Любопытство и его последствия

      Кому и почему пришло в голову разбирать шкафы в ординаторской именно в конце лета, интерны не понимали. Как не понимали они и того, почему на это, несомненно, нелёгкое и в чём-то даже опасное дело командировали именно их. Впрочем, с начальством не спорят, поэтому верные институтские друзья: Виктор, Пётр и Вероника, изредка ворча на обстоятельства и подбадривая друг друга шутками, отправились приводить в порядок обитель вечно занятых врачей НИИ им.Склифосовского. Когда в помещении появился Олег Михайлович Брагин, уборка пошла медленнее, но веселее. Дело в том, что хирург, больше командовавший, чем действительно помогавший подопечным, рассказывал практически о каждой вещи, найденной в вековых залежах вечно забитых шкафов, невероятные истории.       Наконец очередь дошла и до самого дальнего и забытого шкафа, разбор которого, конечно, оставляли на последний момент. Сделав получасовой перерыв, выпив по несколько кружек кофе и не найдя больше поводов откладывать продолжение уборки, интерны, тяжело вздохнув, всё-таки начали разгребать завал.       Ещё полтора часа врачи провели в попытках отсортировать лежащие на полках вещи и не задохнуться от пыли. Пока Ника бегала за мокрой тряпкой, а Пётр, под советы пьющего кофе Брагина, страховал стоящего на стуле товарища, Виктор снимал со шкафа довольно крупную и тяжёлую коробку. Коробка стояла так далеко, будто кто-то специально задвинул её почти к самой стене. Снять её оказалось довольно проблематично, однако вдвоём друзья справились. Оставили её на столе и, сдержав первое любопытство, всё-таки протёрли полки и расставили остальные вещи на места.       Наконец получили доступ к коробке и, чихая от пыли, сняли довольно крупную крышку. Внутри оказались какие-то альбомы, фотографии, цветные шапочки, чашки, пара хирургических костюмов, старые истории болезней, визитки, хлопушки в виде ладошек, какие часто продаются перед футбольными матчами, ярко-красный шарф болельщика неизвестной команды, а также табличка вроде тех, что обычно висят на кабинетах, гласящая: «Заведующий отделением Павлова Ирина Алексеевна».       — Зачем хранить тут этот хлам?! — возмутился Петя, хотя непонятно, какой эмоции в его голосе было больше: негодования или интереса. Витя с Никой пожали плечами, поскольку сами не знали ответа на этот вопрос.       — Олег Михайлович, — девушка решилась отвлечь хирурга, который вздумал-таки позаниматься своими непосредственными обязанностями и заполнить карты, — зачем нужна эта коробка?       Брагин не без удовольствия отвлёкся от работы и подошёл к сгрудившимся у коробки интернам.       — Надо же, — негромко пробормотал он, словно забыв про удивлённых ребят, — я думал, что она давно пропала.       Он с особой нежностью и осторожностью взял в руки один из альбомов, не заметив выскользнувшей из-под обложки фотографии. Зато её заметил и поднял Виктор.       — Что это за фотография? — заинтересованно разглядывая снимок, спросил интерн, привлекая внимание друзей, которые теперь так же внимательно рассматривали цветную карточку.       — А ну-ка, дайте сюда, — оторвался от альбома Брагин.       Молодёжь послушно расступилась, а Витя протянул наставнику снимок. Олег Михайлович аккуратно взял фотографию и несколько секунд её изучал. Потом странно улыбнулся, прошептав: «три года назад», и перевёл взгляд за окно, на небольшой парк, залитый поздним августовским солнцем. Интерны, синхронно подняв брови в удивлении, наблюдали за нетипичным для ведущего хирурга склифа поведением. Кажется, сами того не зная, они нашли что-то очень важное, тронувшее сурового, но весёлого Брагина до глубины души.       — Олег Михайлович, — вывела хирурга из задумчивости Ника, — мы не знали, что вам будет тяжело… Мы, наверное, пойдём…       Парни согласно кивнули, пятясь к выходу из ординаторской.       — Неужели вам неинтересно, что это за коробка? — хитро поинтересовался Брагин.       — Интересно, — честно ответил Пётр, — но, если вам неприятно об этом говорить…       — Невероятная тактичность, — хмыкнул Олег, — вы же всегда лезете, куда надо и не надо.       Ребята дружно вздохнули, потупив взгляды, и сделали ещё пару шажков по направлению к дверям. Опытный хирург усмехнулся и с доброй улыбкой сказал:       — Ладно, готовьте кофе. История будет длинная.       