Три "вчера" и два "сегодня"

Тц! Почему люди любят преувеличивать? Не все. Не всё. Не всегда. Но любят. И рождаются сплетни, сомнения, поступки. Хреновые… Философия попёрла. К месту, прям! Только сейчас понял, что сижу в машине, уперевшись подбородком в сложенные на руле руки. И смотрю. Тц! В никуда… В этом «никуда» из подъезда вылетел Эрен с сумкой. Поозирался ошалело и брякнулся на качели. Названивал кому-то, пока Арлерт не приехал и в такси его не затолкал. Верный друг… Они укатили. В никуда… А может, это я в «никуда»? А они просто по делам уехали? В этом же «никуда», в которое я так прилежно пялился, вышла из подъезда Микаса с бумажным пакетом в руке. Потерянная. Одинокая… Тц! А может, это я потерянный и одинокий? А она — так, ненужное вынесла? Эрен Микасе явно ничего не сказал: в такие моменты он или несётся, вытаращив глазищи свои зелёные, или топает, как упёртый, но молча и всё время только вперёд. Кстати, ни брат, ни сестра меня не заметили: припарковался в другом месте — вот взгляды и не цепляю. А Микаса вернулась домой. На скамейке тот самый пакет остался, из кондитерской. В нём наверняка крекеры. Французские. Она для меня купила, а я… полный урод. Тц! Дерьмо! А что? Надо было остаться? Сказать: «Дорогая! Давай чайку попьём. Обсудим, как жить дальше… может быть, даже шведской семьёй?» Только я же ничего не сказал. Просто ушёл. Оставил. Бросил. Разобраться захотел. В себе. А она? Трудно было ей объяснить, что ли? Тц! А что объяснять-то? Хотя бы самому понять… Замкнутый круг… А может, проще было бы попросить Эрена на другую квартиру съехать? Ну, во-первых, пришлось бы это всё равно жене объяснять. Во-вторых, проблема-то, может, как раз во мне? И тут уж просить надо не Эрена? В-третьих, это же я его сюда и привёз. Почему? Зачем предложил ему выбор перед отъездом? У него же родители есть — вот к ним и отправил бы. Тц! Значит, что? Хотел, чтобы он рядом был, смотрел на меня, трогал? Значит, мне это там, на острове, нравилось, что ли?.. Снова замкнутый круг… Ага, два совпадающих круга с бесконечным количеством общих точек и одним центром. Мной… Тц! Для Эрена я — трус. Для Микасы — предатель. Докатился… Что со мной не так-то? Кому я вру? Пальцы правой руки сами собой залезли за ворот водолазки и оттянули его вперёд. Тц! Душит!.. Или это злость?.. На себя — точно злость!.. Стоп! Я что иду куда-то? Нет, домой — вообще, не вариант! Пока… Не сейчас… Вот ведь фразочку выдумал… Как подросток грёбаный… И что? Я снова в машине, на соседнем сиденье — пакет, который Микаса вынесла. Это всё точно со мной? Когда моё тело стало жить отдельно? Может, мне в дурку уже? Тц! До этого водолазка душила. Теперь — хохот. Никогда я так не смеялся. До слёз. До всхлипов. Беззвучно. Над собой… Пока слёзы (мать их!) вытирал, понял, что крекер грызу. Капец!.. Точно — в дурку!.. А рука сама потянулась к бутылке с водой. Открыл. Глотнул. Вода отдавала пластиком: слишком долго стояла летом в машине… Мерзость!.. Но отпустило, кажется. Закрыл глаза. Что это было?.. Ладно… Я выпал… Выпал из реальности… Хорошо, хоть жалким таким никто не видел… Тц! Всё херово. И даже хуже. Кто виноват? Я… Что делать?.. Думать и двигаться. Пока в одиночку… Вдох — выдох… Хватит соплей. Хватит жалеть себя… Вдох! Я ушёл. Ушёл по-скотски: остаться точно не мог. Выдох! Я спёр со скамейки пакет с выпечкой. Хотя почему спёр? Микаса крекеры мне и купила. Вдох! Напился мерзотной воды из бутылки. Стану… нет, не козлёночком — пластиковой фигуркой… Выдох! Больше всего бесят мелочи: ресница, попавшая в глаз, заноза, застрявшая в пальце, икота, накрывшая за рулём, сквозняк или ледяная духота в комнате. Такая вот мантра… Вдох — выдох! Тц! Есть! Сработало. Открыл глаза. Собрался. Разруливать всё это сам с собой буду позже. Думать — тоже. Пока нужно двигаться. «Хочешь чего-то, давай — сам,» — так ведь учил меня Кенни?.. Ремень пристегнул. С истерикой покончил. Тело — в порядке. Теперь — мысли… Здесь я без цифр — никак. Пока выруливал из двора, решил собрать личный «топ — 5» сплетен о себе. По-моему, сплетни — самое бесполезное приложение человеческой фантазии. Меня они никогда не беспокоили, не раздражали, не злили, но постоянно преследовали. Итак, «пятое место». Почему-то в школе, когда я пришёл в первый класс, учителя решили, что я «золотой мальчик». Мажор, короче. Хотя Кенни, провожавший меня по утрам в своих драных джинсах и «а-ля ковбойской» шляпе, мало напоминал опекуна залюбленного мальчика. Именно с этой сплетней ко мне пришло понимание того, что взрослые тоже могут быть дураками: разве трудно личное дело ребёнка открыть? Ну да, мы не бедствовали, но я оказался сиротой практически с рождения: мама рано ушла из семьи, родила от своего парня, который её бросил ещё до этого события. Она меня, конечно, любила. Просто не справилась. Так я оказался у её брата Кенни. Всё законно и правильно. Дядя строил нашу крошечную семью на том самом принципе: «Хочешь чего-то — добивайся сам!» Вот и всё моё «мажорство». Четвёртое место в «топе» — сплетня про то, что я голодал. Тогда все ребята в классе резко расти начали. Вымахали, оглобли! А у меня — «вечные 160 сантиметров». Значит, голодом меня морит дядюшка… Слышал, Кенни? Ты бандит. Ладно, начинал дядя явно с этого. Но потом посчитал что-то, прикинул, на меня пристально посмотрел и открыл свой первый легальный бизнес. Небольшое детективное агентство. Да, воспитывал он меня жёстко. Но голодом точно не морил никогда. А про рост мне часто повторял: «Это гены: мама твоя невысокой была. Так что сам решай, мелкий, комплексовать по этому поводу и в соплях всю жизнь тонуть или рожи тем, кто гнобит, подправлять». Я решил не тонуть. Тем более, в соплях. И спортивные секции сменяли с тех пор одна другую: