюльфем. От судьбы не убежать. — Джемиле вновь победно усмехается. — Твой сын — судьба моей дочери. — Я еще не сказала последнего слова! Ты очень быстро очнешься от этого сказочного сна.       С этими словами Гюльфем уходит из их дома. Фирузе закрывает форточку и смотрит на Ферайе. Та немигающим взглядом провожает спину Гюльфем. — Видишь… — Шепчет она. — Вот, что случилось бы, если бы она узнала о нас с Яманом. Отцу пришлось бы извиняться за меня.       Фирузе не сдерживает истерический смешок. Она устало трет переносицу, удивляясь тому, насколько наивной оказалась её младшая сестра. — Правда что ли, Ферош? — Язвит она. — Только почему-то в случае с Алейной Яман принял последствия своего выбора и женился на ней. Видела свидетельство, которым госпожа Гюльфем швырнула в Джемиле? Алейна теперь жена Ямана, и наша мачеха-змея сделает всё, чтобы это так и осталось. А что ты? Скрывалась, пряталась с ним по углам, не желая расстраивать отца подобными сценами. А сейчас ты стоишь тут, беременная от мужа своей сводной сестры, и продолжаешь защищать этого бессовестного ублюдка Ямана. Как он смог так запутать тебя? Как сумел превратить твои мозги в кашу? Неужели подарков, яхт и красивых слов было достаточно, чтобы ты забыла о своей гордости? — Ты ничего не понимаешь, Фирузе. Потому что ты сама никогда такого не переживала, — неживым голосом отвечает ей Ферайе.       Фирузе знает, что сестра сказала ей это не со зла. Знает, что сама была не слишком мягка с Ферайе, разбитой действиями Ямана. Но внутри всё равно будто что-то ломается от слов сестры.       «Если бы ты знала, как любовь однажды меня разрушила, мой лунный лучик», — думает Фирузе, сглатывая мерзкий ком в горле. — Нам нужно записать тебя на аборт, — выдавливает из себя Фирузе.       Рука Ферайе мгновенно накрывает живот. В глазах сестры загорается решительность. — Нет, — отвечает она. — Что «нет», Ферайе? — Восклицает Фирузе. — Я не избавлюсь от ребенка. — Правда что ли? А как ты объяснишь отцу свой живот, который совсем скоро начнет расти? — Я придумаю что-нибудь… — Ну, конечно. А когда ребенок родится, скажешь отцу, что тебе его аист принес? Или что ты его в капусте нашла? Не глупи! Зачем тебе ребенок от этого ублюдка?! — Ребенок не виноват в том, что его мать выбрала ему плохого отца! — Ферайе впервые за вечер прямо встречается с взглядом сестры. — И это только мой ребёнок, не Ямана. Ты ведь не можешь быть настолько жестокой, сестра!       Фирузе смотрит на ладонь сестры, нежно поглаживающую живот. Вина запоздало накрывает её при виде растерянной и дрожащей от страха Ферайе. Фирузе соглашается со словами сестры. Ребенок не был виноват в том, что его отец оказался хладнокровным чудовищем. Фирузе со вздохом обнимает Ферайе. Та снова начинает плакать, на этот раз совсем тихо. Слезы вновь собираются в глазах Фирузе. Она целует сестру в темную макушку и ласково гладит её по спине. — Ты права. Ребёнок ни в чём не виноват. Прости меня, — просит Фирузе. Ферайе прижимается к ней сильнее, ища утешения. — Мы обязательно что-нибудь придумаем, мой лунный лучик. Всё будет хорошо.       Фирузе ведет Ферайе к кровати и укладывает её. Затем она поднимается на кухню, где собралась вся семья. Кислые лица родственников не добавляют хорошего настроения. — Где ты была? — Спрашивает Четин, недовольно глядя на неё. — И почему Ферайе весь день не выходит из твоей комнаты? — Ферайе заболела. У неё температура. Сегодня она поспит со мной. — Фирузе набирает на поднос побольше еды, чтобы накормить сестру. — А я была на работе, если ты вдруг не заметил, Четин. Бездельничать в этой семье можно лишь самым особенным. — Что с Ферайе? Сильно болеет? — Взволнованно спрашивает отец. — Ничего серьезного, отец. Ей просто нужно отдохнуть, — отвечает девушка. — Позаботься о ней хорошенько. Как-никак ты её старшая сестра, — ворчит Мухсин. — Конечно, — цедит Фирузе, желая поскорее убраться из гостиной.       