Не/Единое целое

      — А она раскошелилась, — заметил Хонбин, оглядывая два сиденья в первом классе Asiana Airlines. Хоть сиди, хоть лежи: максимум комфорта с зарядками, планшетом, телеком, наушниками, удобными подлокотникамм, раскладными столиками, куда можно поставить ноут и чашку кофе, подушками и пледиками.              — Это не компания оплачивала? — тут же с тревогой спросила Эглите. — Мы ей за это что-нибудь должны?              — Слушай, ты иногда очень запариваешь со своим щепетильным европейским подходом «никому ничего не быть должна», — спокойно заметил Хонбин, наклоняясь к девушке и застёгивая её ремни. Эглите отодвинула руки и поспешно оглянулась по сторонам. Привычка Хонбина шухериться на публике, когда они были вдвоём, теперь накрепко въелась и в её натуру, заставляя выискивать направленные на них камеры. Но в салоне никто на них не смотрел вообще. Они, кажется, вообще были единственными молодыми людьми в этом отсеке: остальным, кто мог позволить себе этот дорогущий первый класс, было не до мишуры шоу-бизнеса с его интригами, сплетнями и скандалами. Солидные мужчины и женщины чинно и вежливо усаживались на свои места, удобно располагаясь в немногочисленных комфортных креслах.              — Лучше так, чем чувствовать себя кому-то обязанной, — огрызнулась девушка.              Бешеная неделя, когда перемены заставали их врасплох вообще не по графику, вымотала её на этот раз сильнее обычного. Один плюс — теперь на их стороне были мемберы. Удивительно, но они мигом научились различать, когда Хонбин — не Хонбин, и тут же всеми способами помогали им воссоединиться для короткого касания. Будь то в зале на хоряге — легко и непринуждённо толкая с шутками Эглите к нему в объятия, а если они находились в разных концах Сеула — то придумывали самые идиотские причины, лишь бы эти двое как можно быстрее оказались рядом.              Чего Эглите не хотела признавать даже для самой себя: их дурацкая связь теперь очевидно больше не удовлетворялась просто перескакиванием из одного тела в другое и короткими вспышками Хонбиновых подключений к её эмоциям. Им нужно было друг друга касаться. Хоть ненадолго, в своих телах хотя бы подержаться за руки пять минут в день — и тогда дурное настроение проходило вмиг, будто они через кожу напитывали друг для друга ударной дозой ЛСД, раскрашивающей мир в радужные цвета.              Эглите была против такого принудительного общения. Она сопротивлялась изо всех сил, даже сама не зная, почему сопротивляется, но признавать острую необходимость этих касаний не хотела. Но ещё больше не хотела признавать, как действительно скучает по его обнимашкам, бормотанию около уха, когда Хонбин рассказывал что-нибудь забавное или весёлое из их айдольской жизни. Или даже по этой дурацкой азиатской заботе — подложить в тарелку вкусный кусочек, вытереть ей рот, забрать сумку и рюкзак, чтобы повесить себе на плечо, поправить сбившуюся деталь одежды или волосы, чтобы не мешали.              — А ты не чувствуй, — наставительно заметил Хонбин. — Подарок есть подарок — он всего лишь должен нас привести в хорошее расположение духа, и ни в коем случае не призван чувствовать потом себя обязанными. Такие подарки можно упомянуть в качестве обязательства только если мы совсем охренеем от наглости, и начнём максимально некультурно и грубо себя вести. Но мы этого не сделаем… Ты как? — спросил он.              Эглите поморщилась. Ей уже заранее становилось тоскливо от того, что ей будет плохо как только они окажутся в воздухе. Она вздохнула, вытащила из сумки свой конверт с приглашением от японки и показала Хонбину.              — Можешь рассказать наконец-то поподробнее? А то времени не было у обоих… Тут написано: приватная вечеринка. Мини-концерт. Фотосессия с заказчиком. Ужин в её обществе, — девушка вопросительно посмотрела на айдола.              — Чаще всего это прикрытие, а на самом деле это фактически покупка моего безупречного тела в рабочем состоянии. В данном конкретном случае — и твоего тоже, — пояснил Хонбин с тихим вздохом, устраиваясь на соседнем кресле.              — Блин, да это же фактически проституция! — прошипела Эглите, автоматически переходя на литовский.              — А! Вот тут начинается самое интересное, — Хонбин устроился поудобнее, пихнув себе под бок подушку, и разворачиваясь к ней. — Никто не имеет права у тебя потребовать больше, чем оговорено в приглашении и прилагающемся к нему контракте. Помнишь, мы тебе его обновляли после той фотосессии? И руководствоваться заказчик должен профайлом со скиллами, которое ему высылает агентство. Так что выше твоего рейтинга никто не замахнётся. От нас не потребуют раздеться, танцевать стриптиз, фотографироваться голыми или нарушать частные границы друг друга — как и при обычной фотосессии. Но! Те, кто нас пригласил, могут всё это предложить за очень кругленькую сумму.              — И можно отказаться?       — Можно. Если у заказчика нет на тебя жёсткого компромата, или над душой, точнее над телом, не стоит пара крепких ребят с кастетами или оружием.              Эглите посмотрела на него с откровенным испугом.       — И… у тебя такое было?              Хонбин не выдержал и расхохотался.       — Я долго был трейни и к дебюту у меня уже были друзья айдолы, которые научили паре трюков, как всего этого избежать. Причём избежать этого можно не только с помощью компании менеджеров, которые, по идее, наша защита, но и даже играя против неё. Первый совет, который я услышал от одного из своих старших сонбэ — собирай на компанию компромат. Любой, даже самый мелкий, ибо правильно разыгранная мелочь может в нашем обществе такое цунами вызвать, что отменят примерно всех и вся. Но это всего лишь одна грань таких приглашений.              — А вторая?       — Если заказчица молодая и красивая, то почему бы и да?       — Потому что это всё ещё проституция? — возмутилась девушка. Тугой мутный клубок ревности ни с того ни с сего взбаламутился в глубине, гадко мажа интонации в голосе ядом.              — Думаешь, фансервис с мемберами на публику приятнее, чем секс наедине с молодой и красивой? Гешефт по бабкам примерно тот же, — айдол не скрывал ухмылки, внимательно наблюдая за ней. Ему сейчас к её эмоциям даже подключаться не надо было. Ужас при мысли о том, что её, возможно, ждёт, отвращение при мысли об использовании людей таким образом — и внятная ощутимая ревность и обида на другом конце шкалы.              Совершенно растерянная Эглите отвернулась, чтобы хоть немного прийти в себя и поразмышлять — над этой стороной популярности она как-то просто не задумывалась. Но Хонбин не дал, перевесился через широкие подлокотники, притянул к себе, обнял и негромко и уверенно произнёс:       — Мы туда скатаемся и посмотрим. Может, Масуми-сан просто хочет увидеть то, что осталось за кадром фотосессии. Таких тоже много — за свои деньги они вполне могут получить персональный концерт, а не покупать билеты на общий стадион. Без претензий на что-то большее. Не забывай, что заказчик в этом случае рискует не меньше айдола — мы можем точно так же использовать сведения о нашей покупке против неё. Поэтому чаще всего это делается полюбовно, а отбитые фанатики с оружием и компроматами на самом деле редкость. А если потребует чего-то большего, я найду способ этого избежать для нас обоих.              Эглите последнюю фразу будто и не услышала, внимательно глядя на Хонбина.       — А ты так кому-нибудь… продавался?.       — Я не буду отвечать на вопрос, — резко ответил он, выпуская её из объятий и отворачиваясь к окну. Самолёт дрогнул и покатился вперёд.              — Твоя реакция отлично отвечает за тебя, — пробурчала Эглите.       — А ты мою карму нанялась взвешивать, что ли? — излишне резко спросил айдол.              Девушка помолчала. Хонбин сидел, отвернувшись к окну и наблюдая, как самолёт медленно выруливает на взлётную полосу.              — Я не хотела тебя обижать или стыдить — её голос прошелестел на русском, как всегда, когда она волновалась или беспокоилась. Кажется, она мягко тронула его за плечо, привлекая внимание, но тут же убрала руку. — Мне страшно от этой Масуми-сан, я не знаю, чего ждать, и … это любопытно. Наверное, мне важнее, чтобы ты поделился опытом, если у тебя такое было. Я не осуждаю. У вас… девчонки говорили, что у вас такое бывает. Я просто боюсь.              Хонбин молчал. Самолёт набирал скорость; в момент прыжка он протянул руку и взял Эглите за руку.              — Ну, я никуда не денусь, — он снова к ней повернулся. Это было каким-то его личным удивительным свойством, но Хонбин умудрялся в этот момент выглядеть и виноватым и обвиняющим одновременно. — Хван Сэджуну нафик не сдалась европейка, которая может устроить бучу, поэтому в твоём контракте чётко указано, что мы работаем парой, и никак иначе. Так что… она может попросить чего-то, чего ей не хватило в наших фотоссесиях. Фотографы отлично умеют недоговаривать…       — Например?       — Мы изображали поцелуй. Рискнёшь показать его на публику?       — Нет!              — Я тебе так противен?       — При чём тут ты? — Эглите откинула голову на спинку сиденья и прикрыла глаза. Дурнота от набора высоты накатывала волнами. — Я не смогу на публике!              — А с каких пор ты практикуешь корейскую застенчивость? На фотосессии ты это делала.              — Мы не целовались!       — А могли бы, — Хонбин наклонился, сколько позволял ремень безопасности, склонил голову набок и так пристально уставился на её губы, что Эглите на секундочку забыла о том, что ей плохо.              — А если не потребует ничего больше, кроме заявленного в приглашении, то что нужно будет делать? — она подняла глаза к потолку, подумав о том, что этот ехидный стервец со скользкой темой отлично отвлекает её от плохого самочувствия. Хонбин посмотрел на неё, чуть сжав губы и прищурив глаза.              Терпение. Главное — терпение. Он тихонько выдохнул.              — На выступлении ты станцуешь хорягу из клипа Рави, я что-нибудь спою, можем запилить совместный номер с общим танцем. Фотосессия — скорее всего, попросят сделать с хозяйкой несколько фото, могут предложить надеть что-нибудь интересное, но в пределах нашего рейтинга. Ну, и ужин. Просто пообщаться.              — На японском?              — Разве ты ещё не знаешь языка страны восходящего солнца? — спросил Хонбин по-японски. Девушка изумлённо распахнула глаза, сумев понять фразу, и с некоторым трудом ответила тоже по-японски:       — Не ожидала, что буду его знать. Мы на нём ещё ни разу ни говорили.              — Ну вот, — улыбнулся айдол. — Мы готовы к завоеванию Японии. Но ты мне на вопрос так и не ответила?              — На какой?              Хонбин воровато оглянулся, чтобы проверить, не смотрят ли на них стюардессы. Ослабил ремень до максимума. Гибким движением хищника преодолел между ними короткое расстояние, наклонился совсем близко к Эглите, заставил посмотреть себе в глаза. Его дыхание коснулось её губ.              — Я тебе так противен?              Она могла бы и не отвечать. По тому, как заалели щёки, как отчаянно забилась жилка на виске, он уже знал ответ. Но она бы не была собой, если бы не постаралась добавить иголок в их милый диалог.              — В какой из ипостасей? Когда ты в себе или во мне?              Хонбин расхохотался, а девушка, краснея как рак в кастрюле с кипящей водой, упёрлась рукой ему в плечо.              — Дурак! Меня сейчас стошнит!              — Ты хоть представляешь, как это пошло прозвучало? — он откинулся на своё кресло обратно и довольно улыбнулся. — И врёшь — тебя не тошнит, ты не ела почти ничего перед полётом, чаги.              Он снова захватил руку девушки в плен. Та отвернулась к окну, пытаясь справиться одновременно и с плохим самочувствием и со смущением. Но руку не отняла.              

