Что за чертовщина?

      Марк делает несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного успокоиться, но выходит из рук вон плохо. Он сжимает кулаки под столом, прожигая взглядом пол.       — Ну, так что? — цедит он сквозь зубы.       — Марк, — Юля пытается собраться с мыслями, чтобы сказать хоть что-то, но мысли все разом куда-то пропадают, прихватив с собой решительность для этого разговора, — мне тяжело.       — Тяжело? В чём? — из-за бушующих эмоций он даже не сразу отвечает, но, когда наконец поднимает глаза на девушку напротив, не узнает в ней свою жену: синяки под глазами, тоскующий, уставший, полный боли взгляд, дрожащие пальцы, но все еще ни слезинки. Пустота. Её будто выжали. Вытрясли всё, что было внутри. Сердце на миг сжимается, в горле образуется ком, мешающий не то что говорить, дышать.       Марк пытается найти в лице напротив свою девочку, но не может. Это больше не та Юля. Девушку напротив он не знает. Она чужая. Не его.       Она живёт без него: расписание её будней ему давно неизвестно. Лишь иногда он в курсе, где Юля: ночи проводит так же одна, ходит к друзьям, на студию, гулять, пока он теряется в вымышленном мире на своей работе, упуская реальную жизнь. Он исчез из её жизни — из их совместной жизни — по собственной воле. В тот самый момент, когда подписал контракт. Словно продал душу этому шоу.       А ведь она пыталась быть ближе, приходя на съёмки (даже если сама за день вымоталась до нельзя), встречая после работы, пытаясь состыковать графики. Только Марк забылся, погрузившись в эту самую работу с головой.       Совесть тут же пронзает сердце тысячью иголок не только из-за собственной глупости, но и потому что неизвестный ему человек заставил его испытывать те чувства, которые не пробуждаются сейчас, когда он смотрит на Юлю. Нет, он всё ещё любит её. Но всё как-то иначе. Вообще всё. Наверное, не только Паршута стала другим человеком. Сам Марк изменился.       — Во всём, — на выдохе шепчет она. Усталость сквозит в каждой букве, пропитывая насквозь воздух в помещении. — Я не вижу тебя. Не слышу тебя. Не чувствую тебя. Понимаешь?       — Ты же прекрасно знаешь условия договора, — Юля качает головой из стороны в сторону, смотрит слишком проникновенно, но, к его удивлению, без капли осуждения, хотя осуждать есть за что: несмотря на все мысли, роящиеся в голове, мужчина не желает сейчас даже попытаться расставить все точки над «i», ведь сделать это — значит признать свою вину, но в сложившейся ситуации виноват не он один, поэтому отмашки всё той же работой – его главное оружие и аргумент.       — Из-за этих условий таем мы, — жёстче, но не повышая тона, произносит девушка, пытаясь добиться того, чтобы её услышали. — «Нас» уже почти нет.       — А были ли вообще хоть когда-то? — внезапно Тишман приходит к мысли, что Юля достаточно много стала общаться с ним после очередного расставания. И хотя она прямо говорила, что на тот момент Марк стал для неё спасательным кругом, но теперь ему кажется, что прошлое всё ещё с ней, а он лишь инструмент для искоренения. Обида даёт новый толчок злости, порождая льющуюся изо рта желчь. — Или я так? Просто для разнообразия, потому что так спокойнее?       — Чего? — Паршута не сразу понимает смысл слов, она напрягается, видя раздраженного мужа, и теперь уже сама начинает выходить из себя. Он ведь вообще и понятия не имеет, о чем говорит. — Даже не вздумай продолжать, если потом не хочешь пожалеть о сказанном, — предупреждающе шипит Юля, прожигая его злобным взглядом — Марк в нём тонет на секунду, но за эти мгновения проходит девять кругов ада, возведенные в квадрат. Паршута не успевает сказать: «Перечеркнуть всё и стереть в порошок», — как муж перебивает её.       — Пожалеть? О чём мне жалеть? О правде? А может у тебя кто-то есть, и поэтому ты тут Карине сказала, что не знаешь, как сказать мне? — Марк недобро усмехается, а ярость внутри клокочет всё сильнее. — Ведь зачем нужен Марк, когда всё прошло и можно жить дальше. Я же нужен лишь тогда, когда тебе плохо, когда тебе больно.       Юля прекрасно помнит: он был рядом всегда, когда ей было плохо, но он же был рядом и когда ей было хорошо, когда она веселясь, бегала по новой квартире, звонко щебеча о том, какую мебель куда она поставит и какие шторы закажет в спальню. Ему же досталась и почётная миссия: ходить с ней по магазинам, выбирая мебель, обои, текстиль. Марк был рядом, когда был другом, но так отдалился, когда стал мужем — дурацкий парадокс идиотской ситуации.       