Все хо-ро-блять-шо

У Ярославы нет никакой депрессии. В этот раз нет. В этот раз обходится без батареи из винных бутылок под столом, без содранных корочек на губах, без слез, бессонницы, пятен от блевотины на футболках и пластиковых вилок в волосах. Как бы сказал Елисей: «На лайте». Она спит. И работает. Гуляет с сыном каждый день после школы, болтает с Натусиком по телефону, ищет нормальный спортзал рядом с домом, чтобы не заплывать жиром, бросает курить (пока безрезультатно, но должно же остаться хоть что-то, правда?). Она жива, да. Если вдруг кто спросит. Вот она, здесь. У себя в квартире, которая даже не засрана коробками из-под пиццы, нестиранными вещами и проплаканными насквозь подушками. Все хо-ро-блять-шо. Решила – хватит сдыхать из-за мужиков. Забавно, правда? На третьем дошло. Но дзен был пойман далеко не сразу. Сначала она думала, что нужно – по старой схеме – запить, закурить и затрахать. Первые два пункта Яся начала исполнять в тот же день, когда вернулась домой опухшая от слез и выжатая досуха. А на второй день пришла Наташа и влепила ей самую смачную пощечину в ее жизни. Да-да, та самая Натуся. Пришла, вся такая няша в розовом, с милой улыбкой поставила переноску с Генри на диван, погугукала там что-то с ним, развернулась к Ясе и так долбанула ей по роже, что у нее звездочки заплясали перед глазами, а только что выпитый бокал вина чуть не полез обратно. А потом началась лекция. Длилась она, по ощущениям, часов шесть. Про неблагодарность, про Васю, про то, что жизнь гораздо круче, если не вертеть ее исключительно вокруг мужиков, а Яся – тупая дура, если до сих пор этого не поняла. Кажется, Натуся даже матом ругнулась пару раз. И Яся реально прозрела. И вот теперь она жива, она в порядке, у нее даже румянец есть на щеках, только вот… Только вот когда в дверь звонят, каждый раз вздрагивает. Не Яся, нет. Ее сердце вздрагивает. На этот раз сюрприз совсем неожиданный. Пожалуй, даже увидеть Елисея было бы сейчас не так странно. За дверью Валя. Она так неорганично смотрится в Ясиной квартире, если честно. Они не виделись около года, а до этого дружили лет пять, и, представьте себе, Валя ни разу в жизни здесь не была. И они еще это называли дружбой? Странные какие. – Как у тебя… дела? – спрашивает Валя, помешивая ложечкой сахар в чае и расставляя свои привычные паузы между словами, как многоточия. Им обеим капец как неловко. «Лютый кринж», – сказал бы Елисей. Потому что их жизни оказались какой-то фиговой дешевой мелодрамой. Сами посудите – перед ней сидит девушка Ясиного бывшего любовника. С сыном которого Яся встречалась тоже. Как они вообще во всей этой фигне выживают и еще не пизданулись окончательно? Нормальные бы уже пизданулись. Может и хорошо, что они ненормальные? – Да все круто. Шоурум открыла, работаю. Васька, вон, во втором классе уже, – очень хочется выглядеть р а д о с т н о й, но, если честно, улыбка выходит так себе, Яся и сама это чувствует. – А ты как? Слышала, у вас с Макаром какой-то кризис… Ты не переживай, у меня уже давно к нему ничего нет, если хочешь обсудить – давай. Я не против. Валя впервые с того момента, как пришла, поднимает на Ярославу взгляд. Она бледная. Яся вспоминает тот последний разговор с Макаром три месяца назад – тогда он тоже был бледным. – Откуда ты слышала? – Настю недавно встретила в центре. – Да, но… Это было ожидаемо, что все пойдет по наклонной… Мы… несовместимы… – Уверена? Хочешь, Натусика попрошу, она натальную карту составит? Валя уголком губ улыбается, и на дне ее глаз вспыхивает едва заметный