Когда молодые люди сделали всем по чашке бодрящего напитка, перетащили коробку на журнальный столик и удобно расположились на кресле и диване, Брагин начал своё повествование. Долго рассказывал о том, какие события происходили в отделении, вспоминая всё в мельчайших подробностях, вдруг осознавая, сколько радости и горя довелось пережить всем вместе. Интерны слушали с неподдельным интересом, иногда вставляя замечания и задавая уточняющие вопросы, на которые Олег Михайлович отвечал с такой же неподдельной искренностью. Наконец дошёл и до фотографии, разглядывая её и с непонятной грустью поясняя:       — На этом снимке, господа и дамы, запечатлено наше дружное отделение. Такое, каким оно было три года назад… Тогда, так же, как и сейчас, был конец августа. Несмотря на это было ещё тепло, стояла прекрасная погода. Помнится, в ту пору большая часть врачей уже вышла из отпусков и с новыми силами приступила к трудам на благо общества. — Брагин усмехнулся, вспомнив насыщенный событиями отпуск на море. Наверное, именно тогда все и осознали, что они не просто друзья, а по-настоящему близкие люди, семья. — Привезли к нам фотографа, который умудрился на натурных съёмках упасть в реку и получить перелом ноги, ушибы и лёгкое сотрясение мозга. В отделении парень пробыл неделю и успел за это время сделать огромное количество снимков, при этом никого не отвлекая и не мешая работать. На выписку он и подарил нам фотоальбом, где была эта фотография. Видите, какие все счастливые? Мы ещё не знали, что скоро всё изменится.       Интерны опять всем заварили горячий кофе и, удобно устроившись на прежних местах, с нетерпением ожидали продолжения рассказа. Олег сделал небольшой перерыв: не думал, что вспоминать те дни окажется так больно и тяжело. Всё-таки собрался с мыслями и, покачиваясь на компьютерном кресле, с горькой улыбкой снова приступил к повествованию:       — Первые звоночки поступили, когда из строя начало резко выходить новое оборудование, не так давно выбитое руководством и установленное в нашем отделении. Тогда нарастающий конфликт удалось уладить, а Ирину Алексеевну заверили, что подобное больше не повторится. Правда, за следующие пять дней оборудование портилось ещё раза три. Потом сняли с должности действующего главного врача института. Появились слухи о том, что отделение собираются расформировывать. Панику наводить никто не хотел, поэтому сперва о слухах знали только несколько человек. Однако вскоре скрывать стало бессмысленно, и пришлось сказать правду. Знаете, очень страшно находиться в состоянии неизвестности…       — Неужели никто даже не попытался этого не допустить? — возмущённо спросила Ника, всегда обладавшая обострённым чувством справедливости.       — Почему же? — удивился Брагин. — Тогда все подняли все возможные связи. Ирина Алексеевна чуть ли не ночевала в минздраве. Кажется, там её имя нарицательным стать успело, — рассмеялся вместе с интернами, — как показатель настойчивости и крепости духа. Но, видимо, главврач знатно кому-то насолил. Вскрылись многомиллионные махинации с оборудованием, которое поставляли к нам. Отделение расформировали… В последний день мы собрались здесь и оставили эту коробку — на память. Каждая вещь в ней — какое-то важное событие в жизни отделения. Полистайте альбом, мы в конце написали то, что поняли за годы работы… Всё более или менее устаканилось года полтора назад, когда неотложную хирургию снова сделали самостоятельной … не знаю, может, поняли, что мешать плановую с неотложной нельзя: сплошная путаница получается.       — А что стало с врачами? — поинтересовался Петя, снова беря в руки фотографию и внимательно её разглядывая.       — К счастью, слишком серьёзных проблем ни у кого не возникло. — Олег задумался, стоит ли рассказывать молодёжи всё, что им тогда пришлось пережить. Однако обратного пути не было, и Брагин решил ничего не скрывать: — Ирина Алексеевна поступила очень мудро. Марину Нарочинскую фиктивно перевели в нейрохирургию, меня — в плановую, Ивана Николаевича задним числом отправили на пенсию, Лазарева сняли с поста заместителя. Поняв, что этого недостаточно, она смогла договориться о переводе Саши и Кости в Швейцарию. Куликову и Ханиным помогла вернуться в Екатеринбург, Тане Третьяковой и Эльчину — перебраться в Сочи. Остальным врачам нашла места в других больницах. Я не знаю, как ей это удалось, но никого из нас не коснулось следствие.       