Загадка тауматургии

      Сэмюэль находился в неприятном положении. Слева стояли два «ребенка»: мальчик с приклеенными к голове руками и трехногая девочка. Слева — длиннорукий парнишка. Спереди в нетерпении переступала с ноги на ногу девочка с седыми косичками, а сзади левое плечо крепко сжимал хозяин этого мира — Цигель Рузов.       В голове спотыкались мысли. Они набегали друг на друга, давили горячими копытами себе подобных, сменяли собратьев на троне внимания как тираны какой-нибудь маленькой страны в эпоху Раскола. И все без толку. Ему не сбежать.       Сэмюэль покосился на мальчика с приклеенными к голове руками. За его спиной тянулась синева. Хватит ли силы пнуть ребенка в реку? Оторвать руку Цигеля ценой плеча и со всей силы ударить ногой в живот? Нет. Трехногая девочка закроет собой брешь в окружении. Для этого она и стояла рядом с самым неустойчивым из них.       Что еще? Сорваться и побежать на девочку с косичками? Возможно, хорошая мысль, но Сэмюэль не знал, на что этот «ребенок» способен. Прыгнуть в объятия неизвестности, как он делал раньше? И к чему это привело? Он здесь, окруженный тварями, душа медленно раскалывается на части, и из головы улетучиваются воспоминания. Единственный выход — действовать наверняка. С полной уверенностью в каждом шаге. А для этого нужны знания.       — Что будет дальше? — спросил Сэмюэль.       В памяти смутно всплывали строки из Странствий в ночи. Он не помнил дословно, но вроде землевладельцы были опасны. Они были людьми. Прекрасно знают, куда давить.       Сэмюэль прикусил губу. В мыслях вырисовывалась ужасная картина: Цигель сковал конечности цепью и растянул на дыбе. Безумный землевладелец склонился над сломанным телом. Осматривал каждую трещину, вставлял раскаленные иглы и отрезал куски плоти. Медленно превращал в одного из «детей».       — Диана и остальные, можете идти, — произнес Цигель.       Девочка с косичками радостно закивала, повернулась спиной и запрыгала прочь. Другие молча зашагали за ней.       Сэмюэль перевел взгляд на мальчика с прыщами по всему телу. Он лежал на земле. Мертвый. Небрежно убитый «подругой».       — Керри, заканчивай. Ты смущаешь нашего гостя.       Мертвое тело дрогнуло, руки сжались в локтях, ладони уперлись в тротуар. Оно медленно поднялось на ноги. Половина головы посмотрела на Сэмюэля. «Ребенок» вяло помахал, развернулся и зашаркал к остальным.       Сэмюэль сглотнул ком в горле. Невидимый желудок готовился извергнуть воздух со слюнями, но он сдержался. Все внимание занимал Цигель.       — Дальше мы поговорим, и вы покинете мое царствие и никогда не появитесь здесь вновь. Согласны?       Под его пальцами захрустела плоть.       Сэмюэль не хотел отвечать. Проклятие подавит «да», потому что он не желал покидать это место. Снаружи ожидали вестники. Кроме царствия Цигеля, ему скрываться было негде. Перед Сэмюэлем стоял выбор: или договориться с Цигелем и как-то замедлить разрушение души, или выйти наружу и позволить посланникам богов исказить его.       — Я сбежал от вестников.       — Верю. Вы не ответили на мой вопрос.       — Они превратят меня во что-то иное, — продолжил Сэмюэль. — Во что-то похуже безликого. Они...       — Превращу вас во что-то похуже безликого я, если не ответите на вопрос. Вы согласны или нет?       «Будь проклято это все!»       — Нет! — не выдержал Сэмюэль. — Пошли вы! Пошли вы все! Скромик вас всех дери! Тебя! Эту фею! Этих практиков! Всех вас!       Цигель не ответил, и он продолжил:       — Ни одного здравого практика! Ни одного! Все ищут подвох, строят козни, плетут заговоры! Только и думают, как убить тебя! Вам что заняться нечем? У вас, что, сердце остановится, если хоть раз попытаетесь быть людьми? Не пойду я никуда! Меня растерзают там! Или чего похуже. Уж лучше стану одним из этих «детей», нежели дам вестнику исказить себя!       — Скрыться в моем царствии от вестников не получится, — сказал Цигель. Он, казалось, не услышал тираду Сэмюэля. — Ни в Закулисье, ни на Сцене нет ни одного убежища, куда бы не пробрались вестники. Стены моего царствия прочны, но для посланников богов они не надежнее сырой глины. Они настигнут вас в любом случае.       — Чулять! И что мне делать?       — Для начала поговорить.       Цигель потянул Сэмюэля за плечо, и он обернулся.       Вместо человекоподобной твари, в шаге от него стоял мужчина в черном костюме с рисунка из учебника по истории. Цигель выглядел как обычный человек.       Сэмюэль перевел взгляд на лицо и увидел бледное полотно кожи. Швов по краям не было, а сама плоть выглядела ухоженной и ровной.       — Не желаете присесть? — махнул Цигель рукой в сторону скамейки.       — Нет. Деревянные доски все равно, что терка для меня.       — Отголоски ломаются от изменений. Стоите вы или сидите, не важно. Само созерцание мира ломает вас.       — Нет.       — Как хотите, — посмотрел на скамейку Цигель и полностью повернулся к Сэмюэлю. — Не будем тянуть. Вы назвали мое имя. Откуда вы знаете меня?       Сэмюэль метнул взгляд на реку. Неподвижная синева. Сюда он попал через облачный холм и появился прямо в воде. Значит сможет и сбежать через нее. Но куда?       Он выкрикнул имя Цигеля в секунду отчаяния, когда остальные имена не помогли. Куда бежать? В чей кокон?       — Не тяните время, — предупредил Цигель. — Оно играет против вас.       — В книжке одной, — ответил Сэмюэль и повернулся к собеседнику. Побег подождет. Он — крайняя мера, если Цигель решит превратить Сэмюэля в одного из «детей». — Кажется, Странствия в ночи называется.       — Мне это ничего не говорит. Какая фамилия у автора?       — Вроде Рузов. Полное имя не помню.       — Рузов, — протянул Цигель. — Скорее всего, автор смешивал меня с отходами скота и проклинал от всей души...       Воцарилась тишина. Сэмюэль ждал следующего вопроса Цигеля, а он не спешил его задать. Казалось, думы унесли безликого хозяина этого места далеко-далеко.       Сэмюэль открыл рот, чтобы вернуть Цигеля к разговору, но не успел.       — Скажите, — робко начал Цигель. Слова с трудом выходили из горла, будто змея обвилась вокруг шеи и мешала говорить. — Род Рузовых еще существует?       — Да, им принадлежит герцогство.       — Вот как, — посмотрел Цигель на другой берег реки. Сэмюэль проследовал за его взглядом. У него не было глаз, поэтому Сэмюэль не нашел, на что тот смотрел. Цигель повернулся обратно. — Спасибо. Грезящие избегают царствий землевладельцев, а отголоски тем более.       Сэмюэль вспомнил «детей». Они не были безликими.       — Я могу идти?       — Еще несколько вопросов. Прошу. Как я и сказал, сюда заглядывают только безликие.       — Те «дети» явно не безликие.       — Они ими станут в скором времени. Диана, Керри, Алан, Дилан и Сюзанна. Они прибыли сюда когда-то давным-давно.       — Не вы сделали их такими?       — Землевладельцы — чудовища в чем-то похуже фей. Время стирает и искажает воспоминания, размывает границы дозволенного. А скука и однообразие вынуждают искать новые развлечения.       Сэмюэль шагнул от Цигеля.       — Мои воспоминания — рана. Время может только стереть ее, но не исказить. Скуку я утоляю разговорами с, как вы их назвали, «детьми». И отвечая на ваш вопрос, они сделали это с собой сами.       — Слабо верится.       — Ваш выбор, — отмахнулся Цигель. — Меня тронули ваши слова. Вы проклинали весь мир за свою участь. Поведайте мне, зачем вы обратились к тауматургии?       — Я... — запнулся Сэмюэль. Он подумал, что потерял воспоминание о причине в Закулисье, но нет. Тот день хорошо отпечатался в памяти. — Я хотел измениться. Сбежать из графства. Спастись от чумы.       — Чумы? А жили вы?       — В Пейлтауне. В худшем из худших «газовых колпаков».       — Должно быть, вы встретили множество препятствий и закончили отголоском. Теперь мне ясны причины ваших выкриков. Не удивительно, что вы сдались сейчас.       — Сдался я раньше, — признался он. — Намного раньше. Я стал преступником, сбежал из родного графства, потерял руку и часть ноги. Затем меня втянули в войну практиков.       — Какие мелочи. Такое и препятствием назвать, язык не поворачивается.       Сэмюэль прикусил губу. Он рассказал, не чтобы его страдания обесценили. Цигель отмахнулся от них, как от жужжащего над ухом комара. Неприятно, но не смертельно. Недостаточно смертельно, чтобы зваться «настоящим препятствием». Такое отношение злило.       — И вы сдались из-за такого?       — Да, — сжал Сэмюэль пальцы в кулак. — Да, сдался из-за «такого».       — Вы искали власти и богатства. И споткнулись о первый камешек на дороге. Как безответственно.       — Плевать мне на власть и богатство! Я стал практиком не из-за этого! Фея обманула меня и откусила руку! Она пытала меня! Пытала, слышишь! Я призвал вестника и спугнул ее! Другая фея отобрала у меня тело и выкинула в Закулисье! Всего лишь камешек? Кто ты, чулять, такой, чтобы судить?       — Если не ради богатств и власти, то зачем...       — Измениться я хотел! Говорю же! Сбежать из рассадника болезней! Мой отец умер от одной из них! Развалился у меня на глазах! Я не хотел такой участи! Я хотел прожить долгую и счастливую жизнь!       Цигель покачал головой.       — Что? Опять скажешь, что это камешек? Даже не препятствие, а так, мелочь?       — Должно быть, я звучал тогда так же.       — Что?       — Спасибо, — неожиданно сказал Цигель. — Спасибо. Ваши слова пролили свет на одну из загадок, которая беспокоила меня годами, если не десятилетиями.       Сэмюэль нахмурился.       — Что ты, скромик тебя дери, несешь?       — Когда-то я поступил так же. На мои плечи взвалили долг, ответственность, которую я не просил. И я поступил как вы. Я сбежал. Мой сообщник сравнил это с толканием всего рода к пропасти.       — Я не понимаю.       — Вы сказали, что ваш отец умер?       Он прикусил губу. Не хотел лишний раз ворошить воспоминания. Их остатки. Боялся, что таким образом они угаснут быстрее.       Кроме страха, под сердцем колыхалось другое чувство. Склизкое, неприятное. Оно надувалось большим пузырем, наливалось желчью.       Сэмюэль кивнул.       — Вы обратились к тауматургии сразу после его кончины?       — Через день.       Слова выходили с трудом.       На языке разлилась горечь. Она вязкой жижой заполнила рот и поднялась к носу. Сэмюэля чуть не стошнило.       — Поистине, наш разум — одна из величайших загадок мирозданья, — медленно произнес Цигель.       Сэмюэль поднял взгляд в небо. На сером полотне без облаков сиял под лучами солнца металл. Лезвие кинжала. Его не было. Воображение дорисовало клинок, что висел на тонкой нити над головой Сэмюэля.       Слова Цигеля ножницами зависли рядом.       — Мы живем от мига к мигу. Образовываем связи и смотрим в будущее. Но всего одно событие, и мы бросаемся в пасть смерти. Невероятно, не так ли?       — Погоди. Я не хочу это слышать.       — Такова моя благодарность вам. И вы, и я бежали от долга. Я от семейного, вы от принятия смерти близкого человека.       — Чушь!       Ножницы щелкнули и разрезали нить. Клинок рухнул.       — Чушь все это! Бежал от принятия смерти? Глупее в жизни не слышал!       — Самообман сладок. Мы заговариваем себе зубы, подменяем причины.       — Чушь! Все, кто мне был дорог, умерли! Хочешь сказать, из-за меня?       В памяти всплыли тело с красной кожей и трещинами, призванный безликий на кровати, записка.       «Очнись, Сэмми! Молю! — вспомнились слова. — Мысль пришла слишком поздно. Вспомнил твои слова про... и все встало на места. Ты убиваешь себя. Так же как я, только... Медленнее. И хуже».       — Смерть неизбежна. Она настигает каждого. Когда умирают дорогие люди, мы можем или принять это или бежать. Кто-то находит спасение в выпивке, еде, женщинах или мужчинах, а кто-то бросается со всех ног с обрыва. Самообман медленно разрушает нас. Разве ваш вид, не явное тому доказательство?       Сэмюэль опустил взгляд. По коже ползли трещины, в груди и животе зияла дыра. Он был ярким примером этих слов.       — Может и так, — нехотя согласился Сэмюэль. Пузырь под сердцем лопнул. Желчь расплескалась вокруг. Едкая жидкость обжигала. Но, помимо боли, признание принесло облегчение. — Папа умер, а я сбежал. Но что мне делать? Фея забрала мое тело. В Закулисье меня растерзают вестники. Меня ожидает только мучительная гибель.       — Для начала возьмите ответственность. Прекратите называть причиной своего положения остальных. Вы и только вы ступили на этот путь. Вы и только вы доверились феям. Вы и только вы призывали вестника. Отвечаете за себя вы и только вы. Другие использовали вас, но в остальном вина лежит только на вас.       — Да, — кивнул он и поджал губы. — У меня одна просьба.       — Какая?       Сэмюэль не мог отменить сделанное. Путь уже пройден. Ошибки совершены. Он собственными руками загнал себя в это положение, навязал выбор из двух кошмарных возможностей. Или стать безликим, или умереть. Проклятие вестника мешало выбрать второе. Сэмюэль сомневался, что оно пропустит просьбу об убийстве. Поэтому надеялся на туманные намеки.       — Моей участи не позавидуешь. У меня всего два пути.       — Согласен. И я догадываюсь, о каких путях идет речь.       — Тогда...       — Но вы сказали, что фея забрала ваше тело. Значит, у вас не два, а три пути.       — Что?       — Ваше тело еще живо. Вы еще можете вернуться на Сцену.       — Но моя душа разваливается на части!       — Отголоски могут существовать веками. Столетиями бродить по Закулисью. Вам знакомо имя Гензель Пиров?       Сэмюэль покачал головой.       — Один из исследователей грез. Он постигал эту науку задолго до Рузовых. Мистер Пиров невольно «породил» землевладельцев. Разрушение души можно замедлить.       — Как?       — Безликие, — расставил руки в стороны Цигель, показывая свое тело. — Душа — механизм для записи и хранения изменений. Источником изменений является мир. Поставьте между миром и душой стену, и вы остановите разрушение.       — Но при чем здесь безликие?       — Они — стена. Прямо сейчас вы разговариваете с безликим, пока я лежу глубоко под землей. Я взаимодействую с вами через безликого. Все изменения записываются на его душу, а я лишь управляю им. Безликие весьма удобные вместилища воспоминаний и изменений.       — И вы можете использовать их так вечно?       — Нет. Безликие раньше были отголосками. Их души все еще разрушаются. Поэтому землевладельцы держат в царствиях много безликих. Есть еще кое-что неприятное. Храня изменения в безликих, вы перемешиваете свои воспоминания с остатками их. Наследуете черты личности. Это еще одна причина безумия землевладельцев. За долгие годы они теряют себя.       — Предлагаете смешать себя с кем-то?       — У вас есть другие пути? Вы можете сдаться и умереть. Или попробовать выжить. Выбор за вами.       Сэмюэль задумался. Проклятие вестника не даст умереть. Цигель не хотел запятнать руки его убийством. Он или станет безликим, или вестники исказят его. Или он попробует выжить. Разделит воспоминания с каким-то безликим и замедлит разрушение души.       — Боюсь, не выйдет, — отвел Сэмюэль глаза в сторону. — Безликие бегут от меня. Все из-за запаха вестника.       — Действительно. Я помогу. Обернитесь.       