плавание, акробатика, рукопашный бой. А в голове тогда прочно засело: «Хочешь, чтобы уважали, — работай сам!» На третьем месте давно обосновалась первая сплетня из студенческих времён. Про то, что я, в свои 20 лет, всё ещё девственник. Мол, девчонки мне не дают, потому что с моим ростом либо целовать, либо трахать — и то, и другое сразу — тупо не дотянусь. Ну, здесь я даже не бил никого — просто игнорил. Во-первых, не по статусу мастеру спорта идиотов метелить. Во-вторых, я знал, кто это сочинил. Девчонка из параллельной группы. Нифа, кажется. Рыженькая такая. Просто ей со мной хотелось, а мне с ней — нет. В-третьих, я вдруг кайф от учёбы словил: математика даже недотрах задвигала. А когда всё же прижимало, я чётко помнил: «Если очень хочется — …». Дальше — по тексту нашего с Кенни основного принципа. Дядя, кстати, в это время свой бизнес строил, как помешанный. И наша светлая и чистая холостяцкая квартира выглядела, по словам домработницы, как берлога маньяков. Я даже друзей сюда не приглашал. Кстати, второе место в этом «топе» — сплетня именно про моих друзей. Эрвин, Мик и Нанаба были знакомы ещё до поступления. Меня заметили в день зачисления. Да-да, я такой старый, что списки поступивших ещё на бумаге смотрел. — Ой, пацан! Вундеркинд, наверное, — хихикнула мне в спину Нанаба. — И тебе не хворать, взрослая женщина, — ответил я, обернувшись. — Прости. Мы думали… Просто… — замялся Мик. — Просто с высоты твоих двух метров людей не видно, — бросил я ему. Тут они по очереди представились. Пожав протянутые руки, я услышал ещё один голос: — А чего мрачный такой? Не поступил? — Поступил. Даже не сомневался. — Проплаченный, что ли? И вот тут мой кулак, уже летевший в сторону обидчика, едва успел перехватить Мик: — Это Эрвин. Он тоже парень — ничего себе. — Леви, — представился я сразу всем. — Как джинсы? — то ли пошутил, то ли продолжил нарываться Эрвин. — Нет. Как парень один. Библейский, — усмехнулся я и разжал кулак. Так и сложилось: факультеты у нас были разные, но банда одна. А сплетня была самая банальная, учитывая состав нашей компании, про то, что мы любим «массовые эротические сцены». Помню, ребята вечером в клуб собирались, а я отказался. — А групповушка как же? — подмигнула Нанаба. — Обойдётесь! Я очередей не люблю. Провожал меня тогда совсем не интеллигентный хохот. В общем, «хочешь, чтобы сплетня не напрягала, — оборжи её сам». Ну, а первое место в «топе» неизменно держит слух о том, что мы с Эрвином — любовники. Вот тут хоть поводов было полно. Первый: я место начальника рекламного отдела в преуспевающей фирме Кенни Аккермана променял на место рядового учителя математики в заштатной Шиганшине, когда это мне предложил именно Эрвин. Странно? Конечно. Хотя это был мой выбор. Без сожалений. В компании всё сложилось: работа — стабильная, зарплата — очень приличная, сотрудники — толковые, и девушки меня любили. Только рутинно как-то, гладко слишком. Мне больше нравилось в спортклубе в свободное время с группой пацанов возиться. Нравилось смотреть, как они растут, как стараются, как побеждают, в первую очередь, самих себя. Это было живо и нестандартно. Требовало небанальных решений и концентрации, как в поединке с незнакомым соперником. Меня это так увлекало, что не пугала даже ответственность. А тут Эрвин со своим предложением математику у подростков на Парадизе преподавать. Кенни, как обычно, был немногословен: — Ты хочешь этого, мелкий? Я кивнул. — Значит… — Знаю: «давай сам». — Захочешь вернуться — рекламный отдел твой. Не держу. Удачи! Пока квартиру на новом месте не купил, жил у Эрвина. Спал на раскладушке… Тц! Раскладушка, похоже, полноценный герой этой истории… На работу мы ездили вместе: Эрвин не водил и не стремился. С работы — вместе. Вместе — в клуб или кафе по вечерам. Вместе — отдыхать в отпуске подальше от любопытных глаз учеников, родителей и коллег. Потом к нам Ханджи прибилась. Такая же неприкаянная, но неординарная. Вот вам и готовый сюжет для сплетни: она — чёкнутая, а мы — голубые. — Тц! Стоп! — меня прямо торкнуло. В такие моменты лучше тормознуть. Например, на парковке «Торгового городка». Да и организм о себе напомнил: выходит, не помер ещё. Пока руки мыл и в кафе обедал, мысль, которая меня прошила, оформилась: эти слухи и могли стать поводом для Эрена. Сплетню он, разумеется, слышал. Нас с Эрвином вместе много раз видел. Вот и решил на мне своё внимание сосредоточить. Микаса же говорила, что он ради меня и учиться начал. Это оказалось проще, чем линейное уравнение решить. Только остановиться надо было, подумать. А вот остановиться-то как раз и не получалось. Из-за Эрена, в том числе… Снова замкнутый круг?.. Но теперь я понял, зачем ушел: остановиться и круги эти идиотские разорвать. Уже хорошо… И со сплетнями разобрался… — Едем дальше, — решил я, выходя на парковку. А куда, собственно, ехать? В отель? Однозначно — нет!.. Мне всё время кажется, что там не домыли… Хотя был же отель, в котором я Микасе предложение сделал… Может, к Мику? Тц! У них с Нанабой — однокомнатная. А шуток про «третьим будешь?» мне сегодня как-то особенно не хотелось. Значит, Кенни?.. Кенни! Собственно, я его уже набрал. — Привет, мелкий! — Привет! Можно у тебя пожить несколько дней? — Эттто что за новость?! Чего ты там, чёрт возьми, начудил? — Тц! Просто очень нужно. — Ну, надеюсь, это Микаса тебя бросила, а не ты её. — Кенни… — Ладно. Только у меня — ремонт. Сам уже неделю у Траут обитаю. Так что возьми ключ от служебной квартиры у моей секретарши. И…мелкий… поговорить хочешь? — Да. Не сегодня. Позже, — выдохнул я, потому что думал, что он уже не предложит. — У меня тут новый бизнес замутился. Партнёра с Парадиза встретить нужно, — Кенни как-то заговорщицки хихикнул. — Поэтому завтра или