ИЗ ГОЛУБОЙ ЛАЗУРИ

Двенадцатый день Утро знало, что, две фасолинки ещё мирно спят, но родителям ведь надо работать… Буду будить, понедельники ведь тоже нужны. Начинался уже двенадцатый день новой жизни. Выключив будильник, Серкан решил позволить себе приникнуть к такой любимой соблазнительной ложбинке обнаженного тела жены. Уткнувшись носом, вдыхая аромат нежной кожи, издавая звуки причмокиваний и посапываний. — Что ты там бормочешь? — Я не бормочу, я наслаждаюсь. — Если продолжишь, опоздаешь на работу. Тебе сегодня на стройку с Энгином. — Я помню, но давай, я по-быстрому, сейчас заведу тебя, и мы быстро управимся, здесь или лучше в душе, как тебе? — Я ещё сонная. — Сейчас проснёшься, пообещал муж, заводя пальцы в створки, скрывающие манящие глубины, понял, что ждать не долго… — уже можно, любимая моя вишенка? Какая сочная вишенка, я уже тут… — принимай своего друга… с добрым утром… любимая, тебе так удобно? Вопросы остались без ответа, вернее сорванный стон был лучшим ответом жены. — Какая ты быстрая, а претворялась, не хотела она… ну, ну… догоняю… Он не знал, что она уже была объята страстным желанием с первой минуты прикосновения к её груди, тело верховодило, мозг атрофировался — «это всё гормоны или любовь? Разрядка, на долго ли её хватит, прямо стыд какой-то… Хоть бы прошло скорее, а то даже сидеть опасно. Надо бельё другое попробовать. Вот природа, властитель чувственности. Наверное, у мужчин всё время так — смеялась она своим мыслям, — бедные!» — О чём задумалась? — Тебе не скажу. — Эда, душа моя, я и так в курсе, твои грудки тебя выдали, врушка, но я в полном восторге, готов приплачивать твоим гормонам, продлю с ними договор о сотрудничестве. Не бей меня подушкой! получишь сдачи, и по попе, нет, там опасно, точно опоздаем тогда! — В душе он пел в полный голос. Его никто не слышит, жена варит кофе, а прохладная вода, льющаяся из душа пусть разносит по миру песню его любви и счастья. Песня была дурацкая, подстать его настроению, зато весело! Подумал: — было ли ему, когда- нибудь весело в его прежней жизни? И слова-то такого не знал… Эда приготовила тосты с сыром и листьями салата, кофе она научилась варить почти как Серкан, но что он такое секретное делает с ним, надо подсмотреть, может какие специи добавляет? Сменив в душе Серкана, быстро привела себя в порядок, надела широкие брюки, скрывающие спортивные трусики, не доставляющие своей теснотой неловкости возбуждённым частям нового тела. Вот же ещё проблема, а ведь все сложности впереди. Надо привыкать терпеть… Но какие же они были восхитительные в ромашковом поле! Есть ради чего терпеть — вспомнила свой волшебный сон. Заглянули к сыну, который привычно читал в кресле. В комнате полный порядок рюкзак приготовлен уже у двери на комоде. Обувь чистая, рубашка свежая, волосы причесанные. Обсудили вопросы по учёбе, Серкан вышел с сыном к воротам. Машина, подъехавшая за сыном, уже ждала у ворот. Новый охранник сдержанно приветствовал Серкана, доложил обстановку, отчитался по составу смены, работе камер наблюдения и исправной картинке на большом мониторе. В помещении охраны находился ещё один охранник. Третьего он заметил, когда подъехала машина за Русланом. Серкан заглянул в окно: — Муса, у меня сменилась охранная фирма, тебе выдадут пропуск, зайди к ним, сфотографируйся на пропуск, паспорт предъяви. — Хорошо, господин Серкан, слава Аллаху, что сменили, вечно на месте не было, беспокоился за мальчика. — Чего тогда молчал, ждал происшествий? Ты свою ответственность понимаешь? Думаешь от хорошей жизни охрану сменил. Предупреждаю, чтобы каждое действие было продумано, перед школой, после школы, на дороге не теряй бдительность, могут подставить. Следи за подозрительными машинами, что за тобой едут. Если