Леви
Я еду домой. Возвращаюсь? Тц! Кому нужны эти определения?! Вернуться в принципе невозможно: «вчера» закончилось. Я еду домой. Ловлю «свои» светофоры. Стою на перекрёстках. Через стёкла замечаю пыльно-тёплую зелень деревьев. Наконец замечаю. И больше не задыхаюсь в панике — дышу. Цепляю взглядом тонкое кольцо на пальце. Простое. Без украшений и гравировок. Такое же, как на пальце Микасы. Микаса. Она могла показаться всего лишь мягкой, наивной, потерянной девочкой. Или хорошей актрисой из тех, которые удачно зацепились за штанину «мужика постарше». Пролили ведро слёз. И вот уже и хотелки исполнились. И проблемы решились. Кому-то, может быть, и могла. Только не мне. Я слишком хорошо знаю другую Микасу. Ту, которая меня маньяком в порту Парадиза обозвала. Ту, которая уроки вела в самом сложном классе. Ту, которая ни разу Арлерта ко мне за помощью не прислала. Пока в тот грёбаный день он сам не прибежал. Ту, которая первой меня поцеловала. Ту, которой никогда одного захода не хватало. Тц! Это её «повторим?» с невинным взглядом! Я даже губу прикусил — так торкнуло. Такой её не знал никто. Только я. Только я помнил, как Микаса стала моей женой. Как смело в одиночку обживала нашу квартиру. Как её словно подморозило, пока с нами в этой самой квартире жил Эрен. Только теперь я понял её, отпустившую, терпеливую, не искавшую, не ждавшую объяснений. Тц! Она звонила Кенни — я почему-то в этом абсолютно уверен — Кенни, а не мне! Микаса. Любящая. Любимая. Как же до меня, идиота, всё-таки долго доходит! С этими мыслями я въехал под знакомую арку, занял привычное место на парковке: прятаться больше не собираюсь. Забрал с пассажирского сиденья бумажный пакет, бутылку воды (хрен я её теперь в салоне оставлю!) и одолженный у Габи шоппер. Кстати, как перемещаться с этим мешком я, честно, не знал. Нести в руке? Неудобно: ручки длинные или я всё-таки коротышка. Вспомнил, как делала Микаса, и закинул ручки на плечо. Войдя в подъезд, решил подниматься пешком. Пока двигал ногами, перебирал в голове детали «вчера». Я для себя всё решил. А Микаса? Поймёт? Примет? Или уже… Тц! Не важно: замкнутых кругов в моей жизни больше не будет. Даже сейчас я движусь пусть по ломаной, но всё ж прямой. Я ушёл, чтобы не выглядеть слабым. Чтобы не врать. Ни Эрену. Ни жене. Ни себе самому. Я знал, что вернусь, чтобы честно объясниться. Я оставил Микасу как трус. Не оправдываюсь. Даже не собираюсь. Такое не прощается? Или?.. Не суть! Сегодня я точно знаю, где лежит начало моих координат. Вот здесь. Дома. За этой дверью. Что меня за ней ждёт? Собранные вещи у порога? Пустота? Тишина? Или я вообще в квартиру не попаду? Я стоял на лестничной площадке и сжимал в кармане ключи. Тц! Хватит соплей, Аккерман! Сам себя накрутил. Сам всё это устроил. Сам решил. Вот и отвечай — сам. Ключ привычно чуть скрипнул в замочной скважине — надо бы смазать. Я шагнул через порог. Замки Микаса не сменила. Вещи не выставила. Но то, что я увидел… Тц! Это была не квартира — место побоища. На зеркале в прихожей — недельный слой пыли. На полке — небрежно брошенные ключи. Видимо, Эрен, уходя, швырнул. Кстати, да. Микаса же его отпустила. Повзрослела. Помудрела. Освободилась… Я машинально прочертил по зеркалу пальцем — осталась светлая полоска. А я снова огляделся. На кухонном столе — кружка Микасы и ложка. Забытые. Одинокие. В комнате Эрена — всё вверх дном: скрученное одеяло с подушкой внутри, раскрытый шкаф, вынутые полки. Лонгслив растянутый со стула свисает. Цвет у него — армейский. Модель — простецкая, если не считать дурацкой шнуровки на груди. Ясно, Эрен его бросил, потому что купил, когда мы вместе за шмотками ходили. Тц! Дрянь какая-то! Из гостиной в коридор сквозняк гонит исписанные клочки. Они перекатываются, натыкаются на обрывки красного шарфа. На осколки моей чашки. Из-под неплотно прикрытой двери ванной пробивается свет. Его с вечера погасить забыли. Это всё, что осталось от нашего прежнего мира. Осталось потому, что один мудак (Тц! «Мужик постарше»!) не справился с эмоциями возбуждённого подростка. И вместо того, чтобы поговорить и разрулить, охренел и свалил собственных демонов гонять. Даже материться не хотелось… Я поставил пакет и бутылку на стул под вешалкой. Прислонился к двери. Глаза закрылись сами, наверное, чтобы всего этого не видеть. Но уши-то я заткнуть не мог, поэтому услышал. Услышал тихое шлёпанье босых ступней по полу. И это вот шлёпанье я бы ни за что ни с чем не спутал: Микаса ненавидела тапочки. Открыл глаза. У стены напротив, конечно, стояла она. Совершенно одетая, растрёпанная, даже не пытавшаяся привести себя в порядок. В голове тут же мелькнули слова Эрвина про «застать неумытого и заспанного Аккермана». Ещё вчера я услышал это о себе. Сегодня так же выглядит Микаса. Моё тело продолжало подпирать дверь. А слова случились сами собой: — Нам бы поговорить.Микаса