послезавтра заезжай. Доживёшь? Я кивнул в ответ, а он как будто услышал: — Тогда жду. Но, Леви, я всегда на связи. Затем я назначил встречу дядиной секретарше. Кстати, голос у неё был незнакомый. Новенькая, наверное. Когда я подъезжал к офисному зданию, в котором располагалась корпорация дяди, с крыльца только что не вприпрыжку сбежала совсем молодая девушка. — Ты новый секретарь Кенни? — поинтересовался я, опуская стекло и ловя имя на бейджике. Там было всё серьёзно: «Габриэль». А она за это время кивнула, резко тряхнув головой, протянула мне в окно ключи и развернулась, чтобы уйти. — Габи, — окликнул я её, — ты круассаны любишь? Шоколадные? Она взяла пакет с оставшейся выпечкой и глазищи на меня подняла. Огромные такие. Ещё и пряди каштановые на них упали. И эта самая Габи вдруг так похожа на Эрена стала… Блять!.. Служебная квартира встретила меня гулким эхом и липкой духотой. Распахнув окно и раскидав купленную на несколько дней необходимую минималку, заправил постель новым бельём. Не хватало ещё по казённому голой задницей тереться! Кажется, это было последнее, что я осознал перед тем, как провалиться в ни-ку-да. Тц! Открыть глаза без будильника — роскошь. Не увидеть ничего через задёрнутые шторы — норма. Помнить, что ты в полном дерьме — эффект моего пробуждения. Который час, меня совершенно не интересовало (как утверждал Хэн Соло, когда проснулся, тогда и утро), а вот то, что моё тело снова против меня… А именно сейчас — против моего сна… Поднялся. Про отлить и поесть хрен забудешь!.. Откусив на кухне наскоро приготовленный бутерброд и шумно отхлебнув из кружки чай, решил всё-таки раздвинуть шторы. За окном дымилась какая-то сероватая муть. И тут — полная хрень… Что внутри, что снаружи… В такой вот зыбкой серости самое время начинать надеяться на скорый рассвет. Главное — до его прихода не заблудиться, как грёбаный ёжик. Доел, допил, вымыл посуду и снова завалился в постель. Затылком — на сцепленные пальцы. Как же классно было лежать вот так, в тягучем опустошении, после секса с Микасой! И как же хочется вернуться в мою квартиру на Парадизе, где мы буквально открывали друг друга… Она — всё ещё робкая и напористая с этим своим «повторить!». Я — еле сдерживавшийся, чтобы любить её, но не ранить. Её хрипловатые стоны. Моё рваное дыхание. Её колени, бёдра, локти, груди, губы… И никаких… никаких сомнений. Так захотелось голову повернуть, чтобы на соседней подушке лицо её сонное увидеть! Тц! А другое лицо увидеть не хочешь? С которым проснулся однажды нос к носу? Глазищи зелёные? Волосы каштановые, спутанные, гораздо длиннее, чем у сестры? Услышать, что ты «охуительный»? Не хочешь? А обожающий взгляд утром на кухне, куда ты в одних штанах выперся? А шершавые пальцы на твоей голой спине? Стояк, прижатый к твоему бедру? Как тебе такая реальность?! И так заорать в эту муть серую, неизвестно в котором часу, захотелось! Только что орать-то: «Не хочу!» или «Не знаю!» — прикажете? Снова мне моя же голова покоя не даёт… И, похоже, не только голова. Тело абсолютно точно жило своей жизнью — я с ним, теперешним, в разведку бы точно не пошёл. В низу живота пульсировало и тянуло. Можно даже не смотреть, чтобы понять, что там и как. Но я всё же глянул: — И как это понимать, предатель? На кого ж ты поднялся-то? На брата? Или на сестру? Пришлось в ванную тащиться: чистое бельё марать не хотелось. — Вот интересно: в дурке мужику, который с собственным членом беседы ведёт, палата с удобствами положена? — с этими мыслями я снова упал на кровать и… уснул. Снилась Микаса. Такая, как стояла в порту. Напряжённая, но не робкая. Язвительная. Обозвавшая меня маньяком. Смешная. Яркая. Я тогда ещё не понял, почему она около дома Йегера вышла. Подумал, что просто квартирантка новая. Снилась напряжённой, как на первом педсовете. Ничего не понимавшей и сжимавшей ручку пальцами до судорог. Я тогда ей записку передал: «Забей! Потом всё объясню». И, как пацан, смайлик пририсовал. А она глаза скосила и улыбнулась. Снилась уверенно входящей к моим «универсалам» в класс, а потом рыдающей за шкафом, безжалостно размазывая по лицу моим платком помаду и потёкшую тушь. Снилась с посеревшим от головной боли лицом на заднем сиденье моей машины. Прижимавшей пальцы к вискам, жмурящейся в ожидании, когда подействует таблетка. Снилось, как она, перепачкавшая губы и кончик носа мороженым, про день моего рождения узнала. Как там же, в машине, чмокнула меня и убежала. Как у меня в груди потом щемило. Как плакать почему-то хотелось, а губы в улыбку растягивались. Снился её день рождения, свиток с динозавриками, первый наш настоящий поцелуй после спарринга в спортклубе, кафе с огоньками и то, как проснулся утром на раскладушке в её комнате под недовольное сонное пыхтение носа хозяйки: простыла всё-таки без шапки, упрямая. В общем, только она, самая разная, но только Микаса… А после — Эрен в порыве нежности в этот сон ввалился. Я резко проснулся. Вскочил. Схватил телефон. Судя по часам — ранее утро, 6-30. Судя по дате — проспал я с перерывами почти сутки. Это был не день, а морок какой-то: всё ещё больше запуталось… Стало ясно, что в одиночку я не справлюсь, но и трещать с кем-то (будь он хоть тридцать раз профи в психологии!) о том, куда я ухнулся, желания не было. Поговорить хотелось только с самым надёжным человеком, которому разруливать мои сомнения не впервой. Дождусь 7-30 и наберу-таки Кенни. Очень нужно стало поговорить! Тц! Просто очень! А пока — быстрый душ, омлет с беконом и чай с брусничным джемом. Потому-то захотелось попробовать то, что никогда не любил. Выдавил джем из пакета в чайную ложку, как Микаса часто делала, лизнул. Оказалось, приятно… Но нет! Лучше я, как раньше, — с капелькой мёда. Привычка… Пока мыл посуду, неожиданно