огонек. Но почти тут же гаснет. – Я… не про Макара пришла говорить, Ясь. – А о чем тогда? Это в воздухе повисает – мокрое и тяжелое, как оставленный под дождем старый матрас. Напряжение. Неловкость. Нежелание все испоганить и необходимость говорить. Валя салфетку в руке мнет, покусывает губу. Явно слова подбирает, а потом выдает на одном дыхании: – В общем, Елисей сейчас живет у меня. Ну, в моей квартире, где мама, Дашка там… Яся аж вздрагивает. Потому что нет-она-не-считала-сколько месяцев уже это имя никто в ее квартире вслух не произносил. Разве что Васька, но как она ему запретит? А тут тыдыщ. Как булыжником по голове. Она как будто бы даже чувствует иллюзорную боль в затылке. – Ясно, – это все, что она может ответить, потому что парализована. Вы прикиньте, да? Имени хватает, чтобы парализовало. С ума сойти. Валя чуть наклоняется над столом, пальцами Ясиной руки касается. – Не в этом смысле, конечно же, – осторожно добавляет она. – Ну КОНЕЧНО ЖЕ! – вспыхивает Ярослава. – Ты ж не извращенка там какая-то! – Ну пожалуйста, Яся! Не цепляйся к словам! У Валентины Юрьевны Иванько, к слову, есть секретное оружие – ее брови. Они запросто могут заставить тебя успокоиться, перестать злиться. Они вообще каким-то гипнотическим свойством обладают, как только она их домиком сводит и глазами своими добрыми смотрит, ты сразу ей все прощаешь. – Ладно-ладно. Продолжай. – Слушай, он с отцом поссорился очень сильно. Молчит, не говорит почему. Пришел ко мне три дня назад, попросился пожить. Говорит, больше некуда. К матери уехать не может, она на каком-то ретрите, телефон уже вторую неделю недоступен… А он дома сидит, не ест почти, не спит толком. В институт не ходит… И вообще никуда. Я просто не знаю, что делать. Яся подливает им обеим чай, хотя и тот еще не допит. Ей просто нужно деть куда-то руки – ее трясет. – Валь, я не знаю, вводил ли тебя Макар в курс дел… Иванько чуть краснеет щеками. – В каком-то… смысле… – Вооот. Значит понимаешь, что тут я тебе не помощник. – Может, хотя бы поговоришь с ним? – Да не могу я с ним говорить! – она встает, руки в волосы запускает. Сердце бухает в груди, раны, что тоненькой пленкой за три месяца покрылись, опять начинают безбожно кровоточить. – Я Макару обещала исчезнуть. Испариться из жизни Елисея навсегда. Я ему слово дала, понимаешь? Впервые в жизни дай мне это слово сдержать. Валя смотрит на нее, не моргая. После чего кивает и делает из чашки крошечный глоток. Внезапно такая усталость накатывает. Яся и не думала, что такого небольшого разговора о нем хватит, чтобы выдохнуться, все силы свои растерять. Идиотка. Она была уверена, что справляется, ну вы посмотрите на нее! – Прости. – Нет, что ты! – восклицает Валя и снова за руку ее берет. На этот раз сжимает крепко. – Это ты прости, что я разбередила… Ничего, я придумаю что-нибудь. – Конечно придумаешь, Иванько! Ты ведь психолог! – Да какой я… психолог, – голос угасает, взгляд опускается в стол. – Со своими отношениями и то… не смогла разобраться. Ясе до чертиков хочется Валю обнять. Не потому что той нужна поддержка, а совершенно эгоистично, ради себя самой. Когда она в последний раз вообще обнимала кого-то, кроме сына? Хочется к груди ее прижаться, понюхать свитер – а вдруг сегодня или вчера она обнимала Елисея? Вдруг на ней его запах остался? Ну хоть на глоток? Боже, она свихнулась. Сапрыкин прав, ей пора в психушку. Эта иллюзия прекрасной жизни – чистые фасады у кухонных шкафов, полный холодильник полезной еды, выстиранные простыни, – зачем это все, если внутри нее взрываются бомбы?