*****
Тренировочный зал был полон. Менеджеры, танцоры, стафф и сама группа отрабатывали хореографию концерта. Всё шло по плану, все ещё пока, с утра, были полны сил и энтузиазма. Это к вечеру, когда все устанут, Тэгун начнёт ныть и падать на пол, Хонбин перестанет так много улыбаться, Джехван, чтобы поддержать себя и остальных, перейдёт на более визгливый голос, а из Рави будут всё чаще вылетать матные словечки. Да и сам Санхёк начнёт больше орать и злиться на хёнов. Санхёк оглядел мемберов. Хонбин справа от него вдруг пошатнулся, запнулся о собственные ноги и чуть не упал, но тут же выпрямился. Прижал на мгновение пальцы к вискам и быстро посмотрел в сторону, где сидели танцовщики. Санхёк с недоумением оглянулся на него, но Тэгун как раз в этот момент сложил ладони, требуя перерыва, чтобы повторить элемент танца. — Хён, ты чего? — удивился Санхёк. А Хонбин вдруг посмотрел на него странным взглядом и еле слышно прошептал: — Ничего… оппа. Санхёк подавился. Эглите-в-теле-Хонбина очень даже Хонбиновским жестом поправила вечно падающую на глаза чёлку и пристально посмотрела в угол. Женская фигура с длинной косой, заколотой на макушке, вытаскивала из-под завала с одеждой бутылку с водой. — Это вы сейчас… — пересохшими губами спросил Санхёк, придвигаясь как можно ближе. — Ага, — кивнула ему головой привычная фигура, и Санхёку жутко захотелось протереть глаза. Он пялился на Хонбинову фигуру, пытаясь будто под кожу ему залезть и увидеть вместо привычного ему хёна девушку. Но Хонбин был как Хонбин — стоял, улыбался и ни капли не выдавал, что в нём сидит девушка. Стоп! Эглите точно не стала бы улыбаться так, во весь чужой рот — это не в её правилах. Она чаще напряглась и слишком испуганно иногда смотрела по сторонам, будто боясь, что её всё-таки раскроют. — А чего тогда лыбишься так? — прошипел Санхёк. — У меня меся… ммм… красная нить, — он услышал, как в груди парня разрастается утробный смех, и оглянулся на мембера-в-теле-девушки. Тот шёл к ним, внезапно как-то скованно шагая, с круглыми от ощущений глазами и шипя сквозь зубы. И, как ни странно, ВОТ ЭТО было очень похоже на Эглите. Партнёры по несчастью синхронно протянули друг другу руки, якобы передавая бутылку, и Санхёк мигом подцепил женское тело под локоть, помня о том, что её всегда шатает после переноса. Все трое синхронно выдохнули, Эглите улыбнулась, хихикнула и двинулась назад. — Блять! — выругался теперь-уже-Хонбин, скручивая крышку у бутылки. — Хён? — внезапно робким тоном спросил Санхёк. — Да я это уже, я… а у неё красная нить. — Ээээ, — Санхёк реально потерялся, не зная, как реагировать на эдакое откровение. Но Хонбин уже широко и очень привычно улыбнулся, хлопая макнэ по плечу. — Норм всё, просто иногда приходится привыкать… — Разве это не похоже… — Да ни на что это не похоже, в том и прикол. Любые ощущения — всегда отличаются, а про ощущения от половых органов я вообще молчу. Тут не девочки с Венеры, мальчики с Марса, это просто пиздец какие мы с ними разные Галактики. Не сравнить. Он запрокинул голову, глотая воду, а Санхёк облизал пересохшие губы и огляделся. Всё было обычным и привычным — музыка с разных сторон, суета стаффа, разминки артистов, перепалки мемберов и указания менеджеров и хореографа. Ничего необычного, и даже разминающаяся у стенки Эглите не напоминала, что прямо тут, среди них, творится непонятная фантастическая хрень. — Как у вас с ней? Хонбин бросил на него косой взгляд, снова уставился на руки. Потёр друг о друга запястья, пальцы — недавняя привычка, словно убеждающая, что его руки именно его, а не девичьи ладошки. В памяти всплыло событие из недавних — когда после очередной перепалки с Эглите он припёрся к макнэ с двумя упаковками соджу. Санхёк, которому не мешало бы выспаться, только молча притащил из холодильника нехитрую закуску. А потом принялся рассказывать какую-то ерунду про Канаду и Лос-Анджелес: и какие там другие лица, и как