для себя поймал мелькнувшую мысль: чем больше кроют сомнения, тем больше я цепляюсь за образ Микасы, за её черты, даже за её привычки, как тот, кто вроде бы обречён утонуть, но всё ещё хватается за брошенный ему круг. Поэтическая мысль. Романтический образ. Так бы это назвала моя литераторша… Через два часа я, внешне абсолютно уверенный, шагал по светлым коридорам и лестницам четырёхэтажного офисного центра. Ещё на входе понял: сегодня день звонков. Ответил Мику. Он предлагал затусить на пару дней «с пацанами», как он это называл, потому что с острова внезапно приехал Эрвин. Потом, конечно же, позвонил сам Эрвин и подтвердил эту ценную информацию. Из банка сообщили, что деньги за проданный дом Эрена и Микасы и за мою квартиру на Парадизе поступили на счёт. Вот тут палец сам скользнул к началу списка контактов, где значилась «Аккерман в квадрате» … Нет. Это позже. Сначала нужно отогнать сомнения или… Не важно! За этим и иду к Кенни. Я привычно считал ступеньки, поднимаясь к самому сердцу крепкой многопрофильной империи дяди. Как-то он попросил меня рассчитать перспективы и риски, чтобы убедиться, что конгломерат небольших компаний выглядит более надёжно и стабильно, чем несколько разрозненных фирм. И вот теперь всё работало чётко и слаженно, как и положено процветающему бизнесу. Первый этаж тонул в хаосе ремонта. А ещё недавно его заполняли арендаторы. Всё слишком быстро меняется. Для меня это было самым подходящим временем для кривой усмешки над собой. Или Кенни просто решил сразу отремонтировать всё: и дом, и офисы. Я снова усмехнулся: сам тащусь к нему для ремонта потёкшей крыши, хоть ни дом, ни офис, а просто племянник. На второй этаж вели отдельные лестницы с улицы. Здесь обосновались детективное агентство, с которого всё началось, и отделение частной инкассации. Руководство ими Кенни передал моим друзьям, закончившим юрфак, Мику и Нанабе. — А что? Молодняк надёжный. И тебя потом не кинут. Да, мелкий? — аргументировал он когда-то и ни разу пока не пожалел о своём выборе. Третий этаж был царством Траут. Её агентство недвижимости однажды вошло в многопрофильный бизнес Кенни так же прочно, как и его хозяйка, властная и прямолинейная, в гостевой брак с моим дядей. Наверное, они счастливы, если рядом уже столько лет. И наконец — четвёртый этаж: завершающийся ремонт в помещениях рекламного агентства, которое должно открыться на следующей неделе и оказаться под моим руководством, и центральный офис Кенни. Именно в эту святую святых отлаженного бизнес-механизма меня вели сомнения и страхи. В секретарской мне приветливо кивнула уже знакомая Габи. А сам Кенни, когда я вошёл, сидел спиною ко мне на краю стола, помахивал ногой и говорил по телефону: — Прости, красавица, я точно ничем помочь тебе не могу. Закончив разговор, он, даже не обернувшись, бросил мне: — Мелкий! Я сам — Аккерман: всегда слышу, как ты подходишь. — Привет! Что смотришь? — наклонился я над столом, сплошь покрытым листами с рисунками. — Да вот. До открытия твоего рекламного чуда всего несколько дней, а художники всё логотип никак не намалюют… Полная хрень! Вот пол-на-я, — он снова перебрал рисунки. — Сдались тебе эти крылья! Дядя обернулся ко мне. А я заметил между листами уже знакомые фигурки солдатиков, за которыми охотились мои ученики на Парадизе. Вытащил одного — оказался тот самый капитан, которого везде Эрен с собой таскал. Тц! Наваждение просто: тут — Эрен, там — Эрен. Может, я и правда — того?.. Вслух же спросил у дяди, поднеся фигурку к своему лицу: — Как-то объяснишь? — Что? — скорчил дядя наивную гримасу. — А… сходство с тобой, племянничек? После моего кивка он продолжил: — Да, мы тут новую историю с бизнесом мутим. — Тц! «Легенды и мифы острова Парадиз»? — Ты же знаешь мой интерес к нашей родословной. Так вот, может получиться, что он, — Кенни ткнул пальцем в фигурку капитана, — наш предок. — Ты же намекал в письме, что он был последним мифическим Аккерманом. И женат он, судя по твоим изысканиям, не был. — А много ты безгрешных видел, которые бы землю топтали? Вот и он, может… — Не суть, — перебил я, пока дядя в рассуждения не пустился. Да и фраза его задела тоже. — Давай про сходство. — Ну, да. Ты же, мелкий, у меня тоже мелкий. Ну, в смысле роста, — здесь я обречённо кивнул. — И тоже боец. Я нанял художника. Он за тобой походил пару дней. И вот… По-моему, круто. И моему новому бизнес-партнёру зашло. — А остальные солдатики? — С подростков на Парадизе срисовали. — Всё настолько просто? — Да. В жизни так часто бывает: накроет что-то, и кажется, что глобально. А задумаешься — всё проще некуда. А остальное — только твой собственный бзик, — проговорил дядя, глядя куда-то вдаль сквозь оконное стекло. — Кенни? — я тронул его за плечо. — А?.. Старею, наверное. Понимать многое начал… Ты-то в чём увяз? Поговорить же пришёл? Я присел на край кресла возле стола, не зная, с чего начать после его мудрого замечания. Потом, уперевшись локтями в колени и глядя в пол, выдал: — Мне бы работы сейчас побольше. Загрузишь? — И не подумаю, — Кенни придвинул к столу второе кресло, но садиться не спешил. — От проблем в работу сбежать — значит сдаться. Ты так не сможешь. Изведёшься. Так что, если пришёл поговорить, — говори. Да, пришёл. Да, хотел. Только как выговорить, что даже не в фактах, а в сомнениях собственных увяз? Видели, как по комнате шарик воздушный мечется, когда его надутым отпустили, а ниточка — завязка лопнула, и воздух из цветной оболочки со свистом вырывается? Вот так мысли и слова внутри меня швыряло, и выговорить что-то казалось невозможным. Кенни тем временем всё же опустился в кресло напротив и тронул меня за колено: — Леви, — я вздрогнул, потому что цветная тряпочка шарика моих волнений сдулась и плюхнулась