что-то не понравится, лучше подстрахуйся, позвони. Двери, чтобы закрыты были. Головой отвечаешь. — Я Вас понял, господин Серкан, буду очень внимателен. Серкан дождался водителя, получившего пропуск, усадил сына в машину, не смог отказать себе в поцелуе рыжей макушки. Смотрел в след удаляющемуся автомобилю. Как же дорог стал этот, вроде чужой ему мальчишка. Никогда не думал о детях, вернее думал, что это не для него с его занятостью, погруженностью с головой в работу… И вот это одинокое чудо заселилось в сердце и наполнило щемящим чувством любви и ответственности за хрупкую жизнь маленького человека. Да, принять в свою жизнь кого-то — это не накормить, одеть, обуть, а стать ему настоящим отцом, какого он сам не знал в своей жизни. Буду учиться. В следующий выходной пойдём на рыбалку, хоть начнём разговаривать друг с другом. Надо самому быть с ним открытым. Меня он считывает лучше, чем я его. Буду изучать сына. Эх! Будто в начальную школу поступил, а ведь какого мнения о себе был! Индюк напыщенный. — Так рассуждал новоиспечённый отец. — Эда, скажи, а куда ходят с детьми отцы — задал вопрос жене по дороге на работу. Она видела, что муж был задумчив, решила не спрашивать. Сам откроется. Значит о сыне думал. Считает не додаёт ему, ново это для него, как и для меня — так она подумала, прежде, чем ответить. — Серкан, я не очень хороший помощник тебе в этом вопросе. Отец мой очень много работал, мы с ним мало куда ходили, разве что на море он нас возил. Учил меня плавать. Он никогда не воспитывал меня, как мама, не читал нравоучений, если у него выдавалось время, мы просто беседовали. Про звёзды мне рассказывал, истории какие-то. Я очень своевольная была, он защищал меня от маминых упрёков, просто любил. — — Мама больше мной занималась, я много времени проводила в цветочном магазине, она привила мне любовь к растениям. Но мне мало их досталось, моих мамы и папы. Потом тётя приняла меня, окружила заботой и любовью, но росла я, как вольный ветер. — — Я понимаю откуда появился твой вопрос. Ты очень хороший человек, Серкан. Сын тебя любит уже, смотрит на тебя, как на божество. Просто ещё мало времени прошло, ты найдешь к нему путь. Ты говорил, что твой брат был для тебя кумиром, вспомни ваши отношения, даже не в действиях, а в отклике. Попробуй поступать так же. — Я тут надумал в следующий выходной пойти на рыбалку с ним, зря что ли удочки покупали. Зимой, конечно на лыжах будем кататься. Можно в горы поехать. Как тебе? Ты умеешь на горных лыжах кататься? Но вообще-то тебе пока нельзя, у тебя там ясли открылись. — Он положил руку на место жительства фасолинок. — Я уже полностью уверен, что там две фасолинки. Что за чудо будет. Завтра я выужу из твоего доктора эту тайну. Не вздумай идти к нему без меня! — Как скажешь, дорогой. — Приехали. Постараюсь вернуться к обеду. Скажи Энгину, что я жду его. Вообще-то сейчас позвоню ему, может он на своей поедет. Иди ко мне, поцелую тебя, вишенка моя — они рассмеялись, вспомнив утреннюю вишнёвую историю — так, и где тут заветные мои любимые… — запуская руку под джемпер жены… — Сер-ка-н- н…! Ты смерти моей хочешь? Или ты сейчас никуда не поедешь, а понесёшь меня в кабинет. Я скоро ходить не смогу… — Теперь ты меня поймешь, на каком колу я сидел первый день, немного смешно, но обещаю, больше не буду тебя провоцировать, прости. Но мне все равно весело от этого. — Мне не до веселья. Приезжай скорее. Работы много. Если будешь успевать к обеду, закажи доставку в офис. Я постоянно хочу есть, прямо с цепи сорвалась, состою из одних желаний… Ладно пошла, мне сегодня надо двойную работу сделать, завтра потерянный день будет. Забыла фрукты с собой взять… Ладно, схожу в буфет. — Нет, любимая, думаю, завтрашний день будет, как