странно ведут себя люди в отличие от Кореи, и как ужасно много толстых девушек — не-не, он, конечно, максимально толерантный, но блин, там хотеть просто некого. И про бомжей, и про бухают они там по-страшному, но чёрт, когда работают — это такой драйв и свобода, которой тут, ну простите, нет. А ещё не стоит никто над душой и оглядываться не надо, что кто-то из фанаток просечёт и захейтит, а то и закенселит — хоть пей, хоть кури, хоть с девчонками обнимайся. Даже с этими, с излишним весом. Он нёс чушь, глядя, как Хонбин уговаривает рюмку за рюмкой. Сначала молча, потом мыча что-то нечленораздельно, потом всё активнее вступая в диалог, а потом хёна прорвало. И про первый шок, и про ужас перелёта в ином теле, и адский страх — а вдруг поймают, раскроют? И про Эглите на побережье, и снова шок, когда видишь своё тело со стороны, и как чувствуешь себя по-другому, и какая она всё-таки прикольная и очень-очень, до невозможности чужая, и всё-таки нет никого ближе, и про подключение к её нервной системе, и это адское, неугасимое желание, не сравнимое даже с пубертатной похотью. И боль от каждого её отказа, и может, он именно поэтому творит всякую хню, потому что невозможно по-другому, с такой чужой иностранкой? Именно тогда Санхёк и поверил во всё окончательно. Как бы хорошо ни был прописан сценарий, как бы хорошо ни давал указания режиссёр — в такую роль невозможно вжиться, даже если ты такой отличный актёр, как Хонбин. Только прожить. — Ты её любишь? — перебил его тогда в какой-то момент Санхёк, принимая, как и положено, рюмку двумя руками. Хонбин замолчал, шаря полупьяным взглядом на разложенным прямо на полу закускам. Морщил долго лоб, то открывая, то закрывая рот, кажется, не в состоянии определиться, что же ответить на простой вроде бы вопрос. Наконец растерянно посмотрел на Санхёка и вымученно спросил в ответ: — А ты себя любишь? — Наверное, не очень, раз с тобой сижу тут, вместо того чтобы спать, — не менее растерянно ответил Санхёк через некоторое время, переваривая ответ. Хонбин заснул, приткнувшись головой куда-то ему в грудь, открытый и уязвимый. А Санхёк ещё долго его обнимал, размышляя с оттенком горечи, что даже такому несгибаемому, саркастичному хёну нужно вот это, самое простое — обнимашки в утешение. Но если они нужны даже ему — что тогда с этой девчонкой? Одна, в чужой стране, да ещё и с жирным минусом в виде этого их кроссмайнда, и партнёром, который всё делает по-своему? Именно тогда, с этой нотки сочувствия, наверное, всё и началось: и забота, и искренний интерес — как Эглите вообще всё это вывозит? И желание поддержать, подхватить под локоть — вот как сейчас, когда они менялись невидимо для окружающих, но из-за чего она в хрупком женском теле не могла твёрдо устоять на ногах. Хонбин, прокручивая всё это в голове на вопрос Хёка, вдруг кристально ясно увидел, как своими этими посиделками тогда подтолкнул их друг к другу, ибо макнэ с его огромным сердцем ничего другого и не оставалось, как взять на себя заботу об Эглите. Зря он на неё шипел — в их сближении виноват был он сам. — Пока без надежды на примирение… и это так дико и неправильно, что мне хочется выть, — угрюмо ответил он. Санхёк начал разминать руки, то и дело кося взглядом в угол с танцовщиками. Джу Хёнсон показывал Эглите движения их лидера: в некоторых хореографических номерах было решено заменить его именно Эглите, просто ради контраста. — Может, ты слишком мягко с ней? — спросил он и внёс неожиданное предложение: — В конце концов, все девушки любят решительных парней! Может, стоит не просто шаг сделать навстречу, а фактически захватить власть? Хонбин посмотрел на него круглыми от удивления глазами и чуть у виска пальцем не покрутил. А потом задумался. Идея о том, как он в студии всё-таки силой притиснет Эглите к стене, целуя и не позволяя сбежать, неожиданно сладкой дрожью прошила от макушки до пяток. От такой мечты в подвздошье поселилась приятная невесомость. Может, и стоит.*****