Она наливает сестре травяной чай, забирает поднос с едой и спускается вниз. Ферайе почти спит, но Фирузе будит её и заставляет плотно поесть, уверенная в том, что сестра за день ни крошки в рот не брала. Только убедившись в том, что Ферайе насытилась, Фирузе позволяет ей улечься на кровати. Она поднимается наверх, моет посуду. Возвращаться в свою комнату совсем не хочется. Вид измученной Ферайе причинял слишком много боли. Поэтому Фирузе быстро смывает с себя макияж, переодевается в домашнюю одежду, набрасывает на плечи кофту, и выходит на улицу. В особняке Гюльсоев по всем комнатам горит свет. Фирузе мстительно ухмыляется, представляя, какой переполох сейчас царит в этих стенах. Она медленным шагом идет на детскую площадку, которая была в самом конце их улицы. Фирузе садится на качели и начинает медленно раскачиваться. Мысли в голове разбегаются, как тараканы от света. Она пообещала сестре найти выход, но она не могла ухватить ни одной дельной мысли в этом ворохе. Фирузе устало прикрывает глаза. — Матушка уже успела устроить у вас скандал, поэтому ты решила сбежать?       Низкий бас, раздавшийся слишком близко, уже не пугает. Она медленно открывает глаза и видит перед собой Атеша. Тот смотрит на неё с непонятным сочувствием. — Мне-то что? Не моя же дочь без её ведома за Ямана вышла, — пожимает плечами Фирузе. — А ты почему ушел? Не захотел попадаться под горячую руку? «Ты же его старший брат, как ты мог не знать о том, что он женится? Почему не проследил за этим?» — Пародирует девушка оскорбленный тон госпожи Гюльфем.       Атеш хмурится. Он садится на качели рядом с ней, и его ноги из-за их длины сгибаются под странным углом. — Почему я должен был знать о планах Ямана, если он со мной ими не делился? — Спрашивает Атеш. — Я ведь не читаю его мысли. — Почему-то этот аргумент не работал с моими родителями, когда меня отчитывали за проказы Ферайе, — бурчит Фирузе, прислонившись головой к железной ручке качелей. — Почему? — Потому что я её старшая сестра. — И? Разве это значит, что ты ответственна за её жизнь и за её решения? — Ты пришёл поспорить со мной на тему ответственности старших детей? — Взвинчивается Фирузе. — Нет. — Тут же отзывается Атеш. — Просто увидел, как ты грустно сидела на этих качелях, и решил, что тебе может понадобиться поддержка после тяжелого дня. Да и поздно к тому же. — Со мной всё в порядке, — отзывается Фирузе. — Не стоило беспокоиться.       Мягкая часть Фирузе голосом Мелек шепчет ей, что она слишком резка с человеком, который спас её сестру и будущего племянника. Но подозрительная сторона Фирузе твердым голосом Караджи напоминает ей, что Атеш был старшим братом Ямана и сыном гордячки Гюльфем. Предубеждения имели большую власть над Фирузе. Хотя бы потому что чаще всего они оказывались правдивыми. Поэтому Фирузе не спешит доверять Атешу. И это её недоверие борется с безмерной благодарностью, что просыпалась в ней каждый раз, когда она вспоминала доброту Атеша, проявленную к ней. — Ну да, с тобой все в порядке, ледяная госпожа. — Атеш коротко усмехается. — А вот эти мешки под глазами, которые темнее, чем сама ночь, просто так на твоем лице появились. И глаза у тебя красные от природы, а не потому что ты плакала, да?       