раз, найденным. Ладно, беги, только осторожно, помни, вас трое… Позвонив Энгину, Серкан узнал, что тот уже выехал, слава Аллаху, на объект самостоятельно, так не хотелось отвлекаться от своих мыслей… Он любил езду за рулём, в этом единении с железным другом находил кайф, ведь так прекрасно думается в стремительно мчащемся автомобиле. Монотонность пустынной трассы освобождала голову от программ и настроек, мысли своим ходом выбирали направления, которым можно отдаваться вполне. Что предложит ему дорога сегодня? Мелькают картинки его с Эдой наполненных одиннадцати дней, цепляясь за её улыбку, глаза, полные слёз, когда от печали, когда от счастья. Чем заслужил он эту девушку? Мудрую не по годам, смешную, как маленькая девчонка, прекрасную, совершенную, сделанную по его лекалам, по всем изгибам его души, без единого зазора. Разве такое бывает? И она любит его, он видит эту любовь воочию, слышит сердцем, чувствует кожей, всем телом. Разве такое бывает? Предоставит ли жизнь ему шанс сберечь этот бесценный дар (вспыхнули слова Лики: бесценный дар). Не устанет ли быть любящим, понимающим, любимым. Сохранит ли трепет до конца их дней. Разве такое бывает? Сможет ли быть настоящим отцом своим детям. Создаст ли им условия для успешной жизни. Научит ли их любить. Серкан Болат, способен ли ты на это? Услышал чётко тихий голос в голове: Да. Серкан, в тебе гораздо больше сил и возможностей, чем ты думаешь. Это любовь наделяет человека силой, неведомой другим. — Лика! Я что могу тебя слышать без телефона? — Да. — У меня к тебе столько вопросов! — На все вопросы ответы в тебе самом. — Где ты находишься, где располагаешься? Ты во мне? — Не заморачивайся такими лёгкими вопросами, сказала же, все ответы в тебе самом. Улыбнись. Улыбка тебе к лицу. Что глаза вытаращил, смотри на дорогу… — Я схожу с ума…- услышал только легкий смех… — Да-а-а. Ну, очень смешно. И правда смешно, даже весело, как сегодня в душе. Юмористка! На объекте уже ждал Энгин. Разборки с поддельными сертификатами поставщиков материалов были коротки. Оплату отозвать, составить акт претензий. Конструкции уже, уложенные в дело разобрать, выставить штрафные санкции. Что же за сволочи такие! А если бы строители были не столь бдительны, пострадали бы люди. Несущая система, не набрав необходимой прочности, могла разрушиться, поглотив людей. Надо передать дело в арбитражный суд. Пусть Энгин занимается. Его работа. А сам займётся новым объектом — выставочным комплексом. Образ его сложился, надо приступать к проекту. Эда просила обед заказать. Надо подумать, чем бы порадовать свою девочку… Карандаш, устремлённый остриём в небо привычно гнездился в копне волос Эды. Запакованная в широкие брюки и тёплый джемпер она являла неприступную крепость. «Хоть бы малость какую оставила моему глазу, придется раздевать… Да что я за маньяк! Ведь обещал без провокаций. Но так весело наблюдать за буйством пресловутых гормонов, они мои тайные союзники». — Эда, я вернулся, пойдём уже обед доставили. — Серкан, я и не слышала — развернулась жена — скоро приду, тут дел на пару минут осталось. О чудо! В глубоком вырезе джемпера уютно расположились две округлости, между которыми улеглось серебряное сердечко, подаренное в день помолвки. Она знала, чем порадовать мужа. Моё сердечко уже там, какая же у него привилегия… Завидую… Точно маньяк! Тряхнув головой, отправился в кабинет. Через пару мину появилась Эда. — Закрой, пожалуйста дверь. — Хорошо. Вижу уже обед на столе. Чем нас сегодня кормят? — Сначала кормят меня, сядь ко мне, я скучал без них, дай налюбоваться, я слегка… — Ты что женскую грудь не видел? Все девушки так одеваются. — Глупенькая, но ведь эти же мои личные, да ещё самые прекрасные. — Ты решил меня погубить — застонала жена. — Я