Хирург замолчал, переводя дыхание. Воспоминания бередили раны, которые никак не могли затянуться. В голове возникла карта, на которой точками были отмечены места, где теперь жили и работали его друзья. Да, разбросало по миру бриллиантовый состав отделения первой неотложной хирургии. Конечно, некоторые уже вернулись, кто-то даже снова работал в Склифе, но большая часть так и оставалась там, куда вынуждена была переехать. Интерны же с каждой минутой разговора всё больше проникались уважением по отношению к бывшей заведующей, а ещё всё больше хотели увидеть в деле всех, кто был изображён на фотографии.       — А Ирина Алексеевна? — прервал затянувшееся молчание всегда спокойный и рассудительный Пётр. Олег Михайлович ответил не сразу: перед глазами всё ещё стоял тот день, когда он нашёл её в слезах в смотровой, с которой так много было связано. Помнил, как спросил тогда, почему она им помогает. Помнил пронзительный взгляд изумрудных глаз, ставших за последние недели усталого серо-болотного цвета. Дословно помнил её ответ: «А как иначе? Я так и так по статье пойду: без ведома заведующего отделением такие махинации не проворачиваются… Я не хочу, чтобы пострадал кто-то ещё.» Наконец Брагин произнёс:       — К счастью, она попала только под служебное расследование. Не знаю, может, у кого-то из министерских совесть проснулась, может, ещё что, но её признали невиновной. С должности, конечно, сняли, но не по статье… в приказе написали, что в связи с расформированием отделения. Они с мужем, — показал на двоих счастливых хирургов на фотографии, — уехали одними из последних. Геннадию Ильичу пришлось вернуться в Израиль. Даже двойное гражданство не спасло… А она была вынуждена остаться: не пустили, — он вздохнул, вдруг остановившись. Память услужливо подбросила яркое, ни на каплю не выцветшее воспоминание.       Раннее утро. Аэропорт. Полупустой зал ожидания, по которому идут пять человек, ища подходящие места и негромко переговариваясь.       — Олег, вам Третьякова отзвонилась? — беспокоился Кривицкий, не забыв об обещании, данном Таней перед отъездом. Контакт со всеми коллегами держали исключительно через Брагина, чтобы, в случае чего, никого не подставлять.       — Да, вчера вечером, — радостно доложил тот, — у них с Эльчином всё в порядке. Пастуховы их встретили, с квартирой помогли. Завтра первый рабочий день на новом месте. Кстати, ещё Волошин звонил. Сказал, что неплохо устроился в Воронеже…       — Хорошо, — облегчённо улыбнулась Павлова. Теперь можно было считать, что всех, кого можно, оградили от следствия.       Регистрацию Геннадий Ильич прошёл быстро. Потянулись мучительные минуты ожидания посадки. Все молчали: не было ни сил, ни желания разговаривать, да и всё, о чём можно было бы побеседовать, сейчас не имело абсолютно никакого значения. Каждый думал о своём, не замечая мельтешения работников и пассажиров аэропорта. Лёша невидяще смотрел в одну точку, обдумывая планы на будущее. Олег, не выдержав нервного напряжения, смылся в дьюти-фри, прихватив с собой Марину. Ирина Алексеевна мягко склонила голову на плечо мужа, а тот нежно касался губами её макушки.       Наконец объявили посадку. Брагин с Нарочинской вернулись к коллегам, помогли с вещами, остановившись у большого панорамного окна, принялись прощаться.       — До свидания, — коротко, не скрывая чуть грустной улыбки, Олег Михайлович пожал руку Кривицкому, — буду рад встретиться снова.       — Геннадий Ильич, — обратилась к пластическому хирургу Марина, чуть смущённо приобняв его, — вы уж нас не забывайте, пожалуйста.       — Не забуду! — пообещал Кривицкий. Брагины отошли в сторону, оставляя семью наедине.       — Ты не пропадай! — усмехнувшись, Лёшка крепко обнял отца, отстранившись, произнёс с наигранно-серьёзным видом: — Обещаю звонить часто, Ирину Алексеевну слушаться беспрекословно, в неприятности влипать минимально.       — Вот чудо! — рассмеялся Геннадий Ильич, взъерошив кудрявые волосы сына. Тот, ещё раз усмехнувшись, отошёл в сторону, составляя компанию стоящим поодаль Марине и Олегу, давая отцу, возможность ещё хоть пару минут побыть только вдвоём с супругой.       Ирина Алексеевна, до этого молча наблюдавшая за сценой прощания, приблизилась к мужу. Он порывисто обнял её, шепча что-то неразборчивое, что-то, что было понятно лишь им двоим. Она с трудом сдерживала слёзы, стараясь не показывать истинных эмоций, хотя знала, что он давно научился считывать их по мимолётным жестам. Отстранившись, долго смотрели друг другу в глаза. Слова были не нужны: они всё понимали по взглядам. Наконец пришлось нарушить тишину.       — Ну, что, Егорова, — попытался хоть немного её развеселить, видя и потускневший блеск в глазах, и судорожно сжатые губы, и слегка подрагивающие от напряжения пальцы, — мы снова расстаёмся на тридцать лет?       — Ты же знаешь, я буду ждать тебя раньше, — устав от неопределённости и тревоги, перестала сдерживать эмоции и прильнула к тёплым губам, навсегда запоминая эту минуту.       В стороне, негромко ахнув, Олег закрыл глаза внимательно наблюдающему за отцом и мачехой младшему Кривицкому. Марина усмехнулась, одёргивая супруга, и тактично заставила мужчин отвернуться.       Ирине Алексеевне с Геннадием Ильичом сейчас было абсолютно безразлично, что происходит вокруг. Они были целиком поглощены прощанием друг с другом, передавая всю любовь и все чувства, которые ещё не успели выразить. Объявление о продолжении посадки на нужный рейс выдернуло их из одурманивающего поцелуя, заставив вспомнить о цели пребывания в аэропорту. Кривицкий, забрав немногочисленную ручную кладь и кинув последний взгляд на жену и сына, скрылся в коридорах лётного вокзала.       Когда самолёт израильских авиалиний поднялся в воздух, Ирина Алексеевна Павлова, «железная леди» первой неотложной хирургии, ничуть не стесняясь, разревелась на плече Лёши.       — А что в итоге? — дрожащим голосом спросила Ника. Её тронула история, длившаяся больше тридцати лет и, похоже, закончившаяся печально.       — В итоге, — протянул Олег, сделав едва заметную паузу, — Павлова уехала в Петербург. Не смогла оставаться в Москве. Кривицкий-младший Ирину Алексеевну не бросил… они вместе с Майей уехали с ней. Вот, наверное, и всё.       Наступила тишина. Интерны не решались обсуждать рассказанное или задавать вопросы, понемногу осмысляя всё, что сегодня узнали. Брагин не мешал им, приводя мысли и чувства в порядок: всё-таки нелегко было вспоминать то время. Вдруг дверь в ординаторскую приоткрылась, и в образовавшийся проём заглянула Таня Третьякова. Найдя взглядом старшего из хирургов, обратилась к нему:       — Олег Михайлович, там пострадавшего в ДТП привезли, возьмёте?       — А куда же я денусь, Танюш, — улыбнулся тот, направляясь к выходу и мысленно удивляясь, что его помощь потребовалась впервые за все эти часы. Впрочем, улыбка вышла натянутой. Молодёжь проводила наставника напряжённым молчанием.       — Как-то это всё неправильно, — негромко заметил Виктор, когда Брагин исчез за дверью ординаторской, — несправедливо…       — Несправедливо, — эхом отозвался Петя, вновь беря в руки фотографию, оставленную на журнальном столике.       — А у меня появилась идея! — вдруг оживлённо воскликнула Ника, до этого забившаяся в угол дивана.       Друзья переглянулись, словно понимая мысли друг друга, и, догадавшись, что думают они об одном и том же, синхронно кинули взгляды на часы. Осознав, что времени у них осталось не так много, бросились к выходу из помещения, не забыв прихватить с собой фотокарточку.       Михаил Иосифович Бреславец, назначенный директором НИИ им.Склифосовского два с половиной года назад, уже собирался ехать домой. Более того, он уже закрывал свой кабинет, когда его чуть не сбили с ног запыхавшиеся интерны, заботы о которых он сам препоручил доктору Брагину. Опасаясь, что в столь поздний час уставшее за рабочий день руководство их слушать не будет, Вероника, Виктор и Пётр принялись наперебой излагать свою идею. Ничего не разобрав в сбивчивой речи молодых дарований, Михаил Иосифович открыл свой кабинет и, пригласив в него интернов, написал жене СМС, что, судя по всему, задержится на работе.