куда-то в пятки. — С чего тебя кроет-то? Первый раз реально напился? Или кризис среднего возраста догнал? Не молчи! Но я продолжал дебильно пялиться в пол. Тц! Это я поговорить пришёл, называется… — Не смоглось, что ли? Тоже мне трагедия! Контакт спеца хорошего дать? — Кенни!!! — от этого предложения меня просто взорвало и вынесло: я никогда так на него не орал. Я вообще никогда на него не орал. У дяди даже глаза округлились: — Ну, прости! Ты же молчишь. Вот я и… Короче, в чём дело? — В ком? — наконец прохрипел я. — Дело не «в чём», а «в ком». В Эрене. В брате Микасы… Он гей. — И?.. Не помню, чтобы гомофобом тебя растил. — Да тут… как раз наоборот может выйти… Паузу, которая повисла, наверное, можно было потрогать: настолько ощутимой она казалась. Кенни уставился на меня. А я воздух ртом ловил, как рыба. Мерзкая, склизкая рыба. И сам себе был противен. — То есть, ты на пацана запал, мелкий? — Не знаю… Не уверен… Эрен этот занял всё пространство между мной и Микасой. Как в каком-то долбаном аниме: в центре — герой, а мы — телохранители по обе стороны от него. Вроде, оба нужны ему. А вроде, и безразличны. И я до Микасы дотянуться не могу — всё время в него упираюсь. — Значит, ушёл, чтобы определиться? Я кивнул. — А жене что сказал? — Ничего. Теперь кивнул Кенни: — Дурак ты, мелкий! Да ладно. Валяй! Я слушаю. — Понимаешь, я запутался: в каждом действии своём сомневаюсь. Кажется, что всё время повод давал ему или себе для чего-то большего… — Например? — Эрен с парнем из класса встречался лет с четырнадцати. У них там всё серьёзно было. В школе они держались, но палились постоянно: то карандаш один другому протянет, а тот по пальцам его погладит, то ладонями друг друга невзначай по заднице мазнут, то мизинцем за ремень зацепятся. А все вокруг как слепые. Как будто только я это вижу. — Ты просто очень наблюдательный. Дальше! — Кенни сложил руки на груди. — Я узнал, в какой угол школы они обжиматься бегают, пришёл туда, как мне тогда казалось, просто предупредить их. А теперь что думать? — Да то же самое. Ты учитель — у тебя работа такая. Кстати, ты же их не сдал моралисткам престарелым? — Нет, конечно. Да и они аккуратней себя вести начали. А потом я рисунки Эрена похвалил, хотя отчитать должен был за то, что он в тетради на уроках их вместо конспектов черкал. — Рисунки-то хоть хорошие были? — Да… Замки, разведчики на тросах, людоеды. Такие, знаешь… В стиле японской манги… Эрен так обрадовался. — И что? Если рисунки нормальные и взрослый похвалил, то ребёнок просто был счастлив. — Потом он за математику засел и учился так, что с ним на уроках интересно говорить стало, задачи нестандартные решать, внимания ему больше уделять, чем другим. И он мне улыбаться начал. Получается… — Получается, что он — прилежный ученик, а ты — неплохой учитель. С каждым комментарием дяди мне становилось как-то спокойнее. Сам не заметил, как в пол смотреть перестал и локти с коленей убрал прежде, чем продолжить: — В свой день рождения в кафе Микаса спросила, есть ли у Эрена девушка, а я отшутился и не сказал, что есть. Только не девушка, а парень. — Потому что не такой подарок ты ей готовил, наверное. — А ночью увидел Эрена с Жаном в одной постели. — Тебя задело? — Нет… Совершенно точно — нет. На следующее утро Эрен прижался ко мне на кухне. А я не оттолкнул. — А что так? — хохотнул Кенни. — Звезданул бы, как ты умеешь. Глядишь, Микаса увидела бы, как ты братишку её избил, и ходил бы ты до сих пор в холостяках. — Он, по-моему, после этого к себе дрочить удрал. — А ты позавидовал, потому что сам с утра не успел? — шутки Кенни оказались лучше любой психотерапии, потому что я уже и сам не заметил, как выпрямил спину и к спинке кресла довольно удобно её прислонил. — После Эрен шоу на уроке устроил. Ну, об этом ты уже знаешь. И о том, что я, вернувшись в Шиганшину, в одном доме с ним поселился. — Это мы тоже обсуждали: сдавать твою квартиру было выгоднее, чем комнату Микасы, потому что переезд — удовольствие не дешёвое. — Но я бы мог у Эрвина пожить. — И бросить этого монстрика… Ой, прости! Оставить ребёнка одного? Ты бы не смог. — Я разрешил ему в самолёте за руку себя держать. — Я тебе это, мелкий, до пятнадцати лет разрешал. Боязнь полётов — не шутка. Это уже напоминало какую-то азартную игру, когда я решился сказать о самом сложном: — Кенни, там, на острове, я однажды проснулся рядом с ним. А недавно Эрен снова обнять меня попытался. — Так ты переспал с ним? Странно: мне даже неловко от такого вопроса не было, потому что точно знал ответ: — Нет. В этом я уверен. — А в чём не уверен? Было ещё что-то? Что-то, что тебя очень напрягло? Я даже слюной подавился от проницательности Кенни, который теперь тоже откинулся на спинку кресла и смотрел в потолок: — Не хочешь — не говори… — он помолчал. — И что скажешь? — Скажу, что любовь здесь совсем ни при чём. И за ориентацию свою не волнуйся, — дядя посмотрел мне прямо в глаза. — Скажу, что парнишка этот лихо заставил тебя параноить, что ему от тебя что-то охренеть как нужно. Вспомни, с чего это началось, проиграй то, о чём даже мне сказать побоялся, и двигайся дальше… — Кенни, спасибо тебе, — я уже готов был подняться с кресла. — Подожди, Леви!.. Я никогда никому не рассказывал — тебе расскажу. Однажды. В юности. Когда крышу от адреналина сносило, мы с другом в карты резались, как одержимые. Как-то раз решили, что деньги или шмотки ставить нам уже скучно. Друг повыделываться решил и предложил сыграть на минет. Не смотри на меня так. Дыру прожжёшь. Я выиграл… А он… Ну, карточный долг — дело святое, сам понимаешь… — Ну, и как же ты потом? — А что — потом?.. Да, думал, что переживать буду. Хотя о чём?.. Новое впечатление получил. Адреналином чуть не захлебнулся. В карты с