решил тебя вознести! — А еда?! — Холодную съедим. Иди наверх в кабинет, я следом. — Нет ты первый иди, я кальмара колечко съем и пару картофелин, догоню. Серкан осматривал кабинет — остеклённая стена — надо, чтобы их не было видно, тогда на диване. А на столе было бы лучше, прошлый раз понравилось, станок, что надо. Эда прибежала, дожевывая кальмара. — До чего же ты живая, словно горная речка, кристально чистая, такая тонкая, неповторимая, любимая, — снимая джемпер с жены шептал Серкан, целуя любимую. — Ой, Серкан, стой! Не могу снимать брюки сегодня! — Что с ними не так — спросил, покрывая поцелуями вздыбленные соски. — Я одета не по форме. Ты будешь смеяться. — Я обещаю, что не буду, что там у тебя такое бесформенное? — Трусики. — Душа моя, если бы меня интересовали твои трусики, я бы их не снимал. - Насильно уложил Эду на диван. - Какие же они прелестные, как у девочек в детском садике! — Ты знаешь какие бывают трусики у девочек? — Предполагаю. До чего же ты смешная, подарю тебе дюжину таких. Буду любоваться… вот так-то лучше… Только тихо! — Накрыв губы жены своими, заглушал судорожные стоны и свой еле сдержанный рык. — Эда твои трусики так возбуждают, так лукаво скрывают тайные достоинства, прошу, одевай их для меня. — разомлевший, лёжа на диване, в обнимку с женой восторгался Серкан. — До чего ты непредсказуемая! Торнадо! — А ты маньяк! И пошляк! — Сама маньячка, нет искусительница! — Тише, мы же в офисе! — Тут хорошая звукоизоляция. — Уже проверял? — Не приходилось. Я его сам проектировал. Только кричать не надо, а разговоры не слышно. — Мне здесь так уютно с тобой, век бы так лежала в твоих объятьях… — Ну ты меня завела своими прелестными трусиками, чудо моё! — Вот превращусь в огромный шар, ты меня разлюбишь… — Эда, стань ты шаром, или кормящей мамой, или пожилой женщиной с внуками и правнуками, всегда будешь мной любима. Только была бы здорова и весела. Ты единственная во всех мирах моя несказанно любимая женщина. Проживи я хоть сто жизней, любил бы только тебя… Обеденный перерыв эффективно потраченный на утоление голода завершился. Работа спорилась. Эда подтянула свои долги перед коллегами. Наметила завершить проект до конца недели. С лёгким сердцем можно завтра заняться собой и своей пока ещё тайной. Она постучалась в кабинет Серкана, чтобы доложить о своих успехах. — Заходи, что так осторожно, занимаюсь вполне легальными делами, начал новый проект выставочного комплекса. — Я зашла отчитаться, что подтянула все хвосты со всеми рассчиталась, к концу недели завершу проект. Так что завтра могу заняться собой и нашими малышами… или малышом. — Не говори так, уже представляю, как я этот дубль буду держать на руках. У меня получается. — счастливая улыбка играла на губах Серкана. — Ты как-то странно на меня смотришь. О чём думаешь? — Я не думаю. Я тобой любуюсь. Ты такой красивый, Серкан. Тебе улыбка идет, у тебя такие красивые губы. — Эда, я не девушка, но впору покраснеть. — Можно подумать, что ты не знаешь, как ты красив. — Этот вопрос меня не интересовал никогда, лишь только в той степени, чтобы внешность соответствовала имиджу, позволяющему поддерживать деловые контакты, а видя своё отражение в глазах партнёров, ну может и в глазах женщин, догадывался, что моя внешность соответствует представлениям о мужской красоте. Так что только, как отражение. — А какое отражение себя ты видишь в моих глазах? — улыбаясь задумчиво спросила Эда. — В твоих дивных глазах — озёрах — он задумался — я вижу твою любовь… разве она относится к моей внешности? Я и не знал, что любовь можно видеть. Самая лучшая женщина на свете излучает свою любовь мне, это почти осязаемо. Это ли ни счастье? Эда, я сам вырос в своих глазах, как мужчина, как человек. Не появись