Обмены вернулись в норму, строго по утрам каждое воскресенье. Ну, хоть об этом у них больше не болела голова, ибо во всём остальном всё было не так уж и гладко. Напряжение нарастало. Оно росло по экспоненте в Jellyfish, переползая от отдела концептов в костюмерную, нервировало техников, и выливалось слишком раздражёнными мазками кисточек у стилисток. Искрило между танцорами, заставляло Джехвана повышать голос, Тэгуна молчать больше обычного, читалось в слишком отточенных движениях Санхёка и р-р-раскатистом «р» неизвестно откуда прорезавшимся акцентом у Рави. Между ними двумя оно тоже росло и клубилось грозовой тучей. Может, Эглите этого и не замечала? А может, это всё было из-за их совместного танца? Хонбин помнил, как напряжение точно так же нарастало между ним и Хакёном в прошлый раз, когда их поставили в пару для «Toxic» на концерте. Честно, он был рад, что в этот раз вместо Хакёна будет Эглите. От лидера сексуальностью и нереализованными желаниями, и во время тренировок, и во время концертов искрило почище высоковольтных разрядов. Хонбин потом надолго застревал в душе, пытаясь смыть с себя липкие ощущения рук, взглядов, но что ещё хуже — очень уж откровенных мыслей Хакёна, которых тот не то чтобы стеснялся. Впрочем, приходилось признать, что в копилку группы после их танца прибавилось изрядно плюсиков. И его точно удивило решение сделать «Toxic» с девушкой. На вопрос, как же они так решились, ибо фансервис был всё ещё «наше всё», Чон Чжунён только пожал плечами. — Вы выросли, фанаты выросли… по опросам пара «парень-девушка» опередила «парня-парня» очень даже прилично. А фансервиса вам хватит и во время остальных номеров. Радовался Хонбин рано. Вся группа была по уши занята подготовкой, и они тренировались с танцорами нереально много времени вместе. Хонбин с нарастающим раздражением мог только наблюдать, как Эглите всё больше времени проводит с Санхёком, и — впрочем, это было вполне ожидаемо — с жизнерадостным Джехваном. Он пока так и не решался применить совет Санхёка на практике. Но с учётом «Toxic"а, к этому всё медленно и верно шло. В танце, в тот самый момент, когда оба соприкасались друг с другом в конце, был самым напряжённым и полным страсти. Когда Эглите легко коснулась его волос и заставила откинуть голову, все в тренировочном зале захлопали с восторженными подбадриваниями. Но когда то же самое проделал с девушкой Хонбин, крики внезапно вообще приобрели стихийный характер. Их потом весь день поздравляли, восхищаясь, какая они горячая пара, и даже если кто до этого не догадывался, что они вместе — теперь точно в этом не сомневался. О том, что они всё-таки порознь, знали только сами Хонбин и Эглите. И чем дальше, тем меньше это устраивало айдола. Совет Санхёка грыз подкорку, будя инстинкт охотника, а «Toxic» и активное общение Эглите с мемберами только больше распаляли. В этом было столько упоительного — воображать, как он её нагонит в студии, развернёт и прижмёт к стенке. Вдавит ладони в талию… Ему придётся наклонить голову, чтобы дотянуться до губ, впиваясь желанным и долгожданным поцелуем. У Эглите невыносимо вкусные губы, упругие и податливые. А ещё Хонбину так сильно нравилось, когда она охала от его внезапности, приоткрывая рот, и позволяя ему беспрепятственно туда проникнуть. Шаловливо коснуться своим языком её, чтобы она охнула второй раз, а он отодвинется — посмотреть на изумлённые глаза, с просыпающимся в них голодом. Голодом по нему. Это выражение бесценно: в нём нет ни страха, ни неуверенности, ни миллиона дурацких мелочей из реальности, что их беспрерывно разделяют — только голод и желание продолжать. И тогда бы, прочтя в глазах друг друга это полное понимание, соглашаясь зарыть все топоры на время, она бы потянулась к нему, а он к ней, чтобы столкнуться снова губами в тысяче нежных скользящих касаний. Она не будет ругаться и отталкивать, только крепче сожмёт