Гелихризум

Ужи не кусаются, Ула это знает. Ужи не кусаются в священную ночь, но, когда она наконец-то находит Милду — на ее лодыжке кровоточит аккуратный, почти что ласковый укус. Кожа горячая, но не опухшая — бледная, как море на рассвете. — У него были красные уши, — говорит Януш. — Красные, я точно видел, но не поймал его. Ула представляет, как уж уползает — по мягкой, приглаженной траве, извиваясь всем телом — тонкий, блестящий, как месяц на небе. Видение уходит, когда Милда шевелится — Ула накладывает ей крепкую повязку. — Милда, как ты? — тихо спрашивает Ула, наклоняясь к сестре. В темноте ее глаза слабо блестят, в светлых волосах путаются листья — Милда похожа на сморенную болезнью Лауму, ведьму, что ткет из трав и магии — и от этого Уле не по себе. — Все в хорошо, Ула, — Милда сжимает ее руку, крепко, сильно. — Все хорошо. На крик Милды сбегаются люди из их деревни. Они знают, что это плохой знак — грозный. Все смотрят на Улу, но ничего не говорят — Януш относит Милду на руках обратно, и подол ее платья сломанным крылом чайки волочится по темной траве. Они возвращаются, когда факелы гаснут. Ночь уже отступает, но еще стоит на пороге и смотрит назад. — Я тебя сильно напугала? — шепчет ей Милда, и богатые волосы ее скрывают крепкие руки Януша. — Слава молочной матери, что бабка этого не видела, Милда, — ворчит Ула, перехватывая корзину с травами. Милда смотрит на небо, что сереет к рассвету. — Прости меня, милая. Поле посапывает тихим, сонным стрекотом кузнечиков. Ула смотрит на своих знакомых — девушки, что уходили в одиночестве и возвращаются под руку с молодыми, молодые, что держат их за руку крепче сундука с сокровищами. Она знает, что никто не нашел цветок папоротника в эту ночь, но видение, словно сотканное из янтаря и золота, пахнущее кровью и медом — кажется ей реальнее, чем все на свете. Молчание хранится не долго — и зелеными, густыми волнами по полю гуляет последняя, сонная и тихая песня, заканчивающаяся аккурат к порогу их дома. В маленьком доме пахнет травами. Так было всегда и так будет дальше — сушеные, они пучками развешены у стен, разложены у окна, на деревянном полу — туманная полынь от демонов, солнечная пижма от простуды, сиреневый кипрей от головной боли… В их маленьком доме спокойно и счастливо, и Ула стремится превратить эту переменную в константу. Януш укладывает Милду в пуховую постель — целует ее на прощание, шепчет что-то, что крадет ее грусть и уходит. Ула промывает ей рану, что выглядит лучше, меняет повязку и прячет ее холодные ноги под тканным пледом. Милда поворачивается на бок и смотрит на Улу. Ее глаза синее цвета цикория. — Януш говорит, что любит меня. Ула слабо ей улыбается. Пахнет сладко — свежими, только что собранными травами. — Пусть Викарине охраняет твой сон, — целует она в лоб сестру и тихо уходит во двор. Януш мнется у порога их дома. Когда дверь открывается со скрипом, он тут же поднимается с крепко сколоченной лестницы и смотрит на Улу, что мягко спускается к нему. Ноги ее босые, подол платья — серо-зеленый, взгляд — сильный. — Она будет в порядке, ужи не ядовиты. Ула видит, что Януш что-то хочет ей сказать — постоянно поправляет фибулу на рубашке — серебряную, дорогую, тяжелую, птицей спящую у него на груди. — Давай пройдемся, — она показывает рукою к воротам и идет вперед. Януш догоняет ее широкими, большими шагами. Он выше ее, намного сильнее — светловолосый, светлобородый, из богатой семьи — их мама была бы счастлива, а бабка скривила бы рот. Они выходят из деревни к морю. Берег шелковый, белой лентой связывает бесконечное и вечное, песок еще холодный — скрипит под их ногами. У пристани стоят ладьи, но скоро и они исчезнут — их деревня кормится рыбой, а значит, с рассветом большинство уйдет в море. — Ула, я хотел просить тебя о Милде, — говорит Януш, а Ула смотрит, как пальцы ее ног утопают в шелковом песке — крапинки янтаря сверкают каплями потухшего костра. — Вы без бабки уже которую луну, одни, старцам это не нравится… Ула хорошо знает, что не нравится старцам. А еще она знает, что плакун-трава заставляет лить слезы не только вилкатисов. — Только Милде решать, как ей ткать свою жизнь. Спрашивай ее. Он кивает ей — отрывисто, благодарно, и уходит обратно. Песок скрипит под его тяжелыми шагами, тень его волочится следом.