«Нам бы поговорить». Ожидаемое звучит хрипло. О чём? Может, вещи ему собрать нужно было? Чтобы уж всё рухнуло! Наверняка… Хочу вернуться в комнату! Спрятаться! Закрыться! Просто я не знаю, как вести себя! Я же давно заметила… Он же пришёл… Леви… А что, если я — к нему. А он руку вперёд выставит. Я же знаю, как он это делает. Раскрытой ладонью в грудь упрется. Затормозит… Он же не скажет, что уходит… к нему? Голова сейчас просто взорвётся!.. Почему молчит? Ну, что? Смотрит… Глаза больные какие-то… Нет. Он не это хочет сказать… Тепло… Его тепло… Не такое, как вчера, когда здесь был Эрен… Меня просто вперёд повело… Не такая уж широкая у нас прихожая. Вот он. Щека под моей ладонью. Чуть шершавит. Так наскоро Леви бреется редко. Очень. Только когда переживает. Сильно… Плечо его… Локоть… Схватить. Сжать. Не упасть… И слова — ниоткуда. Но моим голосом: — Не сейчас. Леви резко поднял голову. В глазах что-то дёрнулось. Меня тряхнуло. Мы что? Поменялись местами? Бежать! Скрыться в ванной! И дверь за собой запереть!.. Неожиданно твёрдыми пальцами поворачиваю кран. Открываю холодную воду. Опираюсь ладонями на раковину. Смотрю в зеркало. А оттуда на меня уставилась растерянная девчонка с трясущимися губами. Я сбежала. Только что сбежала из прихожей, как и Леви неделю назад. Повторила. Зациклила. Бросила. Как во «вчера». Потёрла пальцами висок. Надо надавить сильнее. Тогда боль уйдёт. Тогда я смогу вспомнить, что «вчера» закончилось. Закончилось, когда Эрен тряхнул плечом, поправив лямку рюкзака. Закончилось, когда я откровения свои рвала. Когда шла в комнату, стянув по дороге с крючка почему-то висевшую там зимнюю куртку. Куртку Леви. Меня колотило. Эрен — свободен. Я — свободна. Тепла хочется. Дотащилась до дивана в гостиной. Завернулась в эту чёртову куртку. Согрелась. Заснула. Как же там, во сне, я хотела, чтобы согревала не куртка, а Леви. Чтобы он снова сказал это своё «останься со мной». Только вокруг меня в сонном кошмаре всё рушилось, трещало и скрежетало. От скрежета я и проснулась. От знакомого скрежета ключа в замке. Потом мягко прихлопнулась дверь. И тишину наполнили шорохи. И эти вот шорохи я бы ни за что ни с чем не спутала. Так шуршал только Леви — мать его! — Аккерман, когда приходил домой и не хотел меня беспокоить. Это и был он. Мой надёжный, но совершенно растерянный муж. Он вернулся. Вернулся сегодня. Вернулся в запылённый, разгромленный мир… Я могла дразнить его, лупить на ринге в спортклубе, бредить при нём Эреном, выгваздывать косметикой и слезами его драгоценные наглаженные платки — он же только в машине бумажные держал — и чувствовать, всегда чувствовать, что без него от меня отваливается огромный кусок… Огромный кусок меня самой. Кто-то очень правильный сейчас сказал бы, что я наивная, что плохо его знаю, что не стоит теперь ему доверять. Глупости! Я знаю главное. Он стоит сейчас там, под дверью, и во всём снова винит только себя: не поговорил, не убедил, не справился, бросил. Всегда он так: самый взрослый же! Нужно умыться. Умыться и вернуться. Вернуться и хотя бы выслушать. Всё, конечно, повторилось. Но торчать в ванной неделю я не смогу. Иронично… Закрывая воду, взглядом натолкнулась на кольцо, ждавшее на стеклянной полочке. Тонкое. Простое. Без гравировок и украшений. Захотелось вернуть его на палец прямо сейчас, но что-то помешало. И это что-то — одна-единственная вещь, которую я увидела у Леви. Возвращаясь в прихожую, я поняла: не ревную. Просто ясности очень хочу. Он сидел на полу (что же случилось-то?), прислонившись спиной к двери, вытянув ноги, по-прежнему прикрыв глаза. Как тяжело раненный на поле боя. — Леви, — позвала я и присела рядом на корточки. — Микаса, — он повернулся и посмотрел на меня.Леви
Ми-ка-са. Три слога — три глотка воздуха. Вернулась. Окликнула. Заговорила. Бросил взгляд на её кисть, лежащую на коленях. Пустота на безымянном пальце снова перекрыла кислород. — Микаса, кольцо? — Леви, шоппер? — получил я в ответ. Тц! Ясно. Я же сам много раз называл её сумку «дамским вещмешком». На возражение, что «шопперы — унисекс», говорил, что сам точно с таким не пойду, несмотря на явное удобство. И вот теперь «это» — у меня на плече. Я кретин. Плюс одно доказательство. — У секретарши Кенни одолжил. Пару мелочей донести. — Это у той, которая отвечает: «Габриэль. Слушаю вас!» — голосом десятилетнего ребёнка? Я кивнул: — Обещал вернуть. Теперь кивнула Микаса. Наш разговор становился похож на тот, в котором я ей предложение сделал. — Леви, а что там? — Микаса показала на бумажный пакет. — Из кондитерской. Вот, — потянув за ножку, придвинул к себе стул из-под вешалки. — Завтракать будем? Скажи мне кто-то вчера, что я буду есть в углу под дверью… Но сегодня — это не вчера… А Микаса уже стащила с плеча шоппер и поставила его себе за спину. Достала из моего кармана вскрытую пачку влажных салфеток. Знала же, где искать! Угол моих губ сам по себе пополз вверх. Интересно, на что это было похоже? На улыбку? Или на тик? Протёр руки. Захотелось потрепать Микасу по волосам. Она уже тоже сидела на полу и, подтянув колени к груди, вгрызалась в корзиночку с вишней. Я снова жевал крекеры. Открытая бутылка кочевала из моих рук в её. Как после боя. Только не понятно: победили мы или… как? Воспоминания недельной давности упрямо толпились в сознании. Но сегодня не крыла паника. И от воды пластиком не несло. Я плеснул остатки жидкости из бутылки на ладонь, протёр лицо, зачесал назад чёлку. Микаса молчала, упиралась подбородком в согнутые колени и смотрела в кухонное окно. Оно у нас как раз напротив входной двери. — Пикничок, — усмехнулась Микаса. А я опустил ладонь на пол между нами и растянул пальцы так, чтобы своим мизинцем