ладонями его плечи, поддаваясь и подставляясь, а когда дыхание собьётся у обоих, когда его жар вскружит ей голову, а тела будут невыносимо тесно, нереально близко — застонет, моля о большем. А он всё равно будет скользить губами по шее, не остановится ни на миг. И тогда она не выдержит первой, потащит его за собой, к кровати, чтобы упасть и притянуть его сверху… Хватит! Завтра утром обмен, значит — надо прийти пораньше. И может, попробовать то, что советовал Хёк — просто быть настойчивее и не отпускать, как бы не сопротивлялась? В студию Хонбин примчался в очередное воскресенье спозаранку. Эглите спала, в классической позе на животе, уложив руки под подушку. Слабо заплетённая коса вилась по одеялу, светлые пряди обрамляли лицо… Хонбину невыносимо захотелось отвести их пальцами, чтобы ощутить шелковистость и гладкость кожи, улыбнуться затрепетавшим ресницам, полюбоваться на просыпающуюся, медленно выплывающую из снов девушку. Но тут взгляд скользнул ниже, на воротник — и он еле слышно зашипел на очередной адский рисунок её пижамы. — Да что ж такое-то! — пробурчал он почти неслышно и бросился к комоду. Пижамы обнаружились на самой нижней полке, в самом дальнем углу, и у Хонбина зародилось нехорошее подозрение, что их прятали от него. Адские три штуки с Папаями на зебрах, и ещё парочка таких же вырвиглазных, впридачу к той со звёздными войнами (где она только её откопала?), в которой спала Эглите. — Посолить и сжечь, — мрачно произнёс Хонбин, вытаскивая одну из них и рассматривая в свете раннеутренних неоновых огней. — Ты что там роешься? — раздался с кровати сонный голос. Всё-таки своим бурчанием он её разбудил. — Где ты это всё набрала и почему не хочешь быть хоть чуточку милой? — Зачем? — А почему бы и нет? Это же так приятно, смотреть на что-то милое и красивое, а не думать о том, что у тебя сейчас вытекут глаза. — Хонбин положил пижамы на место и подошёл к кровати, по дороге чуть не споткнувшись о корзину с чистым бельём. Очевидно, времени разбирать её после очередной напряжённой тренировки, которая закончилась поздно ночью, у Эглите не было. — Есть вариант, — всё ещё не очень внятно ответила Эглите, зевая и дотягиваясь до смартфона. — Какой? — Можно не ползать ко мне в комнату — раз, не ползать в мой комод — два, и не смотреть вообще, — девушка пихнула присевшего на край кровати парня, выбираясь из-под одеяла. — Эй, я бы всё равно увидел себя сегодня в зеркале, когда бы мы поменялись! — Ладно, я в следующий раз лягу спать в повязке на глаза. И не вздумай её снимать, пока я не приду к тебе меняться…. Кстати, нам не пора? — Уже вот-вот. Ты можешь перестать так упираться? — Ты можешь заказать мне одежду с твоей грёбаной «Китти Кэт» из стопроцентного хлопка? — А ты что, будешь её носить? Вместо ответа Эглите только громко хлопнула дверью в душевую. Хонбин вздохнул, понимая, что когда та выберется оттуда через пару минут, он всё равно убедить её ни в чём не сможет. Подвинул к себе корзину с чистым бельём, и начал разбирать, рассеянно думая, что доставка с их завтраком тоже запаздывает — он планировал накормить девушку сразу после обмена. Ему не нравилось её слишком раздражённое состояние, и он пытался вспомнить, с какой ноги она встала. С правой? С левой? — Какого хрена ты вообще делаешь в моей комнате? — чёрт, он не ошибся про её раздражённое состояние. Вернулась она ещё более недовольной, чем была. — Подумал, что мы никогда по воскресеньям не бодрствовали, меняясь только во сне. Может, заметим что-нибудь интересное? Кроме этого, у нас только закончился очередной прогон, так что мне всё равно не светит сон, пока мы не поменяемся обратно. Эглите на это только фыркнула, отодвинула его от почти сложенного белья и взялась за него сама. — Ты не выспалась? — У меня впечатление, что ты мне подстерегаешь, как кот — мышку… — проворчала она, не отвечая на вопрос. Неужто опять полночи в чате сидела? С Санхёком? С Джехваном? — Зачем? Ты