тех пор не играю. Да и вообще, в памяти это осталось, а жизнь дальше пошла, как видишь, — Кенни хлопнул меня по колену. — Так что приводи себя в норму. И чтобы на открытие моего рекламного агентства ты, господин его директор, с женой за руку явился. Понял? Я кивнул, поднялся и уже направился к двери, когда услышал: — И секретаршу мою круассанами кормить прекращай! Всё равно не переманишь! Спускаясь к машине, я думал сразу о многом: о проницательности дяди, о его неожиданном откровении, и о том, что нужно двигаться вперёд. Прийти за руку с Микасой на открытие компании очень хотелось, но ещё сильнее хотелось вернуться к ней уверенным в себе. Таким, как раньше… Оказавшись этим вечером в одиночестве своего временного жилья, я с удовольствием понял, что еда и чёрный чай снова имеют для меня вкус. Со сном оказалось сложнее: стоило мне остаться одному, как я превращался в детский конструктор, который перетряхивали в коробке, а потом комбинировали, собирая из деталей что-то новое. Вот только новое это пока не желало держаться и обретать ту форму, которую хотелось мне. Перевалило за полночь, когда я отправился в душ, прихватив с собой сегодняшний набор воспоминаний. Я, помня наш с Кенни главный принцип, должен был сам избавиться от лишних деталей. Пока руки были заняты необходимой стиркой, а потом, исполняя ежедневный ритуал, двигали во рту зубную щётку и водили бритвенным станком по щекам, покрытым пеной, мозг усиленно гонял воспоминания, которые я собирался оставить в прошлом. Царапина на щеке Микасы. Выходит, это Эрен её толкнул. Не хочется гадать: от ревности или из вредности. Безобразная выходка Эрена на уроке. Молчание, в котором он закрылся после этого. Разговор с отчимом Жана. Оказалось, что он давно понял, в чём «необычность» его пасынка, но решил оставить всё, как есть. «Природу же не переспоришь,» — вздохнул он тогда и отправил Жана доучиваться на материк, где лечилась его мать. Ей муж и сын решили ничего не рассказывать. А у меня оставались лежащая почти без сознания Микаса, директор школы, который жаждал жертвы после скандала, «подорвавшего авторитет престижного учебного заведения» и замкнувшийся в себе подросток — разрушитель. Тц! Я не психолог — разруливал, как умел. Подумав с Эрвином и Ханджи, мы перебрали варианты «жертвы». Эрен однозначно не годился: пацану до окончания школы оставалась какая-то пара месяцев. Меня друзья тоже сразу отвергли: куратора выпускного класса, да ещё и математика, ведущего обязательный для аттестации предмет, никто не отпустит. Оставалась Микаса: на её уроке всё произошло, она преподавала «самые духовные» предметы, а ещё была старшей сестрой нарушителя, опекавшей его в отсутствии родителей. Понятно же, что работать ей теперь не дадут, а ещё опозорят по полной. Поэтому через день после происшествия на стол руководству легло именно её заявление об уходе. Бланк я заполнил своей рукой, а она только подписала. Потом мы с Микасой практически сбежали с острова. Весь путь на теплоходе я пытался привести её в чувство: заставлял подниматься с кровати по утрам, умываться, есть, до изнеможения ходить по палубам, чтобы к вечеру рухнуть в постель. Мы ни разу за всё это время даже не переспали. Я просто обнимал её, а она вжималась в меня и затихала. Зато на материк Микаса сошла уже внешне спокойной, только ладонь мою пальцами стискивала так, что могла, наверное, сломать. Я и кольца нам искал тогда такие же тонкие, как её пальчики. Нашёл. Расписались. Оставил Микасу с Кенни. А сам вернулся к работе и Эрену, которого оставлял с Ханджи. Успокоенный тем, что Микаса вне опасности, грязи и позора, желающий быстрее к ней вернуться, я обосновался в бывшей комнате своей жены. Выпускные экзамены и оформление аттестатов заставили меня, Эрвина и Ханджи работать почти круглосуточно. Кто ни разу не попадал в эту «соковыжималку с эффектом миксера», как точно заметила наша чёкнутая, тому это сложно представить. Вымотанный, затраханный работой с выпускниками и документами, доведённый до практически невменяемого состояния, я тогда всеми оставшимися силами ненавидел невозможность просто залезть вечером под одно одеяло с Микасой. И именно в этот момент ты, Эрен Йегер, оставшись со мной один на один в этой опустошённости, окончательно выбил почву у меня из-под ног!.. Прежде чем включить воду в душе, я снял с пальца обручальное кольцо и положил его на стеклянную полку над раковиной — в этих воспоминаниях я буду один. Оказавшись под горячим душем, закрыл глаза и так же, как в тот вечер на Парадизе, прислонился к холодной стенке душевой кабины спиной. Мне даже показалось, то я чувствую выпотрошенное отупение, в котором был тогда. Наверное, именно это состояние помешало мне услышать, как открылась дверь ванной. — Леви, — глухо прорвался голос Эрена сквозь шум воды. В ответ я сумел только что-то невнятно промычать. — Устал? — он чем-то там звенел и шуршал, вероятно, сбрасывая одежду, потом отдёрнул клеёнчатую шторку и перелез ко мне через бортик ванной. — Дурацкая идея, Эрен, — пробормотал я, не двигаясь. — Я так не считаю, — он резким движением отбросил мокрую чёлку с моего лба, скользнул пальцами по моим плечам, груди, животу и заднице. А после я услышал глухой стук его коленей о дно ванны: — Что ты творишь? — это всё, что я выдавил из себя в тот момент. — Выдохни, Леви. Расслабься. Я тебе помогу. «Я идиот. Я с ума схожу,» — бились в голове остатки разума. «Да какая разница, чья это рука… или даже губы,» — выстанывало разбитое усталостью тело. Это была чистая, первобытная физиология, мать её! Никакого сознания. Никакого влечения. Никаких чувств… Уже когда Эрен обтёр моё тело полотенцем и накрыл простынёй, разум попытался вернуть мне человеческий облик, хотя бы пристыдив: — Конченый