коснуться её. И тоже уставился в окно. — Что у нас здесь? Землетрясение? — Хуже, — она по-прежнему смотрела вперёд, но всё же провела по краю моего ногтя подушечкой пальца. — Конец света. — Нашего? — Вчерашнего. — И что теперь? — Ну, обычно выжившие разгребают руины. Потом уходят искать место получше, — Микаса одарила меня пристальным взглядом. — Ну, иногда они ещё что-то строят поверх руин, — я вернул ей взгляд. Глаза потеплели. Она кивнула, заправила упавшую на лоб прядку за ухо и почти беззвучно спросила: — Как думаешь, мы справимся? — Если захотим, — пожал я плечами. — Сначала руины разобрать нужно. — С чего начнём? Я встал с пола, отряхнул брюки и протянул Микасе руку: — Подъём, Аккерман! Обломки мира сами себя не уберут. Она взялась за мою руку и поднялась. И оказалась безумно близко. И не разжимала пальцы: — По-моему, для уборки сейчас самое время.Микаса
— По-моему, для уборки сейчас самое время, — опираясь на протянутую руку, я поднялась с пола. Леви оказался безумно близко. Он просто держал меня за руку. И пальцы у него, как обычно, были крепкими, сухими, горячими. Вот так он всегда. Всё — сам. Даже теперь, когда мы вроде бы упёрлись в стену и зашли в тупик. Засунуть сомнения поглубже, протянуть руку, повести за собой — это видели в нём все. Но только на меня сейчас из его глаз смотрела та синяя бабочка, которая, как говорят, способна стирать границы реальности. И я не собираюсь обрывать этой бабочке крылья. Пусть потом будет то, что будет. А сейчас я держу его за руку. Он держит меня и не собирается разжимать пальцы. — Тц! Уборка — лучшее средство… от всего. — Или для всего? — Или для всего… Пойду переоденусь. Мы расцепили пальцы, и Леви двинулся в сторону спальни. Толкнул дверь, замер, явно не понимая, почему та не поддалась: — Это же наша спальня? Я молча кивнула и, как школьница, посмотрела на него исподлобья: — Наша… Я не могла там… одна. Только сейчас Леви оглядел гостиную, в которой стоял, и заметил сбитый плед, примятую подушку, свою зимнюю куртку на диване и стопочки моего белья на подоконнике: — Я тоже пару ночей на диване спал. Одну даже, кажется, одетый и под курткой. А потом протянул в мою сторону руку и в мягком требовании раскрыл ладонь: — Давай ключ. Я — дома. Леви скрылся за распахнувшейся на секунду дверью. А я прикусила костяшки пальцев, сжатых в кулак, и присела на край стола. Сейчас он появится в видавших виды спортивных штанах и такой же футболке, зацепит за уши резинки одноразовой маски и начнёт мыть, чистить, пылесосить и, разумеется, подгонять «неповоротливую бестолочь», то есть меня. Это будет так привычно, что через час начнёт бесить. А через полтора — смешить… Ну и пусть! Пусть сегодня всё именно так и будет.Леви
А именно так и будет, Микаса. Мысль влетела ниоткуда. Так мне показалось. Что будет? Как именно «так»? Тц! Просто уже нужно двигаться и возвращать в эти стены порядок. Пока это. А то, что «потом», пусть и будет потом. Глубокая мысль. Могу себя с ней поздравить. Тут же вспомнил разговор у входной двери. И сам себе ответил: я хочу. Хочу разобрать руины. Хочу вымести пепел. Хочу строить наше «сегодня». Не хочу обижать. Не хочу отпускать. Да и как тут отпустишь, если — мне вдруг стало совершенно ясно! — Микаса всегда была со мной. То одеялом снилась. То лицо её сонное на подушке мерещилось. То джем её любимым пробовать потянуло. То домофон разбитым фарфором звенел. Вон же они, осколки чашки, в коридоре. Здорово Микаса её об стену приложила, если даже я в домофоне звон услышал. Тц! Стоп, Аккерман! Это уже мистика, бред и фантазии! Надо бельё на постели сменить. Окно открыть пошире тоже надо. Затхлость — это не про спальню. Не этим в ней пахнуть должно. — Тц! Угомонись, дружок, — бросил я внезапному стояку. Это напрочь выбило из головы мысли о чистоте и порядке. — Как бы не привыкнуть к таким разговорам. А то в дурку загремлю. И ничего ты, кроме моей руки, больше не увидишь. Ты, похоже, тоже определился. И на том спасибо. Теперь её решения ждать будем. А пока пойдём подышим. Я упёрся ладонями в подоконник распахнутого окна и, как неделю назад, сосредоточенно и глубоко задышал. Выдох — вдох. Выдох — вдох. И ещё раз десять подряд. Когда вышел из спальни с ворохом постельного белья, Микаса сидела на краю стола и кусала костяшки сжатых в кулак пальцев. Нужно было встряхнуть её. Оживить, что ли. А то наше «сегодня» рискует растечься слезами. Или взорваться. Выяснением отношений. Ни первым, ни последним мы пока не грешили. Так что и начинать не стоило… Мы поговорим. Обязательно поговорим. Только не… Тц! Позже. А пока я оттащил бельё в корзину. Вернулся со щёткой, совком и пакетом для мусора. Заговорил с Микасой про рваную бумагу на полу: — Это что? Канцелярский снегопад? — Нет. Это моё «вчера». — Тц! У меня есть отличный контейнер, — я расправил мешок и протянул Микасе щётку. — Грузи! Этот пакет мы первым отправили за дверь квартиры.Микаса