Они же были вдвоём по всем приевшейся заповеди — «и в горе, и в радости». Они оба делили не только те самые тяжёлые времена, но и минуты счастья. Она помнит многое, а он почему-то забыл. Даже в тот день, когда Марк подписал этот чёртов контракт, она была рада за него и даже устроила сюрприз, забронировав столик в ресторане и позвав туда близких. Они были счастливы, просто гуляя по парку и пачкая друг друга мороженым. Они могли всю ночь напролёт говорить на кухне о всяких мелочах и улыбаться, просто наслаждаясь близостью.       Но он забыл.       Ему прилетает звонкая пощечина — он сжимает челюсть, а небесно-голубые глаза затягиваются грозовыми тучами. Лицо горит не то от удара, не то от бушующих эмоций. Глаза Юли горят той же злостью, что и в нём. Значит он ошибся, решив, что из неё всё выжгли. Значит у неё и правда есть что-то, что она скрывает, защищая тайну, как львица своих львят.       Из неё выжгли счастье семейной жизни, оставив что-то другое, что оказалось ценнее и важнее — то, что она всеми силами таит от него уже не первый день. Юля запускает пальцы в волосы, тяжело дышит и бегает взглядом по помещению, не находя ничего, за что можно было бы зацепиться. Горло словно сжимает чья-то стальная рука, что становится невозможно говорить: слёзные железы работают в усиленном режиме, поставляя всё больше и больше солёных капель, которые еле удерживаются в глазах и не скатываются по щекам. Когда-то он был причиной её улыбки, проявляющей на лице, как радуга на небе после дождя. Сейчас же он день за днём становится причиной её слёз, которые спасают от засухи все ростки сомнений в её душе.       — Во-первых, я не могу отвечать за то, что ты себе там надумываешь, — она указательным пальцем тычет ему в грудь, стараясь не касаться тела, — во-вторых, ты вырвал слова из контекста, а в третьих, я видимо дура, потому что не знала, что ты можешь так обо мне подумать. И вот сейчас мне действительно больно, дорогой муж. А ты идиот, который пишет столько о любви, но почему-то не видит её, — теперь её глаза блестят от влаги, а в их бездне, где уже давно притаились чёртики, сдерживаемые своей хозяйкой, но при этом готовые атаковать в любую секунду, парят снежинки, танцующие вальс с льдинками — от этого тандема веет холодом и стужей, которые медленно, но верно заполоняют Юлины глаза, сердце и душу. — Я поверить в это не могу. Мы столько с тобой обсуждали, что нужно говорить, но как дошло до дела, ты решил просто… сказать это.       — Обсуждали, – недобро усмехается он, передразнивая. – Мало обсуждать. Я пытался с тобой говорить. Но ты ж вечно на запись бежишь, вечно гонишься за чем-то несуществующим, — Марк буквально рычит, даже не задумываясь о соседях, которые могли слышать каждое слово их спора, проходящего по большей части на повышенных тонах.       — За несуществующим? Значит, наша любовь — это что-то не существующее? Значит, дело, которым я, заметь, тоже горю — что-то несуществующее? Ладно. Видимо, я очень сильно ошиблась, видя в тебе совершенно другого все эти пятнадцать лет, — на лице оставались влажные дорожки, пока Юля, теряя рассудок, была в шаге от истерики.       — Судя по всему, мы вообще не знаем друг друга, — Марку хотелось разозлить жену больше, но только сам горячился еще сильнее. — И знаешь что? Я влюбился. Да. Влюбился.       Юля замирает: сердце резануло так, что дыхание перехватило. В ушах долбит пульс. Перебивая всё остальное.       — Ну и замечательно! — едко отзывается она, поджимая губы. — Тогда хорошо, что я не беременна! — её слова производят эффект, в разы сильнее ожидаемого: на лице Марка ходуном ходят желваки, а ладони сжимаются в кулаки — Юля его задевает за живое. — Хватит, — шепчет она. — Уходи.       — Вот и поговорили. Прекрасно, — Марк встаёт так резко, что стул переворачивается на пол с оглушительным грохотом.       В коридоре он проходит мимо вешалки с верхней одеждой, сразу же нащупывая в кармане штанов ключи от машины.       К черту всё это! Замечательный диалог! Два взрослых человека, которые не в состоянии поговорить. Просто превосходно!..