ты в моей жизни, так бы и не узнал этих высот… — он говорил тихо, осознавая каждое слово, глядя в глаза жене и его сердце стучало азбукой Морзе послание о его чувстве, мужском чувстве любви к женщине. — Ну, что, любимая, все уже ушли. Поехали за сыном, жена. В доме Айдан царило веселье. Громкие голоса вперемешку со смехом наполняли гостиную. Участники весёлого действа не заметили вошедших. Госпожа Айдан, Руслан, Сейфи и…неожиданно… господин Кемаль были увлечены настольной игрой. Они оспаривали какое-то действие женщины, на что она выдвигала нелепые, но на её взгляд, неоспоримые аргументы. — О чём такой весёлый спор? — подал голос Серкан. — О! дети пришли, радостно воскликнула Госпожа Айдан. — Они совершенно не знакомы с женской логикой! — жаловалась она, обнимая сына и невестку. — Конечно, женской логике самое место в мужской компании. Здравствуйте, господин Кемаль, Сейфи. Судя по атмосфере можно заключить, что у вас всё в порядке. Мы рады за вас. — Сейфи, убирай все, будем ужинать. В кои-то веки все собрались. Серкан хмыкнул на слова матери, в число всех входит и этот мало знакомый мужчина, вернее знакомый только по не очень весёлому делу о наследстве. — «Понаблюдаем… что-то мне подсказывает, что тут другая тема.» На ужин были поданы манты, запечённая рыба, множество закусок и разнообразных салатов, выглядело, как праздничное застолье, но не рядовой ужин понедельника. Весёлое настроение не иссякало, поддерживаемое хозяйкой дома и господином Кемалем, которые оживлённо вспоминали время, проведенное в Италии, где Айдан повышала квалификацию дизайнера, изучая изобразительное искусство Европы и Азии, а Кемаль европейское законодательство. Там они и познакомились. На десерт Сейфи принёс торт и большую вазу с клубникой. Эда воодушевилась, увидев любимую ягоду — Я торт не буду, я только клубнику. — Господин Серкан, вашу любимую вишню не удалось купить — не сезон, знаю у вас аллергия на клубнику. — Значит мы товарищи по несчастью с Серканом, у меня тоже аллергия и причём только на клубнику, даже в больницу попадал. — Серкан, ты ведь не пострадаешь, если я поем клубники? — смеялась Эда хитро взглянув на мужа. — Сильно не налегай, помни ты не одна. — Это ты о ком? — О себе… конечно. — Ну, да… но… — Мама, мы поехали, Руслан, бери рюкзак, пора домой. Спасибо за ужин, было всё очень вкусно. Господин Кемаль, рад был встрече. Эда! Вперёд! В машине Серкан поинтересовался у сына — а что Господин Кемаль приходил? Какие-то дела? — Про дела не знаю, я уроки делал. Может, так просто приходил к бабушке, у них любовь. — Серкан резко затормозил. — Ты это о чём, шутка такая? — Какая шутка, он её любит, а она его. — И как ты это понял? — Ну это же видно! — Ты считаешь, что любовь можно видеть? — Конечно, она, как свет, а свет видно. Конечно у них не такой свет, как между вами, но тоже есть. — Эда, ты это слышишь? — Слышу, Серкан. Ты ведь тоже его видишь, может по-другому, но ты же говорил… — Как в рентген кабинете живу! Втроём они пошли во флигель к сыну. Серкан расспросил его об успехах. Что в музыкальном классе нового, нравиться ли ему. — Да, нравится, учительница хорошая, но мы пока ноты изучаем, пробуем гаммы учить, мне нравится слушать старших учеников, есть очень талантливые. — Сын, может нам в выходной рыбалку затеять? Научишь меня. Что нам для этого надо? — Это здорово! А маму возьмем? — Думаю это мужское дело. Как думаешь, мама? — Конечно, у меня своих дел хватает. Вроде, как женских… — Так что, у нас для рыбалки всё есть? — Червей надо накопать. — Накопать? И где же? — В земле. — А купить их нельзя? — Наверное, можно. — Живых? — Ну, да. — О, Аллах! — Может меня на рыбалку всё-таки лучше взять? — Эда, не издевайся. Научусь. Ну, что по местам? Доброй