Первым мы выставили за дверь пакет с обрывками моего «вчера». Даже дышать стало проще. Просто можно стало дышать. Зашуршала стиралка. На стул упали тряпки разного назначения. Появилась пластиковая корзинка с чистящими средствами. Компанию всему этому арсеналу составили два ведра и тазик. Леви всегда знал толк в уборке. И меня вот приобщил. — Эрвин недавно сказал, что после меня в квартире на клининге сэкономить можно, — он будто подслушал мои мысли. — Это был комплимент. — Вроде того… На тебе — гостиная и кухня. На мне — удобства и спальня. — Нечестно, — обычно он оставлял мне меньшую часть квартиры, потому что сам справлялся с уборкой гораздо быстрее. — Хорошо. И прихожая — мне, — Леви выразительно закатил глаза. Взревел пылесос. И Её Величество Генеральная Уборка полноправно воцарилась в квартире. Люди ссорятся — мирятся, расходятся — сходятся. От этого одни пьют, другие плачут, третьи бьют посуду. Мы «разбираем руины» и «выметаем пепел». Кто-то не поверит, что это нормально. Кто-то решит, что мы бежим от проблем. Нет! Сначала разгрести. И только потом… Строить? Да, я хочу строить. Хочу. Только нужно дождаться решения Леви. И мы поговорим. Обязательно поговорим… Позже. А пока я выгружала бельё из машинки, вспомнила недавно прочитанный детектив. В нём полицейский и художница после разлуки первым делом купили новую пару чашек, чтобы всё рваное и разбитое в прошлом оставить. На нас оказалось похоже. Надо бы их примеру последовать. У нас же буквально одна кружка на двоих осталась: Эрен, уходя, свою забрал. Эрен. Комнату, которую он занимал, мы для уборки не делили. Вымою сама: Леви и так взял на себя основную часть работы. Оказавшись в комнате брата, я оценила масштабы катастрофы. Потом почувствовала спиной взгляд и обернулась. Леви стоял в дверном проёме. Он тоже огладывал разорённое помещение. Потом решительно шагнул к стеллажу и попытался рывком переместить его в простенок, к двери. Стеллаж был заставлен книгами, папками и коробками с канцелярией, поэтому не сдвинулся. Леви на миг замер. После резко ударил кулаком по тому самому свободному участку стены и застыл, наклонив голову. Он будто отчаянно хотел на чём-то поставить крупную, жирную точку. Никогда его таким не видела — захотелось обнять, прижать, дать высказаться, выкричаться. Выплакаться даже. Я же видела многое, хотя, наверное, не всё понимала, но молчала, ждала, не знала, как с ним об этом заговорить. Теперь, кажется, пора. И я опустила ладонь на его коротко стриженный затылок. Аккуратно повела руку к макушке. Пальцами зарылась в такие мягкие, такие густые, такие родные волосы. Это было что-то первое невероятно интимное после бесконечного «вчера». Шея Леви покрылась мурашками. Он даже задышал тише и аккуратно под моей рукой наклонил голову сначала вправо, потом влево. Вдохнул. Быстро выдохнул и бросил: — Давай стеллаж передвинем. Он запрокинул голову, и мои пальцы утонули в длинной чёлке. — Эрен… приставал к тебе? Леви резко наклонил голову вперёд. Кивок? Согласие? Что же между ними произошло? Я точно хочу это знать? Вереница вопросов атаковала голову, но не помешала моей руке ещё раз пройтись по его затылку и шее. А после я снова услышала: — Микаса, со стеллажом помоги. И я помогла. Просто сгребла книги и папки с двух верхних полок и швырнула их на диван. Стеллаж поддался. И неприятный простенок закрылся. Убрались мы в этой комнате гораздо быстрее, чем в других. А когда закончили, Леви вдруг выдал: — Я, наверное, пойду. Вот это поворот! Эрен его покусал, что ли? Значит, мне пора действовать: — Конечно, пойдёшь. Мусор в уличный контейнер выносить. Я подхватила мешок из комнаты брата и, опередив Леви, открыла входную дверь. За ней уже дожидались нас четыре увесистых пакета с результатами «разбора руин» и один скромный. С обрывками моих откровений. — А я компанию тебе составлю. А то у тебя, Аккерман, на всё это рук не хватит, — я решительно шагнула за порог. И вот сейчас стало совершенно ясно: нас двое. И если слабеет один, второму вполне посильно взвалить весь груз на себя. Леви так поступил, увозя меня с Парадиза, чтобы спасти от позорного увольнения, грозящего безработицей. Теперь — моя очередь. Я готова узнать, что с ним случилось. Правда, готова. И хочу, чтобы он это понял. Поэтому просто подошла поближе и взяла его за руку. А он быстро сжал мои пальцы. Значит, это и есть его выбор.Леви
Микаса шагнула ко мне и решительно взяла за руку. Значит, это и есть её выбор. Она тоже поняла: сжатые пальцы –это мой ответ. Вот так. Просто. Без слов. А ещё я сегодня узнал, что такое качели эмоций. Тц! Не завидую тебе, братец! Честное слово. А вот себе завидовать, кажется, начинаю. Новое чувство! Вернувшись домой, мы огляделись: чисто, светло, просторно. Мы всё ещё держались за руки, и Микаса настойчиво тянула меня куда-то вниз. Итог — мы снова сидим на коврике у двери. На чистом коврике. У чистой двери. Впервые в нашем «сегодня». — Сидим здесь, как коты, — улыбнулась Микаса. — Хорошо, что не бездомные, — мне захотелось потереться о её плечо носом. — Я никогда и ничего не строила. Буду учиться. Я кивнул и поставил свободную руку ребром на пол: — Чувствуешь? Микаса вопросительно вздёрнула подбородок: — Сквозняком не тянет? — Теперь его и не будет. — Ты щели конопатить умеешь? — Нет. Просто постараюсь, чтобы их было меньше. — А ещё давай в нашем мире не будет раскладушек. — Согласен. Странная мебель. — Ага, не кровать — не кресло. — Тц! Обманка какая-то. Я снова кивнул и впервые за день обнял Микасу. Просто перекинул ей руку за спину и притянул к себе за плечо. А потом прижался носом к её виску. Вдохнул запах волос. Они пахли