***

      Как только дверь захлопывается, Юлю начинает раздирать изнутри. Она плачет. Рыдает в голос, но выпускает все накопившиеся эмоции. Ну зачем он так?!       Девушка стоит, облакачиваясь о столешницу. А уже через секунду на пол летит пустой бокал, сопровождаемый криком боли. Звон от разбитого стекла стоит в ушах. Из груди будто вырвали что-то очень важное. А внутренний голос навязчиво бормочет, что это ещё не конец. Она оседает на пол, пока истерика все ещё заполняет изнутри.       Это словно не Марк. Он не такой. Совсем не такой.       Из груди рвутся один за одним рваные всхлипы, пока рука тянется к телефону. Палец в нерешительности — звонить или не звонить? — замирает над значком набора номера подруги, в последнюю секунду отбрасывая эту затею в сторону. Хватит грузить Карину своими проблемами. И без того много на неё сегодня вывалила.       В голове пробегает крамольная мысль, за которую Юля хватается как за спасательный круг: хорошо, что у них сейчас нет ребёнка. Ни маленького, ни взрослого. Ей бы не хотелось, чтобы ребёнок стал свидетелем такого грандиозного скандала, который медленно, но верно разводит некогда самых близких и родных людей по разные стороны баррикад. Ещё год назад они обещали друг другу, что будут идти рядом, будут друг за друга везде, всегда, при любых обстоятельствах, а сейчас? Какая дурацкая цепочка случайностей — или не случайностей — привела к тому, что Марк ушёл, хлопнув дверью, а она разрыдалась, сидя на полу в гостиной около окна?       Телефон под боком вибрирует один раз в сопровождении короткого звукового сигнала, и Паршута хватает его в руки, надеясь, что это не очередная дурацкая рассылка, а SMS от мужа. На экране одиноко висит уведомление о доставке товара на пункт выдачи, и Юле хочется от бессилия запустить телефон в стену, но пришедшее следом сообщение заставляет замереть. Дружочек-муженёчек: Не сиди на холодном. 22:35       Она оборачивается и, привстав на колени, прилипает лицом к стеклу, высматривая знакомое авто на парковке. Лампочка в салоне не горит, но свет от экрана телефона озаряет родное лицо, черты которого на расстоянии не так хорошо видны, как хотелось бы. Марк смотрит ей в глаза, но никак не реагирует на её появления в окне.

Вы:

Вернёшься?

22:39

Утром. 22:40       И эта чёртова агрессивная точка ставит аналогичную в её мыслях. Юля со злостью вытирает слёзы, смотря на мужа с непонятно откуда взявшейся ненавистью, подскакивает с пола и резко задергивает шторы. Каро: Я добралась. Не переживай! 22:42

Вы:

Отлично!)

22:42

Спокойной ночи)))

22:43

У тебя там всё хорошо? 22:43

Если я не скажу тебе в ближайшие дни, что развожусь, то всё замечательно :)

22:44

Сладких снов, моя хорошая!