мудак! Прости, Микаса. И пробормотав это, я провалился в пустой, как моя голова тогда, сон. А утром я понял, что проснулся совершенно голым, увидел рядом спящего на раскладушке Эрена (хвала всем, кто там есть наверху, в футболке, трениках и даже носках!) и открыл для себя, что я «охуительный»! Всё! Кстати, я думал, что увижу себя после этого воспоминания жалким, корчащимся на полу душевой кабины. Нет! Я по-прежнему стоял, подставив под струи воды лицо. Затем потянулся за гелем, намылился, ополоснулся и выбрался на тёплый пол ванной комнаты. Промокнув волосы полотенцем и накинув халат, я протёр ладонью запотевшее зеркало, опёрся руками на раковину и вдруг увидел в отражении не себя, а Эрена. Глупость, конечно! Просто думал я весь вечер именно о нём. И обращался я сейчас именно к нему: — Тц! Ты постоянно твердишь о силе, неординарности, свободе. Выходит, сестра, любимый парень и учитель, который хотел тебя поддержать, — это просто расходный материал для их достижения? Нет, Эрен! Это так не работает. Свободный человек не использует близких. Он считается с ними. Он готов взять ответственность на себя. Хочешь поддержки — убеди людей помогать. Хочешь силы — развей её в себе. Сам! Не знаю, чего я ожидал после этого. Наверное… Уже плевать! Я, не торопясь, вернул на безымянный палец кольцо, которое терпеливо дождалось меня на стеклянной полке, вышел из ванной и плотно закрыл за собой дверь. К утру монстров воспоминаний унесло вентиляцией. А я впервые за последние дни спал оставшиеся до будильника часы спокойно и крепко… Утром, открыв глаза, потянувшись и заложив руки за голову, я снова подумал об Эрене. Но не так, как это было ещё вчера. Я вдруг понял, что не хочу ещё раз услышать, как кто-то назовёт его монстром. Почему? Потому что в голове осела припомненная вчера фраза: «Я тебе помогу». А ещё перед глазами встала сцена перед вылетом с Парадиза: Эрен тогда неловко и по-детски коряво признался в своей аэрофобии. Он искал поддержки… Поэтому теперь, когда со своими «тараканами» я договорился, Йегер стал для меня капризным, жестоким и эгоистичным ребёнком в поисках себя. И я точно знал, как буду действовать. Пока собирался на встречу с Миком, позвонил Кенни и попросил помочь с быстрым оформлением банковской карты для Эрена. Меня интересовала та, которую примут в большинстве стран. Закончив разговор с дядей, я усмехнулся: «Тц! Похоже, кое-что в прошлом, у нас семейное. Правда, мы не в карты играли». А жизнь, действительно, пошла дальше. Следующие пару дней я провел в общении с Миком. Другу я ничего о своих загонах рассказывать не стал. Но он сам, как будто чувствуя, что мне необходимо для восстановления полной ясности, назначал встречи то в спортклубе, то в сауне, то в бассейне, то у массажиста. Мик и представить себе на мог, с каким облегчением я выдыхал после этих встреч, чувствуя, что моё тело снова становится моим, послушным и верным. Вырубаясь вечером, я видел во сне (странное дело!) женщин, с которыми меня свёл Парадиз. Моё сознание (ну, или что там у нас снами заведует?) дарило удивительные сравнения. Ханджи… Ну, да, да! Мы были соседями. И наши несколько ночей оказались чем-то «по дружбе» и «для здоровья». Так вот Ханджи ассоциировалась в этих снах с шерстяным пледом крупной вязки. Таким хорошо накрываться, сидя на пристани или на крыше. Но спать под ним, раздевшись, не тянуло: казалось, что крупные петли оставят на теле синяки. Петра… Она была слишком правильной, слишком хорошей и слишком хотела выйти замуж. И все эти «слишком» делали её похожей на плотное одеяло с синтетическим наполнителем: тепло, но невыносимо душно. По крайней мере, мне. Микаса… Имя её хотелось растягивать, разбивая на слоги. Ми-ка-са… Даже во сне я закатывал от этого глаза до затылка: в повторении её имени слышался шорох распавшегося букета васильков, стук упавшей на пол шоколадки и выкрикнутое на выдохе имя. Моё имя!.. А ещё в этих снах Микаса была пуховым одеялом. Согревающим, дышащим, мягким. Из таких обычно в самую сладкую минуту сна сквозь ткань прорывается острый черенок пёрышка и чиркает по расслабленной коже. Не причиняет боли, не царапает, но постоянно напоминает о себе. Микаса, даже в образе одеяла, оставалась с характером. Из расслабленности сна меня вытолкнул звук, похожий на звон разбившегося фарфора. Судорожно пытаясь сообразить, у кого и что разбилось, я вспомнил, что такой звонок был у домофона. Тц! Извращенцы какие-то устанавливали! Поднявшись и кое-как приглаживая волосы пальцами, я обнаружил, что заснул вчера на диване, одетым, накрыв плечи собственной косухой. — Ну и видок у тебя! — вместо приветствия заявил появившийся на пороге Эрвин. — И тебе доброго утра! — с этими словами я отправился на кухню, чтобы раздвинуть шторы. — Ты не рад? — Рад, конечно. Только вот посмотреть хочу: там небо рухнуло или море пересохло. — В смысле? — Эрвин, всё ещё стоя у порога, откровенно тупил. — Ты уже который день на материке? А про меня только сегодня вспомнил? — Аааа! Ты об этом? Ну, работать с твоим дядюшкой — это, знаешь ли… — Знаю, — кивнул я. — Это поселиться в берлоге маньяка. Проходи! Пока Эрвин мастерил нехитрый завтрак, я, наконец-то, привёл себя в порядок. — М-да, застать Леви Аккермана неумытым и заспанным… — А то ты меня таким не видел? — Видел и не таким. Но отвык, знаешь ли, в разлуке, — перебрасываясь фразами, мы сидели друг напротив друга за кухонным столом. Эрвин и оказался тем самым, загадочным, новым бизнес-партнёром Кенни. Сошлись они, разумеется, на почве интереса к истории Парадиза. Идея с выпуском серии фигурок разведчиков принадлежала, как оказалась, тоже Эрвину. Выходит, он отвечал за генерацию идей в их с Кенни тандеме. Меня это не удивило. — И что это будет? — поинтересовался я. — Небольшая