травой. Пропечёнными на солнце васильками. Я не сдержался — всё-таки потёрся носом и выдохнул: — Давай одеяло купим. Пуховое. — Косточки твои старые греть? — Нет, тебя, младенца, заворачивать. В ответ она перекинула свою ногу через мои и уселась сверху. — Ты чего? — Младенцу на ручки хочется, — и крепко сжала колени. — Микаса, мы всё ещё на коврике у двери. — Тогда — подъём, Аккерман! — и, поднявшись сама, потянула меня в глубь квартиры. В ванную, как оказалось. Мы редко бывали здесь вместе. Действовал у нас какой-то негласный договор о личных границах. А вот теперь мы вдвоём мыли руки над раковиной. Мыли с мылом: мусор же выносили. Всё было настолько логичным, что я не заметил, как Микаса шагнула назад, к душевой кабине. И… Тц! Я полный идиот! (Ещё один аргумент в копилку!) На меня обрушился целый поток. Всего на мгновенье. А я уже чувствовал, как с чёлки и носа капает вода, а с пальцев — мыльная пена. Микаса спрятала лейку душа за спину. Когда включить-выключить успела? По полу растекались лужи. А Микаса вдруг засмеялась. Звонко. Громко. По-детски. Кажется, мы оттаяли. И мне оставалось только последовать её примеру, сползая спиной по мокрой стене.Микаса
Леви смеялся. И сползал спиной по мокрой стене на залитый пол. Я его окатила! Вышло всё как-то быстро. Он оказался вымокшим, уморительным, растерянным. И меня прорвало. Я так не смеялась, кажется, очень давно. Леви показался в прихожей, оставляя на полу следы мокрых ног и стараясь подцепить за край облепившую его футболку. Картинка получалась соблазнительной. Я даже немного завидовала себе и сжимала за спиной в руке пакетик брусничного джема. Нашла его в забытом на пороге шоппере. Там была ещё кружка. Про неё даже спрашивать не стану. Пусть на работу несёт. Хватит в нашей квартире посторонних… кружек! Я приблизилась к Леви со спины. Мне хотелось прижаться к нему и тоже намокнуть. Как же я соскучилась! Наконец он справился с футболкой, и она с сырым тряпичным «шмяк» шлёпнулась на пол. Теперь и прижаться можно. — Леви, помнишь шоколадку, с которой ты ко мне в окно влез? — Помню. Подожди, — он попытался отлепить мою руку от своего живота. — Я промок до трусов. Ощущения, знаешь ли… — Так снимай. — Для этого, значит, искупала? Он потянулся к резинке штанов, но застыл: — А шоколадка-то тут причём?Леви
— А шоколадка-то тут при чём? — я даже про мокрые штаны на время забыл. — Помнишь? — Микаса прижалась к моей спине и обхватила рукой где-то под рёбрами. Конечно, я помнил. В окошко в старой крепости я по совету Ханджи влез. Она же успела мне в карман сунуть плитку люксового горького шоколада. После всех «повторим?» мы с Микасой собирались домой. Шоколадку обнаружили на полу, бросили на заднее сиденье машины с вещами. Дома я оставил плитку на столе, пока мы вещи вносили и целовались в коридоре, как подростки. Потом захотели чая. И тут только поняли, что шоколадка «поплыла». Да и Микаса от неё отказалась, потому что шоколад, видите ли, должен быть сладким. — А мне нравится. — Вот и ешь сам, — она присела на край стола. — Вот и буду, — я обмакнул палец в растаявшую горьковатую массу, и на носу Микасы появилась шоколадная капля. Потом такими же полосами и разводами я раскрасил ей подбородок, скулы, ключицы. Прочертил полоску по глубокому вырезу майки. Никогда я не ел столько шоколада сразу. Никогда не ел его так. Это был уже не люкс. Супер-люкс. С привкусом любимого тела… -Так помнишь? — вытряхнула из воспоминаний уже стоящая передо мной Микаса. — Да, — выдохнул я и понял, что на нос мне упала холодная капля. — Что за? Тебе задницы моей мокрой мало? Я скосил глаза и понял, что капля была красной, блестящей, с чёрными точками внутри. — Микаса, нет! Я не люблю джем. — Зато я люблю. А ты его принёс, — она сняла сладкий шарик губами. А потом пальцами повела джемовые дорожки по моей щеке. Спустилась на шею. — Микаса, я мокрый и липкий. Это уже перебор. — Тогда определись, — следом за пальцами по моей щеке и подбородку прошёлся её язык. — Только не тяни. С выбором. Она прикусила мне кожу чуть выше ключицы. Я шикнул. Тц! Что? Засос? Вчерашняя Микаса ни разу на такое не решалась. И водой не обливала. И джемом не мазала. Мокрое бельё мешало больше, чем липкая шея. Я бы взял Микасу прямо здесь, в коридоре, развернув лицом к стене, но… — Не хочу так, — жаркий шёпот в ухо заставил притормозить. — А как? — я уже одурело искал её джемовые губы своими. — Иди сюда, — она вывернулась и дёрнула меня в комнату. Руки зажили своей жизнью: стягивали с неё футболку, спускали домашние брюки. Только в случае с Микасой моё тело было союзником, а не предателем. А вот глаза… Боковое зрение зацепило недавно передвинутый стеллаж: — Ты серьёзно? — Как никогда. — Тогда — условие, — её кожа под моими пальцами была тёплой, чуть шершавой, бархатистой, желанной. — Какое? — выдохнула Микаса. — Забудь, что у нас есть соседи, — зачастил я ей в губы. Пока ещё соображал, хотелось сказать, услышать, прижать… Тц! Просто хотелось! — Никого здесь нет. — Никого? — Кроме нас… Всё! Разговаривать дальше было бы извращением. Такого быстрого, громкого, с до судорог сжатыми пальцами, бестолковыми поцелуями, тонкой болью от царапин на спине секса у нас не было ещё ни разу. Уже отдышавшись, я лежал рядом с Микасой и понимал, что никто больше не мешает мне до неё дотянуться. Поэтому, глядя в её раскрытые глаза, я ляпнул первое, что пришло в голову: — Кольцо принести? Она отрицательно покачала головой. — Тц! В смысле? Микаса поднялась с дивана и посмотрела на меня через плечо: — Хочу любовницей твоей побыть. Вот это поворот! Она стояла такая ослепительная. Яркая. Смелая. Цельная. Новая. Прежняя. Любимая… Дух захватывало! Потом скрылась за дверью. И я услышал, как шумно она глотала воду. Вот ручаюсь, что прямо из чайника. Да ладно! Я бы и сам не отказался. Сегодня. В новом мире. По новым правилам.Микаса
