Гелихризум

Нет места тьме на земле, пока звучат песни, посвященные Сауле. Пока горят огни, пока смеются и танцуют девушки, на чьих головах дубовые венки, пока кличут великую лесную мать — нет места тьме. Ночь выдается теплой — не душной, ласковой. Такой, что гулять под звездами и битым месяцем можно вечность. Они так и делают — уходят из деревни, зажигают факелы и кличут счастье, любовь и здоровье. Кружатся в танце, прежде чем исчезнуть в дубовой, терпко пахнущей роще. — Ула, догоняй! — зовет ее Милда, и тянет за руку возлюбленного — Януша. — Я чувствую, что цветок здесь! Милда знает, что нашедшая цветок папоротника — выйдет замуж этой осенью. Ула знает, что нет лекарства сильнее, чем лекарство из цветка папоротника. Это первая священная ночь, когда они одни на этом свете — ни родители, ни бабка строго не накажут вернуться с рассветом, не будут цепко следить за кромкой леса. Это первая священная ночь, когда свобода заплетается в маленькую, тонкую косичку, что прячется в распущенных волнах волос, когда губы краснеют от сока клюквы, а голос становится сильнее и громче. Лес в священную ночь тих и спокоен. Огни бродят среди дубов, ветра нет — молчит море, что не смеет перебить их песни. Ула чувствует, как теплая земля дышит под ее ногами, как ветреница льнет к ее щиколоткам — она уходит все дальше, и плетеная корзина полнится травами, что пахнут горько и сильно. Милда чувствует, как Януш спускается губами по ее шее — как черная дубовая кора оставляет следы на ее белой спине. Чувствует, как краснеет ее плечо под его прикосновениями — Викарине, вечерняя звезда, немигающе смотрит на них. Ула идет дальше. Лес становится гуще, песни, что поют девушки, исчезают — только колокольчики на ее поясе звенят звездной пылью. Она слышит мелодию, когда пробирается сквозь ежевику — слышит, как ломаются ее ветви, и треск этот звучит правильной дорогой. Милда слышит дыхание Януша, и, великая лесная мать, свой голос — он ловит ее вздох, шепчет, что любит ее, и Милда верит. Верит и закрывает глаза — ей страшно и жарко. Ула видит, как дубы расступаются перед ней — медленно, важно, лес становится реже, а воздух светлее. Дышится здесь отчего-то тяжелее — так, словно магия вплетается в ночь и цепляется за ноги. Милда смотрит на черное, глубокое небо, когда запрокидывает голову. Дубовый венок падает на землю, ее ржаные волосы расплетаются, скрывают тонкие ключицы. Януш держит ее за руку, а она старается не упасть. Ула падает. Спотыкается о корень коварного, кривого дуба и падает в неглубокий овраг. Сдирает коленку, и красная, теплая кровь медленно впитывается в землю. Пахнет горьким железом и медом. Рану саднит, и ладони горят от встречи с землей. Милде кажется, что кто-то касается ее ступни — сладко и нежно, также как Януш. Она поджимает пальцы на ногах — то ли от страха, то ли от предвкушения. Момент для них вечен, и даже тихое шипение кажется частью песен на горизонте. Ула медленно поднимается с земли и видит рощу папоротников. Зеленые, слабо светящиеся в темноте, они легко покачиваются от шелкового ветра. Один из них, самый густой, серьезный — расцветает робкой, розовой Аустрой, утренней зарей. Лепестки его как из солнечного камня, сердцевина его словно из золота — он красивее, чем описывала бабка. Коварнее, слаще — Ула думает, что не видела ничего красивее в жизни. Она делает шаг вперед, к нему, и он тянется к ней в ответ. Становится так тихо, как перед самой страшной грозой. — Ула! Отчаянный голос Милды она узнает из тысячи.