Он так и сделал.       За спиной стоял мальчик. Рваная майка, грязные шорты, на руках виднелись синяки. Нижняя губа растянулась до лба.       Безликий дрожал и, казалось, пытался вырваться из невидимой хватки. Кожа на ногах и шее закручивалась, будто ее держали.       — Подарок за помощь в моем мысленном путешествии. Хотел бы сказать, что обеспечу вас десятками безликих, но вы распугали почти весь запас.       — Предлагаете использовать ребенка?       — Оно не ребенок. Безликий принял его образ, чтобы вызвать жалость. Они неразумны. Но толика хитрости в них сохраняется.       — Все равно. Он был человеком. Таким же отголоском, как я. Как те «дети».       — Был, — согласился Цигель. — Но теперь оно обречено скитаться по грезам и играть других людей или животных. Так почему бы ему не играть для вас?       Сэмюэль сглотнул. Ответить было нечем, но сама мысль была неприятна.       «А что мне остается?» — подумал он.       — Что нужно делать?       — Они податливы. Придайте ему какую угодно форму, присоедините к себе и позвольте накрыть вас. Представьте, что надеваете рубашку. И помните, когда они износятся, вы теряете все накопленные воспоминания. Поэтому ведите дневник.       Сэмюэль подошел к безликому и протянул левую руку.       — Прошу, — выдавил ребенок. — Не надо. Они... Они найдут меня! Они съедят меня!       Сэмюэль прикусил губу.       — Мне жаль, — закрыл глаза, положил руку на плечо безликого и представил будущую форму. — Они не съедят тебя.       Давным-давно он пытался восстановить руку. В грезах заменить на механическую. Воспоминания о замене сохранились. Сэмюэль вытащил из памяти старый образ и провел по плечу ребенка.       Фигура выскользнула из ладони, в уши ударился металлический звон.       Он открыл глаза.       На земле лежала конечность из металлических пластин. На месте сочленений виднелись провода. Там, где замена крепилась к плечу, выглядывали шестеренки. Не очень удобно. Во время работы они будут вращаться и перемалывать нежную плоть.       «Это такая месть? Или самоистязание?»       Сэмюэль поднял новую руку — она оказалась легкой как перышко — и прислонил к правому плечу. Приподнял, словно накидывает рубашку на немую руку.       Металл впился в кожу холодными иглами. Он почувствовал, как безликий пускает корни, растекается по телу снаружи и внутри. Плоть захрустела. Дыру в груди и животе заполнили шестеренки. Из трещин высунулись провода.       Сэмюэль услышал знакомый гул. Так просыпались станки на заводе. На металлической руке выступила зеленая краска. Изо рта, носа и глаз полилась желтая слизь — мана.       Он попробовал подвигать пальцами. Искусственные ответили на команду и сжались. Разжались. Сжались. Разжались. Сэмюэль согнул правую руку в локте. Конечность загудела сильнее, но поддалась.       На лице выступила улыбка. Гримаса радости и боли. Правая рука! У него правая рука! Она двигалась, как настоящая! Но по телу расходилась вибрация, гул отдавался в ушах, металл вонзался в кожу и мышцы.       — Спасибо, — повернулся Сэмюэль к Цигелю. Голос двоился. Между слов слышался детский. Он повторял за Сэмюэлем.       — Время вышло, — щелкнул пальцами Цигель. — Дам совет на прощание. Пистолеты бесполезны в грезах. После выстрела вы не властны над владением в пуле. Поэтому они бесполезны против фей, вестников и даже отголосков. Лучше использовать холодное оружие. Тауматургия работает здесь. Но в ином виде. Помните об этом.       — Хорошо и спасибо еще раз.       Вокруг Сэмюэля закружились облака пыли. Серая крошка шторами закрыла вид на Цигеля, реку и набережную.       Он шагнул вперед и оказался на облачной равнине. Вдалеке возвышались белые холмы, сверху нависало ядовито-желтое небо.       — Пойдем, — сказал Сэмюэль безликому. — Нас ждет представление.