не мышка, ты ёлочка, тебя поймать — элементарная задача, ты же на месте стоишь… — пошутил Хонбин, но кажется, зря. Кажется, раздражённое состояние, накалённые нервы и внезапная побудка сделали своё дело — вместо нормального ответа она прошипела сквозь зубы, больше комкая вещи в руках, чем складывая. — Потому что я устала от тебя прятаться, стоя на одном месте! Хонбин захлопал глазами в непонимании. Его прервал стук в дверь, и он вдруг понял, что рад паузе, пока принимал доставку, которую принёс охранник. Его тоже било этой плетью её иррациональной злости, и он, пожалуй, впервые со времени их знакомства поймал себя на желании так же, как и она, сбежать. Сунуть голову в песок, в надежде, что всё утрясётся само собой. Хонбин прислушался сам к себе. Он научился улавливать, когда снова подключался к чувствам девушки — но сейчас он был сам по себе, и эти чувства принадлежали только ему. Но что ещё оставалось, как не попытаться в очередной раз уладить конфликт? Хонбин подошёл к девушке и попытался её обнять, но та выскользнула и отошла на другой конец комнаты. — Послушай, ну хватит уже, пожалуйста, — попросил он умоляющим тоном. — Сколько можно злиться? — Я не злюсь, я соблюдаю дистанцию. И тебя просила сделать то же самое, — коротко ответила Эглите, снова берясь за одежду. За пару месяцев жизни в Корее девушке неслабо удалось прокачать навык красиво одеваться. То ли с помощью позаимствованных у айдола способностей, то ли с помощью его же советов, но она больше не напоминала ему невнятную серую мышку. Хотя до изящной юной девушки ей было далеко — чёртова пижама скрывала фигуру, раздражая Хонбина, и эта клятая нить раздражения уже не желала исчезать. Он стремительно подошёл к танцовщице, рывком поднял на ноги, прижал к себе спиной, перехватив кисти и не давая вырваться. И уткнулся в шею носом. — Солнышко, хватит. Я не могу больше соблюдать твою чёртову дистанцию, я хочу обнять тебя так, что у меня крыша едет. Я всю неделю спокойно не сплю, и ей-богу, уже снова готов тебя изнасиловать. Хватит, пожалуйста, неужели ты сама не чувствуешь, насколько мы друг в друге нуждаемся? — горячо шептал он ей на ухо. Он чувствовал, как напряжено всё её тело, как бешено бьётся сердце под его руками. — А тебе в голову приходило хоть на секундочку, что эта необходимость — не твои собственные ощущения, а последствия этой клятой связи? — сдавленно спросила Эглите. — То есть, ты тоже чувствуешь это желание? — он удивился настолько, что отодвинулся, заглядывая ей в лицо. — И что, если так? — почти выкрикнула Эглите, пытаясь вырваться. — Ты не думал, что с этого и начинается поглощение друг друга? — Да какое, к чёрту, поглощение, если мы оба всего лишь хотим секса? — Потому что я хочу не секса! Я хочу… — девушка замолчала, прикусив обе губы с одной стороны разом. — Чего? — Хонбин разжал руки, и она немедленно отошла на пару шагов. Крепко сжав кулаки и опустив вниз голову, она глухо ответила. — Подчиниться. Как тогда, в Австралии. Целиком и полностью, забыть о реальном мире, и пускай все решения принимаю не я, пускай с последствиями разбираюсь тоже не я. Но я не позволю этому случиться, — она подняла на него горящие яростью глаза. — Я останусь собой, даже если мне будет совсем плохо! Он тоже отодвинулся на шаг, ибо жажда обнять её была так сильна, что он поймал себя на мысли, что он теряет контроль, над собой в первую очередь. И спросил негромко, с какой-то странной усмешкой: — Логичная ты моя, больше тебе в голову ничего не пришло? Может, не стоит всё сваливать на эту нашу связь? — Что? — Хочется быть рядом? Жить без меня не можешь? По крайней мере, у меня хватает смелости признать то, чего ты даже видеть не хочешь. — И что же это? — Что мы друг в друга влюбились. Она смотрела на него, наверное, с минуту, прежде чем рассмеяться немного истеричным смехом. — Это не любовь. Всё, что угодно, но это не любовь! — Откуда ты знаешь? — Потому что, чёрт