Наше сегодня. Наш новый мир. Наши новые правила. После такого нового, спонтанно-безумного секса я смотрела на лежащего на диване Леви через плечо. Это не было презрением. Это было…кокетство? И вообще, это точно мы? Ответ созрел без усилий. Точно! А ещё, пока собирала свои вещи и перешагивала через мокрую одежду, разбросанную по полу, поняла, что хочу его жадных взглядов. Хочу его соблазнять. Хочу ему нравиться. Даже собственная нагота не смущала. Хотя, конечно, мерзотненький голос где-то внутри пытался вставить: «А поговорить?» И поговорить хочу… А пока хочу слышать, как голос Леви твердит мне из комнаты, что диван теперь придётся выбросить, что он хочет всю эту комнату переделать, что управится с этим за пару недель. В общем, на Аккермана напала бацилла созидания. Кто бы знал, куда приводят уборка и секс после недельной разлуки! Хотелось улыбаться, чувствовать, слушать: — А ты пока подружек навестишь. Или у Кенни погостишь. Или, хочешь, я тебя со своими друзьями познакомлю? Кроме Смита. Нанаба тебе понравится. А я тебе «кружочки» записывать буду. — На моём месте побыть хочешь? Снова поменяемся? А потом я стояла на кухне, поддерживая на себе норовившее сползти полотенце, закручивала в салатные листья кусочки ветчины, сыра и огурца, резала на дольки оставшееся в холодильнике яблоко, придумывала, что использовать вместо второй кружки. Так что пока Леви, хлюпая тряпкой, вытирал натёкшие лужи, отжимал и развешивал вещи, бубнил что-то и принимал душ, я успела донести поднос с таким вот нехитрым обедом и горкой салфеток до столика возле разложенного дивана в гостиной и забраться в тёплое пространство между двумя большими и мягкими тёмно-зелёными пледами, чтобы дождаться Леви, который через пару минут появился в одном полотенце.Леви
Выйти из душа в одном полотенце при Микасе — тоже было чем-то новым. На острове как-то не случилось. А здесь. Здесь с нами жил Эрен. Так что это дебют. Микаса так уютно смотрелась на разложенном диване под тёмно-зелёным пледом, что я тут же нырнул к ней: не такая уж большая у нас прихожая. — Леви, — Микаса сидела рядом, укутавшись почти до подбородка. — Я есть хочу. — Пойдём на кухню. Придумаем что-нибудь. — Не-а, — она совершенно по-детски замотала головой и скосила глаза в сторону журнального столика. Я повернулся следом: — Вот именно — «не-а». Сначала — вода из чайника. Потом — еда в постели, — я изо всех сил старался быть категоричным, хотя сам чуть слюной не давился. — У нас хлеба не оказалось. — И это всё меняет? — Крошек не будет. Я салфетки положила. Можешь весь оставшийся день поросёнком меня называть. Вот тут я сдался: вспомнилось её перепачканное мороженым лицо и первый поцелуй в мой день рождения. Было вкусно. Вместо кружки мне досталась вместительная крышка со старого термоса, который я помнил ещё по школьным вылазкам. Значит, Кенни до моего приезда его Микасе отдал. Спасибо, старик! Обедали молча. Оба понимали, что от «вчера» осталось последнее минное поле. Как заусенец ушедшего мира. Тц! Заноза в…самом неудобном месте. — Знаешь, — Микаса заговорила первой, — когда мы только познакомились, я все твои качества запоминала и в придуманную шкатулочку складывала. — Там я, разумеется, выглядел идеально. — Как сказать? — Как есть. — Для «придурка» там тоже место нашлось. — Оставь только его — не ошибёшься. — Зря ты так. Я тоже ошибалась. Во многом. Я уже набрал воздуха, чтобы возразить. Но Микаса резко повернулась и прижала указательный палец к моим губам: — Давай, сначала я! Оставалось только согласиться. — Я была на последнем курсе универа, когда мы с Эреном часто переписываться стали. Ну, он подросток: все проблемы — глобальные, учителя — враги, родителям — никакого доверия. Иногда казалось, что телефон у меня задымиться. А он в этой переписке отдушину нашёл. И я изо дня в день читала про Эрвина, солдатиков, капитана и… Жана. Только иногда про Армина, хотя именно с ним брат дружил с раннего детства. Но Эрен мутил с художкой. Выручал Жан. Эрен подрабатывал на мойке. Вместе с Жаном. Эрен писал про лето, море, лес, палатку. И снова — с Жаном. Я даже удивилась тогда, что мой брат так дружить умеет. А потом приехала. Увидела их. Послушала. Задумалась. Потом мысли от себя гнала, а они палились на каждом шагу с ночёвками этими, с раскладушкой. Мне нужно было с Эреном тогда поговорить. Но я боялась, боялась обидеть его, боялась доверия лишиться: вдруг мне всё это только кажется. Потом он за математику засел, интонациям твоим подражать начал, меня отталкивать стал… И ты ещё в кафе так серьёзно: «Я не сплетник». Ты ведь уже тогда всё это знал? Правда? Я кивнул: — Не знал, как ты к этому отнесёшься. Я с ними много времени проводил. В школе, сама