22:45

Паршута! 22:45       Юля выходит из сети и заливается неестественным смехом, не собираясь ни читать льющиеся потоком сообщения подруги, ни тем более отвечать на них. Её охватывает новая волна истерики, и девушка, не сдерживая эмоций, вновь рыдает в голос, падая на двухспальную кровать, в которой сегодня вновь заснёт одна.       Те отношения — и дружеские, и любовные, — которые они выстраивали по кирпичику долгие годы, к которым шли через споры, разговоры, доверие, рушатся на их глазах, пока они просто на это смотрят, позволяя этому случится. Больно.       Брак трещит по швам. И правда ведь: разве хорошую вещь могут назвать браком? Юля рыдает, не понимая, зачем вообще согласилась перевести их дружбу в другое русло. Дружили бы дальше, не зная бед. Конечно! Дружили бы, искрясь своими чувствами везде и всюду. «Мы только друзья!» — самая большая ложь в её жизни. Они друзья, любовники, семья — полная картина созданного хрустального мира, который крошится на осколки из-за череды нелепых случайностей, недоговоренностей и лжи. Горько.       Юля утыкается лицом в подушку, протяжно взвывая волком — Карина может гордиться: она быстро учится — и цепляясь пальцами за белоснежную ткань. Слёзы продолжают откуда-то браться, льются из глаз, разбиваясь о подушку, как разбились о реалии Юлины мечты о большой крепкой семье, об искренней, настоящей любви… и об Алиске, прочно засевшей на подкорке.       А её муж — её Марк — стал какой-то выдуманной картиной и нарисованным образом. Фантазия вылепила идеального мужчину из давнего друга, а Юля слепо следовала за ней, веря во что-то большее, во что-то, что было дано свыше. Просто другого объяснения его такого поведения она не находит.       С этим нужно что-то делать, что-то решать, но единственное, что сейчас хочется — сдаться и пустить всё на самотёк. На переживания не остаётся больше ни сил, ни нервов. К чёрту всё.       Паршута, пересилив себя, встаёт, с трудом доходя до ванны, умывает лицо ледяной водой и, раздевшись, шагает под душ, выворачивая смеситель почти на кипяток — кожу ошпаривает горячей водой, но боль не чувствуется — физическая уж точно, пока душевная никуда не собирается уходить.       На стиральной машине обнаруживается рубашка Марка, которую он надевал на недавнее мероприятие, и Юля, не раздумывая надевает её на голое тело, покрытое не вытертыми полотенцем каплями воды, и вдыхает аромат до боли знакомого и родного одеколона. Рецепторы улавливают терпкие нотки, и буря в душе постепенно сходит на нет. Удивительно, как сильно в голову въелась ассоциация с запахом и спокойствием, и иронично, что её главное спокойствие сейчас стало её главным стрессом.       Постель отдаёт холодом, и Юля, свернувшись клубочком, укутывается в одеяло, стараясь согреться. Обычно роль обогревателя для главной мерзлячки квартиры играл Марк, но в эту — и, вероятно, во многие последующие в случае развода, который никак не идёт из головы, — ночь, кажется, придётся справляться самой как в старые (не)добрые.

***

      Сон в машине выдаётся беспокойным. Скорее можно сказать, что он не удаётся вовсе — с бóльшим успехом можно было переночевать на диване или на коврике в прихожей.       В квартире звенящая тишина, но все вещи на местах — Юля просто спит или делает вид, что спит. Марк старается не шуметь, пока раздевается, пока проходит вглубь квартиры, но, когда видит жену, скинувшую во сне одеяло, в своей любимой рубашке, тяжёлого протяжного вздоха не сдерживает. Даже в моменты их ссор, когда они находятся по разные стороны баррикад, она ищет поддержки в нём, пусть и таким методом.       Сердце болезненно сжимается при виде этой картины, и мужчина, не сдерживаясь, подходит ближе, невесомо целуя девушку с макушку. Он старается уловить каждую свою эмоцию, каждое разливающееся в груди чувство, чтобы отдать себе отчёт в одной простой истине: не разлюбил. Но запутался в себе и своих чувствах до нельзя.       — Марк? — хрипит рядом родной голос, и Марк, обернувшись, корит себя ещё сильнее: на него с надеждой взирают заплаканные карие глаза, которые сейчас словно светлеют на несколько тонов, обретая лёгкий оттенок зелени — увядшей, безжизненной, что само по себе кажется пародоксальным: не может цвет, являющийся чуть ли не символом жизни, не иметь её в себе вовсе. Или может?       — Прости, — выдавливает он из себя, стараясь не обращать внимания на застрявший в горле ком. — Я тебя люблю, — Марк и сам осознаёт, что эта фраза уже звучит не так искренне, как раньше, но, когда Юля понимающе усмехается в ответ, это подозрение обретает почву под ногами.       — Ночью ты говорил о другом, — едко замечает она, получая такую же понимающую усмешку в ответ. Юля и без этого смешка знает, что поступает по-дурацки: выводит его на эмоции, заставляет почувствовать хоть на немного те чувства, которые она пережила этой ночью, с которыми засыпала одна на большой холодной кровати в его рубашке. — Ладно, проехали. Завтракать будешь?       — Я сам приготовлю, — опережает Марк, — занимай душ.