типография. Ну, знаешь, книги, атласы, фото исторических заброшек Парадиза и сувенирная мастерская с магазинчиком. А в будущем — детский клуб исторической реконструкции. — Так вот ради чего Кенни разогнал бывших арендаторов! Хочешь моё мнение? — Эрвин кивнул. (Оно ему, конечно же, на хрен не сдалось, потому что он для себя уже всё понял). — Вы придурки. — Возможно. Но рекламу нашей придури будешь делать ты со своим агентством. Кенни уже решил. — Правильно! Без меня меня женили, — хохотнул я. — На фига ж меня-то спрашивать? — Нет, женился ты как раз сам. А вот в вопросах бизнеса ты… — Второстепенный персонаж… — Без которого не будет успеха у главных героев. Мы переглянулись. Ситуация выходила глупой и смешной: — Обычно я с Максой такие разговоры веду. И то только про книжки. — Кстати, о вас с Микасой, — Эрвин загадочно полез в карман своей дорожной сумки. — Держи! Он протянул мне парную фигурку разведчиков. (Тц! А чего было ещё ждать от этого увлечённого идиота?) Фигурка была крупнее всех, которые я видел до этого. Разведчики стояли спиной к спине, сжимая в руках парные клинки, которые очерчивали вокруг них невидимый круг. Но удивительным было другое: одним из героев фигурки был капитан с моим лицом, а вторым — девушка в красном шарфе. Черты лица делали её точной копией… Микасы. И я завис. — Это подарок. Такой в продаже не будет. — Ясно. Спасибо. Но… Микаса? — Смотри! — и Эрвин раскрыл передо мной школьную тетрадь с хорошо знакомыми рисунками. Там были крепости, людоеды и разведчица в шарфе, летящая на тросах. Когда-то, пытаясь отчитать Эрена за эти вот художества, я ляпнул, что это «родственная душа в полёте», а теперь обалдело смотрел на пару героев какой-то доисторической легенды и понимал, что оказался прав. — Тетрадь Йегера? — Да. Я нашёл её в своём столе уже после их выпускного. Забыл, наверное. — Да уж… У него тогда дела поважнее нашлись, — усмешка вышла невесёлой. — Вернёшь ему? Вы же вроде как родственники. — Давай, — я забрал у Эрвина тетрадь, снова закрыв рисунки обложкой, на которой красовалась довольная чайка. — Хочешь моё мнение по поводу Эрена? — Нет. У меня есть своё. — Как знаешь, — от положил мне руку на плечо и поднялся. — Кенни, кстати, меня на эту квартиру жить отправил. — Разочарован? — Нет, после тебя на клининге сэкономить можно. — Съезжать я собирался только завтра, так что ночевать будем вместе. Готов? — Как?! Здесь же нет раскладушки! — Эрвин, пародируя меня, закатил глаза. — В этот раз диваном обойдусь! На следующее утро я собрал вещи. Постельное бельё, одежду, в которой ходил последнюю неделю, и особенно принадлежности из ванной сбросил в мусорный пакет и вынес к контейнерам. Расточительно? Конечно. Только я не хотел, чтобы всё это напоминало мне об одиночестве и кошмаре. Кружку, пакет брусничного джема и ещё кое-какие мелочи отнёс в машину. Они аккуратно уместились в бардачке. Напомнив себе, что нужна новая бутылка воды, я вернулся в квартиру. Пока Эрвин спал, я уселся на кухне и написал письмо Эрену. Обычное бумажное письмо. Удивительно, но писалось оно уверенно и без ошибок. Хотя почему меня это удивляло?.. После обеда нас всех срочно собрал у себя Кенни и показал только что пришедший к нему рисунок крыльев. Они напоминали перекрывавшие друг друга увеличенные копии канцелярских ножей и были похожи на эмблему с плащей солдатиков-разведчиков. Я предложил, раз уж у нас фанатики истории завелись, сделать этот рисунок логотипом не только рекламного агентства, но и всей корпорации и разместить его на фасаде здания. Кенни и Эрвин кинули на меня почти одновременно благодарные взгляды. Мик предложил сделать этот символ цветным. Нанаба сказала, что они круто смотрелись бы сине-белыми. И пока всех захватила творческая кутерьма, я приблизился к монитору и разглядел в нижнем правом углу притушёванную подпись автора — «Э.Йегер». Отлично, братец! Значит, пришло время поговорить. Я позвонил Эрену. Назначил место и время встречи. Одолжив у Габи пластиковый файл с кнопкой и совершив ещё один важный звонок, сложил в него банковскую карту с конвертом, своё письмо, его тетрадь и распечатанные документы. Нести всё это просто в руках не хотелось, поэтому я снова оказался в секретарской: — Габи! Не одолжишь какой-нибудь непрозрачный пакет? — Шоппер подойдёт? Он у меня просто чёрный, — и она протянула мне тканевый мешочек. С похожим Микаса за продуктами ходила. — Я обязательно верну, — заверил большие хитрые глаза, смотревшие на меня из-под густой чёлки. Эрен, конечно, пришёл в кафе раньше меня. Разговора ожидаемо не получилось: он решил, что я хочу от него откупиться. Смешной! Смешной, обиженный и гордый мальчик. -Тц! Дурак ты, Йегер! — бросил я ему любимую фразочку в духе Кенни, добавив, правда, пожелание найти себя. А после этого, поднявшись из-за столика, наклонился и прошептал ему на ухо то, что понял за эту неделю сам и безумно хотел озвучить: — Научись быть мне просто братом. Не ожидая реакции на свои слова, я вышел из кафе, сел в машину и поехал к нашему дому. Дороги напрямую не было: пришлось потратить почти час на объезд, так что пацан сумел опередить меня. Когда я снова припарковался в том месте, где в прошлый раз меня не заметили, увидел Йегера. Он выходил из нашего подъезда. Картинка повторялась с той только разницей, что шёл он теперь медленно и с вещами, поправляя лямку рюкзака. Я был уверен, что Микаса наблюдает за братом, стоя около окна, потому что Эрен даже плечом дёрнул, как будто сбрасывая её взгляд и требуя отпустить. Взрослеет мальчик. Я проследил за направлением его взгляда. Часы на стене торгового центра показывали 12-01. Вчера закончилось. Я перевёл взгляд на подсвеченное окно нашей квартиры. Уже сегодня. И в нём я очень хочу быть с тобой, Микаса!