Рука Фирузе автоматически тянется к глазам. Под пальцами кожа ощущается припухло-влажной, и Фирузе кривится от этого ощущения. Она ничего не отвечает Атешу. Обычно тактика игнорирования всегда срабатывала с парнями, внимание которых тяготило Фирузе. Но в этот раз она не срабатывает. Во-первых, Атеш не был похож ни на одного из знакомых ей мужчин. Его внимание не вызывало раздражения, скорее — смущение и непонимание. Когда он смотрел на неё своими черными, как безлунная ночь, глазами, что-то внутри Фирузе переворачивалось с ног на голову. Во-вторых, Атеш был не менее упрямым, чем она сама. Поэтому он продолжал медленно раскачиваться на неудобных качелях, слишком маленьких для его огромного роста, ожидая от неё ответа. — Прости. — Выдыхает Фирузе. — Обычно я не такая грубая. — Да я уже привыкаю к этому, — улыбается Атеш. — К моему мерзкому характеру? — Фирузе невольно улыбается ему. — К тому, что есть две разные Фирузе. Одна — добрая и милая, а другая — упрямица с ледяным взглядом. — Тебя это разве не раздражает? — Нет. Ты держишь меня в тонусе. Всегда приходится быть в напряжении, ожидая твоей реакции. — Ну, думаю, в условиях нашего скучного захолустья, это скорее плюс, чем минус, не так ли? — Ну если тебе так нравится думать…       Они переглядываются и тихо смеются. Фирузе становится чуточку легче. — И что вы будете делать? — Интересуется Атеш. — Не знаю, — честно признается Фирузе. — Я могу чем-нибудь помочь? — Разве что ты сумеешь сделать так, чтобы никто не обращал внимания на растущий живот Ферайе.       На этот раз улыбки обоих отдают грустью и горечью. — Боюсь, таких способностей у меня нет, — отвечает Атеш. — Тогда ничем не поможешь, — отзывается Фирузе. — И всё же? — Я не знаю, Атеш. У меня голова лопается от мыслей. День был очень тяжелый. — Конечно. Ты ведь еще на работе была. Госпожа Ирем сказала, что ты просто забросала её вопросами. — Я поняла, что мне не достает многих знаний. Столько пробелов. — Хочешь быть всегда идеальной? — Поддразнивает её Атеш. — Кто бы говорил, господин «Я уехал в Америку в восемнадцать лет и с нуля построил свой успешный бизнес», — парирует Фирузе. — Откуда ты про это знаешь? — Сложно было избежать этих разговоров, живя рядом с твоей семьей. Госпожа Гюльфем очень любила хвастаться твоими достижениями. — Ах, да, есть такой грешок за мамой.       Фирузе удивляется смущению, отразившемуся на обычно строгом лице Атеша. Она не понимает причин этого смущения. Если бы она добилась подобных результатов, она бы, скорее всего, отдалась своему тщеславию и грелась бы в лучах всеобщего восхищения. — Тебе нечего стесняться. Твоя мама имеет все основания гордиться тобой, — утешает его Фирузе. — Это можно делать не так громко, — усмехается Атеш.       Они вновь замолкают. Некоторое время оба качаются на качелях, каждый думая о своем. — Если вдруг понадобится хоть какая-то помощь — обращайся.       Фирузе ничего ему не говорит. Ей не хочется снова обижать его резким отказом и вдаваться в объяснения его причин. — Не обратишься, да? — Усмехается Атеш. — Я не люблю… — Не любишь быть должной, я помню. — Да. — Но если ты вдруг решишь переступить через свою гордость и будешь в чем-то нуждаться — я здесь.       Атеш встает с качелей, нависая над ней большой темной тенью. — Становится прохладно. Ты замерзнешь.       Фирузе встает и послушно идет в сторону дома. Атеш идет рядом, и они почти касаются друг друга руками. Фирузе почему-то не хочется отстраниться. Никто из них не говорит ни слова, пока они вновь не оказываются у ворот дома Фирузе. — Спасибо, Атеш. — Тихо произносит Фирузе. — За что? — Спрашивает Атеш. — Ты сам знаешь. — Не знаю. — Атеш примирительно поднимает руки, увидев ее недовольное лицо. — Ладно-ладно, я понял, ледяная госпожа. — Спокойной ночи, — улыбается Фирузе. — Спокойной ночи, — отзывается Атеш.       Фирузе заходит в свою комнату, чтобы убедиться, что Ферайе спит. Она забирает свою пижаму и поднимается в уже свободную комнату сестры. В сон она проваливается на удивление быстро.