ночи, сынок. — Серкан, ты не забыл контракт охранникам отдать? — Забыл в машине. Надо отдать. Мы сегодня проплатили, пойду отнесу. Иди пока в душ. Или меня подождёшь? — Нет, пойду, устала что-то. — Тогда ложись, приду, разглажу тебе спинку и ножки. Вернувшись от охранников, Серкан сразу зашёл в душ. Эда оставила после себя туман аромата, так им любимого. Он предвкушал как будет гладить свою девочку, снимая её усталость, и наслаждаться её божественным телом. Привычно обвернув бёдра полотенцем, устремился в чертог. Эду он застал плотно укутанную в одеяло, будто бы спящей. Не заболела ли, что-то рано заснула. Он приложился губами ко лбу жены, температура нормальная. Заметил дрожащие веки- не спит же, притворяется… — Эда, ведь не спишь, вижу, замерзла что ли? Укуталась, давай согрею. Откинув одеяло обнаружил ещё одно укрытие в виде ночной сорочки –это что-то новенькое. — Ты мне заграждение выстроила? Что случилось, малышка? Ну-ка снимай свой скафандр, буду тебя разглаживать. Она вцепилась в свою почти прозрачную защиту, словно та являлась её спасением. Только от чего? От него что ли. — Девочка моя, да что с тобой? Что ты цепляешься, как за спасательный круг за это обмундирование? Она распахнула ресницы, глаза полны слёз — Сер-ка-н, я больше так не могу! Это пытка какая-то! Измучилась… — Да скажи же мне, наконец, что за пытка? Почему не поделишься? — Я сгораю от же-ла-ни-я… Я истерически все время тебя хочу… Мне так стыдно… Ты меня разлюбишь… — О, Аллах! Девочка моя любимая, за что же тебе стыдиться, ведь рядом с тобой муж, а не прохожий с улицы! Иди ко мне, моё счастье, разве может быть что-нибудь лучше этого, когда твоя любимая желает тебя? — Я, как обезьяна с гранатой с вырванной чекой вот-вот взорвусь! — Откуда ты знаешь про обезьяну, да еще и с гранатой, и с вырванной чекой?! — ласково успокаивая жену своими мягкими руками, гладя по голове, — право, как малое дитя, — тихим голосом шептал ей на ухо. — Читала… Но, если ты сейчас не при-дёшь- ко- мне… — Я уже здесь, любовь моя, чека на месте… Распластавшись, они смотрели в небеса. Он взглянул на жену — по её лицу стекали слёзы, вздрагивали плечики, она сдерживалась, что ей плохо удавалось. Он лёг на бок, вытирая дорожки слез, целовал, бормотал слова утешения. — Не полегчало? Сядь ко мне. Я запрещаю тебе думать о себе такое. Ты просто моя спелая вишенка, которую только тронь, и она брызнет соком. Я соберу все твои соки без остатка, ну давай же, я уже тебя жду. Так удобно? Какая же ты у меня сочная, несравненная, любимая моя! … Ты уже всё? Сейчас ещё взлетишь в небеса, я с тобой… На этот раз встреча на высшем уровне счастливо состоялась… Теперь, уже не боясь близости, Эда прижалась к мужу. Он понял, что она хочет что-то сказать, но не решается. — Говори, любимая. — Не могу принять себя такой, уговоры не помогают, но не только тело, но и мысли мои, всё поглощено тобой. Ты сосредоточился в каждой клетке моего тела и ума, просто наваждение какое-то, если так продлиться еще пару дней, я сойду с ума, или арестую тебя здесь в кровати. — Мне больше нравится второе. Я вот размышляю над этой нашей историей, и мне кажется, вернее я чувствую, что смысл во всем этом глубже, не на поверхности. Я с тобой познал такие пределы, в том числе и чувственные, о каких и не предполагал. Даже не касаясь тебя, или касаясь только мысленно, моё тело откликается напряжением, что меня тоже смущало, пытался не беспокоить тебя своей безудержной страстью. — — Мы созданы так, как придумано не нами, законы, вложенные в наши тела и души, не поддаются осознанию. Пока… Может в них больше смысла, чем нам кажется. Твои гормоны не в твоей компетенции, моя реакция на твоё присутствие тоже не очень-то управляема. То, что с нами происходит не секс, я уверен, что это одно из высоких проявлений нашей любви. Этой силе есть, очевидно, и другое применение, мы научимся, освоимся в её пределах.