***

      За готовкой проходит около получаса, пока из ванной доносятся звуки льющейся воды и тихого мурлыканья песенок себе под нос — любимое Юлино развлечение с утра.       Она выходит с патчами под глазами и лепит точно такие же ему — давняя традиция, от которой в душе всегда разливалось тепло. Сейчас же это ощущается обоими, как бессмысленная попытка вернуть всё на круги своя. Каждый жест пропитан отчаянием и непониманием, что делать дальше, как пережить кризис в отношениях и идти дальше.       — Какие планы на день? — чтобы заполнить звенящую тишину, интересуется Паршута, нажимая нужные кнопки на кофе-машине. Вроде всё как всегда, но ощущение чего-то не того не покидает, а из головы не идёт ни одно слово, сказанное во время ссоры.       — Если ты сегодня не занята, то предлагаю ничего сегодня не делать, проваляться в кровати, посмотреть что, — предлагает Марк. — Закажем пиццу… Как раньше.       — А фильмы останутся недосмотренными, да? — смеётся она, игриво пробегая пальцами по коротким волоскам на мужском затылке. — Хороший план, Марк Иосифович!       — Вам что-то не нравится, Юлия Васильевна? — подыгрывает он, забираясь ладонями под свою рубашку, которую жена после душа вновь надела на себя. — Тебе очень идут мои вещи.       — Если мы когда-нибудь разведёмся, я отсужу их у тебя и буду ходить в них каждый день, — дурацкая шутка сама собой срывается с губ, и Юля даже подумать не успевает об её двойном дне.       — Не разбрасывайся такими словами, девочка, — шипит Тишман, и она отчётливо видит, как темнеет его радужка. Злится. — Я не для того столько лет шёл к кольцу на твоём пальце, чтобы развестись через год.       — Какой фильм будем смотреть? — Паршута ловко увиливает от неудобной темы, переключая внимание на недавнее предложение мужа. Марк усмехается: они бегут от серьёзного разговора, а, когда дойдут до него, может быть слишком поздно.       — У тебя телефон, — кивает он в сторону гаджета, оставляя вопрос без ответа. Так ли важно, какой фильм они будут смотреть, если его финал предрешён хитрыми улыбками и взглядами?       — Да, Карин, — с улыбкой отвечает она подруге, зная, что её сейчас ожидает эмоциональный взрыв переживающей за неё Кокс. — Доброе утро.       — Какого чёрта ты не берёшь трубку? — чеканит Карина стальным голосом и, не выдерживая, срывается. — Для чего тебе телефон, скажи мне?! Пишешь SMS-ки странные и пропадаешь — это нормально, да? — Юля коротко хохочет, осознавая, как её поведение выглядело со стороны. — Ещё и ржёт... Паршута, у тебя совесть есть вообще? Я волнуюсь за тебя, если ты не знала. Ты пропущенные видела вообще?       — Каро, прости, пожалуйста, — искренне щебечет Юля в трубку, виновато улыбаясь, — не волнуйся, со мной всё хорошо. Это так, эмоциональное недержание было. Прости, что заставила волноваться. Люблю тебя, пока! Скоро увидимся!       — Паршута! — девушка успевает услышать лишь злобное рычание перед тем, как отключиться, и хохочет в голос. Карина не дура, всё поймёт, а она обязательно ей всё объяснит, приехав в гости с извинительным тортиком.       — Ну так что насчёт фильма?