*****

      — Мне это не нравится, — нахмурился Хонбин, едва они заселились в номер. Ладно, гостиница была по-настоящему роскошной, но кроме этого им достался люкс с двумя раздельными спальнями — по меркам Японии с их извечной экономией пространства это было пределом роскоши. Масуми-сан была как-то уж излишне предусмотрительна.              — Почему? — вяло спросила Эглите. Качка в такси после самолёта только сделала хуже, и её единственной мечтой сейчас было лечь и лежать, но они должны были ехать к Масуми-сан.              — По слухам про нас она может знать, что мы вместе спим, и тогда было бы естественно предоставить нам апартаменты с одной спальней, но всё же… — Хонбин обвёл номер рукой. — Либо она до жути традиционна, а такие у меня вызывают опасение, либо знает, что мы вместе не спим, а это чуть ли не больше, чем знают о нас мемберы, и это настораживает. У неё что, шпион в компании?              — Я ничего не поняла, — вяло ответила Эглите, падая на кровать. Пять минуточек…              В дверь постучали, девушка застонала — казалось, что всё против неё! Она твёрдо решила не вставать до тех пор, пока её не поднимет Хонбин. Он о чём-то бегло переговаривался по-японски, и почти тут же закрыл дверь. Послышались шаги в её комнате.              — Она изменила приглашение, — таким странным голосом заявил Хонбин, что Эглите подняла голову. Он смотрел на конверт в руках, как на внезапно оказавшуюся там змею, а не на лист дорогой плотной бумаги. — «Уважаемый Ли Хонбин, сердечно поздравляю Вас с удачным приземлением в Японии. К сожалению, в связи с ухудшением здоровья Эглите-сан, запланированная на сегодня встреча будет перенесена на завтра. Мы искренне желаем Эглите-сан скорейшего выздоровления и надеемся, что она сможет принять участие в следующей встрече. С нетерпением ждём Вашего приезда. С уважением, Масуми-сан.» — прочитал вслух Хонбин по-японски.              — Это очень… вежливо? — уточнила Эглите.              — Угу. Витиеватая японская вежливость высшей пробы — уступка с приказом в одном флаконе.              — Она знает, что мне плохо?              — Это мог бы ей сообщить наш сопровождающий, но подготовить конверт и прислать она бы не успела за такое короткое время. Значит, сделала заранее. Меня пугает, что она знает так много, причём о тебе, а не обо мне. Что же она тогда знает обо мне? Что ещё хуже, мне не нравится адрес, — нахмурившись, произнёс Хонбин, присаживаясь рядом с ней на кровать.              — Поподробнее? — вяло спросила Эглите, сворачиваясь в комочек и подтягивая под себя ноги. Облегчение от того, что прямо сейчас ехать никуда не надо, отогнало волну тошноты.              — Это офис, а не дом или квартира. Вероятность корпоративной вечеринки.       — Чем это плохо?       — Повышается вероятность появления крепких мальчиков с оружием или жёсткого компромата.       — А он на тебя есть?       — Я не святой, — Хонбин наклонился и мягко коснулся губами лба. — Отдыхай. Это хорошо, что ты завтра будешь в форме.       — А ты?       — Поеду к Джехвану. Ему пить нельзя, а я, пожалуй, расслаблюсь, — он поднялся и двинулся к выходу из спальни, но у дверей обернулся. — И харэ чатиться с Санхёком. Вы что-то прям слишком сдружились в последнее время. Бесите, — Хонбин хлопнул ладонью по косяку и ушёл к себе переодеваться.              Эглите даже сквозь плохое самочувствие умудрилась смутиться и покраснеть. «Чатиться с Санхёком», и вообще общаться с макнэ было не просто хорошо, а даже как-то слишком. Тот, поняв, кто и что они с Хонбином друг для друга, перестал на неё кукситься и огрызаться. И смотрел иногда на девушку так взволнованно… у Эглите слов не было, чтобы описать этот взгляд. Но у неё неизменно заливало от него алым щёки, он смущал почему-то невероятно. Зато общаться с ним было неожиданно легко и приятно. Он мигом отбросил все корейские традиции и заморочки «старший-младший», будто они ему были нужны лишь для прикрытия в неудобных ситуациях, и запросто болтал и шутил с Эглите, самовольно назначив себя её опекуном.              Ей было немного неловко это признавать, но в компании с Санхёком она теперь чувствовала себя более защищённой, чем с Хонбином.              И едва Хонбин попрощался и вышел за дверь номера, открыла чат.