- — Просто мы с тобой только в начале нашего познания друг друга. Мы стартанули так стремительно, что нас захлёстывает волна, но мы выплывем, как Птолемей. Давай не будем сопротивляться, уловим течение и научимся направлять тела. Если слушать сердце, то оно шепчет мне, что нас переполняет огромность взаимных чувств. А ещё, может, и нашим фасолинкам нужно узнать, услышать нашу любовь, любовь мамы и папы, ведь они с нами на наших небесах. Ты согласна со мной, любовь моя? — Как бы я хотела, чтобы так всё и было, а то я погрязну в самобичевании. — Только вот этого не надо. Я почти всегда рядом с тобой, и мы найдём способ и место — он улыбнулся своим мыслям — как не пропасть в пучине. Ну, вот и улыбка засияла, и обезьяна в клетке и чека на месте. Не скрывай от меня ничего, беспредельность достойная замена твоим слезам, моя плакса. Согласна? — Да, согласна. Как же я тебя люблю, Серкан. Ты умеешь разобрать меня на части и собрать заново. — Не всё же только тебе моими костями греметь. Спи, моя девочка. Завтра у тебя сложный день. Эда заснула в его объятьях, у него на груди, закинув ногу на него, словно боялась упустить, потерять своего мужа, своё счастье. — Я правильно понимаю, то, что с нами происходит? Не надеясь на ответ задал вопрос Серкан, словно самому себе. — «Да, ты молодец, уважаю.» — услышал чёткий ответ. — Хм, точно рентген кабинет… Он лежал долго с закрытыми глазами, перелистывая все двенадцать дней своей, их с Эдой новой жизни. Все события, переживания, оттенки чувств были для него в открытом доступе, словно зафиксированные невидимой рукой. Двенадцать дней, как целая жизнь, разворачивали свои хроники неспешно, давая возможность осознать то, что в стремительном потоке не было осознано, хотя и сейчас застревало в связи с новизной ощущений, чувств и впечатлений. Даже эти, всего двенадцать дней, стоили целой жизни. Как же долго он ждал эту свою женщину, такую мудрую порой и такую девственно невинную, словно ребёнок, с восторженным взглядом на людей, работу, самую рутинную, наполняя её своим светом. Своим невидимым лучом она и ему умудрялась подсветить то, что до этого было сокрыто от него, не входило в зону его внимания. Мир стал другим. Целый Мир, словно лишился теней, заиграл красками, приобрёл объём, наполнение, аромат. Что за чудо эта девочка, мирно посапывающая на его груди. За что ему такое счастье, может, для чего-то? Что ожидает их впереди… Эда вздохнула глубоко, легкая улыбка, говорила Серкану, что сон её вполне счастливый и он позволил жене повернуться на другой бок, высвобождаясь из его объятий. Укрыв её одеялом, он поднялся, спать не хотелось. Поставил будильник на шесть часов, вышел на террасу. Давно он не смотрел на звёзды. Настроив телескоп, привычно обследовал участок неба. Все звёзды неожиданно оказались на месте. — Хоть там стабильность…- пронеслось в голове. — Смешно. Смешно думать, что звёзды — солнца стабильны и неизменны. Их вселенские циклы вершат свои новые реальности, и конечно же и нашу, только поспевай поворачиваться. Иллюзорная тишина не обманывала разум Серкана, везде свои песни. А они с Эдой пели свою, на два голоса. Ничего так получается мотивчик, вполне себе… ново… Осенняя прохлада окутывала тело. Поёжился. Там такая тёплая жена… Пойду греться, не напугать бы. Он потихоньку проник под одеяло. — Серкан! Я тебя потеряла. Ой, какой ты холодный! Ты где бродил? — Прости, разбудил тебя. — Я не спала, проснулась, а тебя нет, думала сбежал от меня — засмеялась Эда. — Ты так мирно спала, улыбалась чему-то. А я на звезды смотрел, проверял, все ли на месте. — Ну, и как? — Стабильно всё вроде. А