понимаешь. Проследил, куда они на переменах бегали. Пришёл и, так скажем, попросил их в школе посдержаннее быть. Но это же их дело. Личное. Правда? Хотя надо было… — Да. Надо было говорить, пока не рвануло. — А оно рвануло… Но только, если ты догадывалась, то почему… — Догадываться — одно. А вот когда так громко, показательно, публично, продуманно, — Микаса провела ладонью по лицу, выдохнула. — Тогда просто убило: неужели это мой Эрен?.. Это я не справилась… Только здесь после свадьбы я поняла, что он ревновал, он хотел меня от тебя оттолкнуть. Он часто отталкивал. А теперь ещё и влюбился. В тебя влюбился… Когда вы вместе приехали, я видела, что тебе неловко, что Эрена сторонишься, что дома с ним один не остаёшься, что многое… просто не так. Ты даже в постели был какой-то… подмороженный. Вот почему я молчала? Почему ни о чём тебя не спросила? Вела себя, как новобранец в фильмах про войну: в окоп граната попала, а ты понимаешь — убьёт, но сделать ничего не можешь… А ещё я очень боялась, что ты… — она снова закрыла глаза. Только теперь зажмурилась. Сильно. Болезненно. Мне осталось только прижать её к себе и прошептать куда-то — то ли в ухо, то ли в висок: — Я тоже этого боялся. Я запутался. Врать не хотел. И слабым выглядеть тоже. — Глупости! Ты сильный. Ты же эту «гранату» за собой утащил… — Тц! Бестолочь. Дезертир я. Сбежал, а должен был всё по местам расставить. Как старший. — Леви! Хватит! — Микаса толкнула меня локтем в бок. — Что у вас с Эреном произошло? Она прожигала меня таким взглядом, что даже, если бы захотел соврать или отмолчаться, то не смог бы. Тц! Девочка моя рядом сидит и винит во всём себя. Кто ж я после этого?! Какой же это новый мир получится? С ржавыми минами? С фантомными болями?.. Я снова притянул к себе Микасу и шёпотом на ухо рассказал ей. Всё. Что. Случилось. Тц!Микаса
Леви всё рассказал. Шёпот его просто кипятком жёг. Ухо пылало. Я боялась, тряслась, слушала. Как только он замолчал и отпустил, оставалось только переварить. Наверное, я очень долго молчала, потому что Леви успел подняться. И теперь сидел на краю дивана, уперевшись локтями в колени и положив лоб на сжатые кулаки. Решение было за мной. Проще всего откреститься от этого. Собрать его вещи. Вышвырнуть. Просто и быстро. И нет проблем. Ни с братом. Ни с мужем. Ни с новым миром. Снова — руины. Мысли метались. Висок ломило. Я привычно давила на него пальцами. Раз. Другой. Третий. Боль ушла. Паника схлынула. Осталась звенящая ясность: измотанный Леви, шумящая вода и Эрен с этой своей решимостью на лице. Как он там твердил? «Я не остановлюсь», кажется? Нужно выхватить из всего этого самое важное. Выхватить и Леви сказать. Да. Сказать это важное. Прямо сейчас. Иначе, и правда, — только руины… Сглотнуть у меня получилось. Придвинуться к нему тоже. Я обхватила Леви за плечи и дотронулась губами до коротких волос на затылке: — Это всё?.. Ты решил, что тоже?.. Леви кивнул. — Мог бы сразу мне всё рассказать. — Зачем? — Снова меня берёг? Ещё один кивок. — О чём ты сам с собой за эту неделю договорился? — Я вернулся. Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Леви вцепился в своё обручальное кольцо и с силой вдавил его в палец. Таким он был передо мной впервые. Я накрыла его кисти своей ладонью: — Эрен всегда добивался того, чего хотел, — вот оно! То! Самое важное! Я это знаю лучше других! — А тогда он хотел тебя… А ещё он… — Манипулятор? — Есть такое. И упрямый, избалованный, но… очень неплохой мальчишка. — Талантливый… Только импульсивный. Леви отпустил кольцо. А я потянула его обратно, под плед: — Давай смотреть на всё это с другой стороны. Правая бровь Леви изогнулась и поползла вверх. — Тебе понравилось? — Ощущений не помню. Помню, что с утра было стыдно. — Значит, удовольствия не случилось. Иначе бы ты запомнил.Леви
Тц! Конечно, запомнил бы. Не каждый же день… Микаса попросила воды. Я нашарил рукой полотенце: в нём всё-таки лучше, чем без ничего. Нагота Микасы — это красиво. Очень. А удовольствие от вида своей голой задницы я считаю весьма сомнительным. Когда вернулся с кухни, Микаса стояла у окна, в шаге от дивана, и смотрела куда-то вдаль. Или в себя. Накручивала волосы на палец. Как будто решалась на что-то. Протянула руку за кружкой. Сделала глоток. Опустила кружку на край подоконника. Решительно развернулась ко мне: — Постой! — она легко прочертила пальцем по моей груди. — Я одеться хотел. — Не сейчас. — Это заразно? Она кивнула. Я сделал шаг вперёд, оказавшись почти вплотную к Микасе. — Леви — ты хороший учитель… — Это вопрос или комплимент? — Нет… Не так, — Микаса смутилась и опустила голову. — А как? — я попытался приподнять её подбородок пальцами. — Я давно хотела… Если ты поможешь… — Договаривай, Микаса. Пожалуйста. Она сжалась пружинкой. Потом резко выпрямилась. Толкнула меня в грудь ладонями. И мы снова оказались на диване. В самой глубине её глаз наливалась гроза. Не ураган, не цунами — тёмно-серое, разбухающее, обложившее небо облако летней грозы. Страшновато, но тепло и быстро. — Хочу, чтобы ты кое-что запомнил, — и нырнула под плед, утянув за собой мою руку. Понимание того, что я должен запомнить, пришло моментально. Такое мне даже не снилось… Её мягкие губы. Нежные движения. Робкие поначалу. Направить только, чтобы освоилась. И