возьми, я была влюблена четыре года! Четыре, Хонбин! Да, безответно, но я знаю это чувство — когда от одного ласкового и дружеского взгляда, от случайного жеста летать хочется, а сердцебиение просто зашкаливает! А то, что происходит сейчас — безумный голод, который скорее пугает, но не вдохновляет! И чёрт, если это любовь, то такой я не хочу! — Да откуда ты вообще можешь знать, чего ты хочешь?! Сама же говорила, что не знаешь, чего тебе надо от этой жизни, влюблена была всего один раз и уже делаешь выводы? Ты просто глупая малолетка, которая всего боится, и пробовать новое — в первую очередь! — Можно подумать, ты что-то знаешь? Вы вообще куклы для публики, сидите в изоляции, понятия не имеете ничего про отношения, и ты ещё смеешь меня учить? Взаимные обвинения и накал страстей закончился вдруг головокружением и тоннелем. Пошатнулись и чуть не упали оба — переход был неожиданно резким. — Какого…? — ошеломлённо спросила Эглите-в-теле-Хонбина. Её накрыло такой злостью и яростью, что казалось — ещё чуть-чуть и разорвёт. Она посмотрела на собственное тело напротив, которое сейчас хотелось избить до кровавого месива — и бросилась в ванную. Едва успев вытащить из кармана смартфон и бросить в полку, она открутила на полную ледяной душ и начала кулаками молотить кафельную стенку. Тело вымокло мгновенно, но ярость утихала намного медленней — синяки на костяшках Хонбиновых пальцев она всё-таки набила. Ей было так больно, что она невольно причиняла боль себе — лишь бы телу Хонбина тоже досталось. Хонбин-в-теле-Эглите плакал. Он честно пытался успокоиться, ему даже страшно стало от бушующих эмоций, сам бы сейчас в ледяной душ залез, но даже смотреть в сторону душевой, где наверняка бушевало его собственное тело, было жутко. Он сунул ладони под воду на кухне в раковине, но это мало помогало. Его трясло в истерике, слёзы лились сами по себе, как он не пытался уговорить себя прекратить и хоть как-то сдержаться. Горло то и дело передавливало нервными всхлипами, а руки тряслись так, что разбрызгивали льющуюся на них воду повсюду. Не в силах сдержаться, он опустился на пол и тихо завыл. Никогда в своей жизни он ещё не терял до такой степени контроль. Он вообще не знал, что такое возможно, и так плохо ему не было никогда. Если она всё это чувствует — то как она справляется, и как контролирует? Шум воды в душевой стих. Эглите, сбросив мокрую одежду и закутав его тело в халат, подошла и обхватила руками со спины. Ничего не произошло. Они не вернулись в свои тела, но объятий девушка не разомкнула. Хонбин, всё ещё не в состоянии справиться с истерикой чужого тела, со стоном развернулся, обвил руки вокруг талии и уткнулся носом в плечо. Медленно, по капле, истерика и злость уходили, растворяясь в медово-золотистом тумане наступающего воскресного утра. — Мы не меняемся, если слишком сильно фонтанируем эмоциями в чужом теле, — негромко заметила Эглите его голосом. — У наших нервных систем сбиваются прицелы, и чёртова способность не понимает, кого куда возвращать? — Возможно… Хонбин-в-теле-Эглите отстранился. Смахнул нехарактерным для него жестом слёзы и, резко развернувшись, пошёл разбирать доставку. Они больше ни разговаривали — ни пока делились друг с другом едой, передавали по кругу одну на двоих коробку с тушёными овощами, таскали хлебные палочки из одного общего пакета. Ни пока Эглите-в-теле-Хонбина собиралась идти спать в его комнату. Ни пока Хонбин-в-теле-Эглите собирался в тренировочный зал, устало думая о том, что несмотря на то, что девушка вроде бы выспалась, но ощущал он себя будто в своём теле, невыспавшимся и измотанным. И уже перед самым выходом с этажа VIXX чёртово мироздание решило их пощадить, вернув обратно, едва они на всякий случай коснулись ладонями при расставании. Но разошлись они всё так же молча. Хонбин, чувствуя, что вряд ли заснёт даже несмотря на крайнюю усталость, Эглите — спрятав глубоко внутрь подспудно тлеющую злость.