ты чего проснулась? — Есть хочу. — Вот тебе здрасьте! И что же тебе принести? — Я не знаю, пойдём в холодильник заглянем, а то ты мне мало принесёшь, и чего-нибудь полезное… — А тебе чего-нибудь бесполезного хочется или вредного? — Вредного! Жареной картошки, но согласна на сэндвич с сыром, колбасой и огурчиком. И с горчицей. И тортик. — Может сразу в ресторан? Чего мелочиться-то! — Ты меня презираешь? — Я тебя обожаю! Пойдём кормить детей! — А мороженное у нас есть? — Найдём, дети мои! Запрыгивай, пользуйся, пока не растолстела! — Ну, вот, весь аппетит испортил, лучше умру от голода…- поднывала жена. — Я тебя на коляске возить буду, вернее вас троих… — Не загадывай, вдруг обсчитаются. — Пусть только попробуют. Я на них в суд подам. Спешивайся, приехали. Эда стала изымать из холодильника всё подряд. — Нет, так не пойдёт. Вот тебе сыр, огурчик, ветчина. Сделаю тебе сэндвич, и поехали домой. — А мороженное? — Завтра. Надо что-нибудь на перекус в бар заложить, чтобы сократить километраж. Получим список от доктора, тогда решим, чем будем кормить голодающих. — Котлетами! — Посмотрим. Серкан нёс свою драгоценную ношу, аппетитно жующую сэндвич. Гордость и радость обуревали его, ставшего творцом заявляющей о себе новой жизни… Они уже хотят есть! Но он на страже здоровья, и это его зона ответственности. Выгрузив довольную жену в кровать, Серкан сел рядом. — Как ты, любимая? Полегчало? — Вроде, да. Боюсь сглазить. — Ты страхов –то не нагоняй, мы же договорились, что со всем справимся. Условия для этого все есть. Давай спинку помассирую. — Давай, видно спала неправильно возле шеи, вот так. Какие же у тебя руки волшебные. Раз провёл, и я жива. — Спать не хочешь? — Да, видно, выспалась. — Ты только час проспала. Закрывай глаза, хочешь я тебе почитаю. — А что? — Сюрприз. Ложись поудобнее. «Жил да был Маленький принц. Он жил на планете, которая была чуть побольше его самого, и ему очень не хватало друга…» Те, кто понимает, что такое жизнь, сразу увидели бы, что это гораздо больше похоже на правду… Ибо я совсем не хочу, чтобы мою книжку читали просто ради забавы. Сердце мое больно сжимается, когда я вспоминаю моего маленького друга, и нелегко мне о нем говорить. Вот уже шесть лет, как мой друг вместе с барашком меня покинул. И я пытаюсь рассказать о нем для того, чтобы его не забыть. Это очень печально, когда забывают друзей. Не у всякого был друг. И я боюсь стать таким, как взрослые, которым ничто не интересно, кроме цифр. Еще и потому я купил ящик с красками и цветные карандаши. Не так это просто — в моем возрасте вновь приниматься за рисование, если за всю свою жизнь только и нарисовал что удава снаружи и изнутри, да и то в шесть лет! Конечно, я стараюсь передать сходство как можно лучше. Но я совсем не уверен, что у меня это получится. Один портрет выходит удачно, а другой ни капли не похож. Вот и с ростом то же: на одном рисунке принц у меня чересчур большой, на другом — чересчур маленький. И я плохо помню, какого цвета была его одежда. Я пробую рисовать и так, и эдак, наугад, с грехом пополам. Наконец, я могу ошибиться и в каких-то важных подробностях. Но вы уж не взыщите. Мой друг никогда мне ничего не объяснял. Может быть, он думал, что я такой же, как он. Но я, к сожалению, не умею увидеть барашка сквозь стенки ящика. Может быть, я немного похож на взрослых. Наверно, я старею.» — Я тоже не умею увидеть барашка сквозь стенки ящика, наверно, я просто слеп… — перефразировал Серкан. — Заснула, красавица. Вот и славно. Лягу потихоньку, чтобы не разбудить. Тринадцатый день. Утро, хоть и осеннее, но солнечное, улыбнулось обитателям чертога. Хоть и жалко будить, но надо! У них ведь очень важные дела. Нельзя опаздывать! Начинался уже тринадцатый день новой жизни.