плед в ладони сжать. Потому что… пришла моя очередь про соседей забыть. Никогда бы не подумал, что таким громким бываю. Тц! Забыть такое мне точно не грозило! Вдобавок Микаса вынырнула из-под пледа растрёпанная, как воробей, схватила кружку с подоконника, залпом проглотила воду и рухнула рядом. Я вытер ладонью лицо. Попытался распутать ей волосы. Бросил. И просто погладил большим пальцем её покрасневшую щёку. Поднял лицо за подбородок. Поцеловал в уголок губ. У этого поцелуя был совершенно новый вкус. — Я запомню. Ты — чудо… Только это были мои демоны, Микаса. Я даже растеряться не успел, когда она сгребла меня в охапку, прижала к себе и зашептала: — А вот нечего им здесь делать, Леви. Нечего! Это только наше «сегодня». Я лбом ей в плечо упёрся. В груди давило. Ком в горле глотаться не хотел. Глаза пекло. И ладонь женская по спине гладила. Эмоциями меня этот день окатывал щедрее, чем Микаса водой из душа. Я бы, наверное, вот сейчас разревелся, если бы не удовольствие, которое она мне только что подарила: — Повторим? — Это заразно? Я кивнул. Она немного ослабила хватку, и я поднял голову, чтобы услышать: — Не надо больше пытаться быть самым сильным. — Почему? — Потому что я — тоже Аккерман.Микаса
«Я — тоже Аккерман». Я так давно хотела это сказать. Это было важно. Здесь. Сейчас. Для нас обоих. В нашем мире нет слабых. Есть честные. Уверенные. Любящие. Любимые… Когда день уже был готов раствориться в лёгких сумерках, в нашем доме поселилась семейная тишина. Нарядившись в халаты (у Леви был синий, у меня — белый), мы ждали заказанный ужин и выбирали на маркетплейсе новую посуду. Леви дразнил меня, отправляя в корзину кружки то с Пятачком, то с тремя поросятами. Я попыталась обидеться, а он напомнил: — Ты сама разрешила. Осталось только посмеяться и отыграться, предлагая ему кружки с одиноким Снусмумриком на перилах моста или с выводком жёлтых утят. Леви, конечно, закатывал глаза, но улыбался. Наигравшись, мы всё-таки остановились на парной посуде в цвет наших халатов. Заодно и одеяло пуховое нашли. Тут я откровенно накосячила и ойкнула, когда оплатила. Потом всё же спросила у Леви: — Нас же не смутит, что оно розовое? Он уже сидел в кресле, привычно закинув правую щиколотку на колено левой ноги. Приподнял бровь и расслабленно бросил: — Закажи уж и занавески для спальни. Розовые. Чтобы в тон. Я прыснула и порадовалась тому, что в наш мир вернулись близость, тишина, беззаботность. А ещё его наполнили цвета. Брызгами, разводами, пятнами затягивали чёрно-серый надлом наши тёмно-зелёные пледы, бело-синие халаты и кружки. Ну, и розовое одеяло, конечно. Было уютно. После ужина я потянулась: — Хорошо, что посуду мыть не надо. — Зато мешок мусора снова образовался, — Леви уже держал его в руке. — Просто Микаса у нас — лентяйка. И он, дразня меня… высунул кончик языка. — А Леви — чистоплюй!.. — я ответила ему тем же. Кухню освещало закатное солнце. Было светло. Леви почему-то замешкался в прихожей. А когда вошёл, попросил: — Дай руку. И глаза закрой. Я протянула ему раскрытую ладонь. Он что-то вложил в неё и прижал к этому «чему-то» мои пальцы: — Подарок. От Эрвина. Чуть не забыл. И пошёл заваривать чай. А я обнаружила на ладони привычных уже солдатиков. Хотя — нет. Не совсем. Фигурка оказалась больше обычных. А ещё она была парной: капитан с упрямо сжатыми губами и вздёрнутым подбородком стоял спиной к спине с коротко стриженной, смотрящей исподлобья разведчицей в красном шарфе. У неё было моё лицо. Я бережно погладила свою маленькую копию по крошечному плечу и попробовала протиснуть между фигурками мизинец, чтобы потрогать мизерные пряжки на ремнях их формы. Не вышло: слишком близко они стояли. И парными клинками чертили вокруг себя невидимый круг, отделявший их от остального мира. — Нравятся? — Леви подошёл абсолютно неслышно. — Они как одно целое. Как будто связаны. — Нитью судьбы? — Да, есть такая легенда, — я подняла разведчиков на ладони, чтобы их освещали мягкие лучи закатного солнца. На мгновение мне показалось, что фигурки ожили, что у них потеплели глаза, что ещё миг, и воины задвигаются: разведчица вскинет голову и прикусит щёку, а капитан дёрнет в сторону девушки подбородком и обронит что-то вроде «бестолочь» непривычно мягко для себя. Жаль, что, наверное, там, в своей легенде, они так и не признались друг другу, чтобы обняться и выпустить наконец из рук клинки… — А что, если это, и правда, мы с тобой, только когда-то, десятки жизней назад? — шёпотом спросил Леви. Я только улыбнулась: — Кто из нас математик: ты или я? Это же не научно. — Зато романтично, — Леви обошёл меня и присел на подоконник, держа за края единственную пока в нашем доме кружку. Я зажала фигурку в руке (пусть наши воины побудут друг с другом!) и опустила её на колено Леви: — Если нужно будет побыть одному, просто скажи. — Спасибо, что понимаешь и принимаешь, — он накрыл мою сжатую ладонь своей свободной. — Иногда одиночество лечит. — Только если ты по большому счёту не одинок. — Ты сегодня философ? — Нет. Всего лишь твой муж, который пьёт чай из твоей же кружки. Леви сидел на подоконнике. Отхлёбывал чай. Я стояла рядом. В наших ладонях нашли приют герои легенды. Было тепло. Наше «сегодня» оказалось длиннее обычного дня. Но ведь новые миры и не строятся быстро.