Загадка тауматургии

      Нина Сильвова была одна. Совершенно одна в маленькой комнатке без окон.       Она сидела за квадратным столом и терла виски, прогоняя звенящую в ушах боль. Белый свет, белые стены, белые стулья, белое все. Это место давило. Раскачивало неустойчивый рассудок Нины.       Она проигрывала в голове минувшие будни, как музыкальная шкатулка — мелодию. Проблемы на работе мужа, грязные слухи о болезни.       Нина работала уборщицей на заводе и каждый день слышала, как трудно приходилось Рентину. Давние друзья смотрели на мужа с подозрением и явным отвращением. Словно он был разносчиком новой чумы.       «Проклятая книга! — мысленно воскликнула она. — Мерзость! Козука!»       Мысли щелкали между двух причин смерти Рентина. Первой была книга. Запретные знания искусили мужа и направили по кривой дорожке. А второй выступала новая знакомая, которую он встретил в грезах.       «Кажется, он назвал ее феей».       Нина тяжело вздохнула и перевела взгляд на блестящую в ярком свете дверь. Женщину привели сюда через нее и приказали ждать. Она не знала, сколько прошло. Может, десять минут, а может, несколько часов. Чувство времени здесь сходило с ума.       Нина развернулась на стуле. Взгляд уперся в серую прямоугольную коробку в углу.       Поверхность усеивали маленькие отверстия. Из верхней грани по стене ползли две разноцветные трубы. Одна красная, вторая желтая. Охладитель был единственным предметом, что не отражал белизну. Он раздражал Нину иначе. Вместе с бодрящей прохладой артефакт наполнял комнатку гулом, постепенно подталкивающим женщину к краю.       — О боги, Рентин… во что же ты влез? — прошептала она в пустоту.       Щелчок дверной ручки заставил Нину резко обернуться. В проходе стоял мужчина в сером кителе. Подмышкой он держал черный плащ, а в левой руке — темно-коричневый чемодан.       — Освежает, — радостно протянул офицер, когда ступил внутрь. На груди блеснула белым металлическая медаль в форме глаза. Символ охотника за мистикой.       Мужчина уверенно зашагал к столу, осторожно опустил чемодан и повесил плащ на стул.       — Добрый день, миссис Сильвова. Я — детектив, Герман Вилбов.       — … Очень приятно, — кивнула Нина.       Герман щелкнул замок и открыл чемодан.       — Соболезную вашей утрате, — вытащил папку бумаг офицер. — Я знаю каково это — потерять любимого человека, поэтому примите мои искренние соболезнования.       — Я… Простите, просто… Я до сих пор не уверена, что случилось. Будто сплю и вижу кошмар.       — Вы знаете, чем он занимался? — выставил сбоку от себя флакон с чернилами и ручку.       — Мне сказали, что Рентин сделал что-то плохое.       Детектив открыл папку и бережно макнул ручку в чернильницу. Каждое движение сквозило театральностью. Он нежно держал ручку, как хрупкую спичку, готовую сломаться от любого прикосновения. Острый кончик Герман погружал в чернила наигранно медленно, будто давал Нине насладится зрелищем.       — Поистине, — провел он свободной рукой по коротким седым волосам. — Тот взрыв был… чудовищным. Повезло еще, что вы чудом уцелели.       Нина молчала, как преступник, ожидающий вынесения приговора.       Герман посмотрел женщине прямо в глаза. Он ухмыльнулся. Затем небрежно черкнул что-то на бумаге и отложил ручку на горлышко чернильницы.       — Вы увлекаетесь астрологией? — неожиданно спросил детектив, откинувшись на спинку стула.       — … Простите, я не поняла вас, — нахмурилась Нина. Она нервно затеребила подол платья под столом. — Астрологией?       — Ну, знаете, может, лавку миссис Краговой на улице Тирова или читаете гороскопы в газете?       — Да… Я просто… не поняла к чему вы это. Астрология тоже запрещена? — спросила она.       — О боги! Нет, конечно же, нет! Не волнуйтесь вы так, — рассмеялся Герман. — Мне стало любопытно, вот и решил спросить. Скажу по секрету, моя благоверная тоже теряла голову от чтения судьбы по звезда и движению планет.       — Разрешите личный вопрос?       — Да будет вам! Считайте это обычной беседой. Спрашивайте не стесняйтесь!       — … Вы сказали, что понимаете меня. Что тоже кого-то… потеряли.       Вдруг улыбка спала с лица охотника за мистикой, а в глазах моргнула глубокая печаль. На секунду. Всего на одну секунду он, будто, стал другим человеком. Но в следующий миг натянул прежнюю ухмылку.       — Да, — сквозь зубы процедил он. — Она ушла.       — Простите. Я не хотела давить на больное! — поняла ошибку Нина.       Герман выставил вперед дрожащую ладонь и покачал головой.       — Не стоит. Да, упокоит ее Семя Гнили, — отмахнулся он. — Но раз вы задали личный вопрос, то я задам свой — Как вы относитесь к тауматургие?       Женщина нахмурилась. На этот вопрос был всего один ответ. Правильный ответ.       — Ужасно, — честно ответила Нина. Рентин тронулся рассудком из-за тауматургии. Женщина не могла относится к ней иначе.       Сначала она подшучивала над мужем, мнящим себя практиком незримых искусств. Называла домашним магом, волшебником на подработке.       «Вообще, мой муж работает чародеем, а на заводе, так, только для души», — мелькнула в памяти брошенная когда-то шутка.       На глаза навернулись слезы. Рентин мертв. Взорван из-за неудачного ритуала. Нина больше никогда не услышит его голос, ей больше некого встречать вечером после работы, больше некуда возвращаться…       Она всхлипнула.       — … Ужасно. Я потеряла все.       Герман молча достал из нагрудного кармана белый платок и протянул Нине.       — Это — болезнь, — произнес он, когда женщина вытерла слезы. — Незаметно проникает в тебя и постепенно растет. Искажает и извращает изнутри… А затем, также незаметно, заражает других. Тауматургия — эпидемия.       Нина кивнула.       — Но вернемся к нашим вопросам, — взял ручку Герман. — Когда прогремел взрыв, вы были на улице. Почему?       Она прочистила горло и выдала заранее заготовленную ложь:       — Дышала свежим воздухом.       — Дышали. Свежим. Воздухом? — фыркнул на последнем слове детектив. — Нет, а серьезно?       Нина стыдливо отвела взгляд в сторону и нервно прикусила нижнюю губу. Стул под женщиной приглушенно заскрипел от неловкого ерзанья. Она тяжело вздохнула.       Рентин выгнал ее перед ритуалом, но Нина не могла сказать это. Знание об увлечении мужа и сознательное умалчивание делали женщину соучастницей греха. Поэтому она заготовила ложь.       — Я, — начала Нина, бросая короткие взгляды на Германа, — сбежала к любовнику.       Ложь, обернутая во лжи, вызывала меньши сомнений. Она звучала правдоподобно. Достаточно правдоподобно и лично, чтобы сойти за правду.       — Вот как, — протянул офицер. Рука Германа не двинулась.       Детектив почему-то не спешил записывать показания Нины. Не спускал с женщины глаз, как хищник, выслеживающий добычу.       — Вы… вы не запишите это? — по-настоящему занервничала Нина.       — Запишу, — спокойно ответил Герман. На лице детектива растянулась улыбка. Во взгляде охотника за мистикой блеснуло любопытство ребенка, радостно расчеленяющего забавное насекомое. — Запишу, но только правду. Говорите, сбежали к любовнику? Как зовут этого счастливца?       — Эм…       Она запнулась. И Герман ненавязчиво замахал свободной рукой, призывая продолжить.       — Джим… Новелов, — назвала Нина имя мужа подруги.       — А вот это я запишу! — воскликнул охотник за мистикой, черкнув ручкой по бумаге. — Его мы тоже допросим. Как думаете, он подтвердит вашу историю?       — Я…       — Тауматургия — это эпидемия, — повторил детектив. — А во время эпидемии устраивают карантин. Мы вычленим всех косвенно или прямо связанных с грешником и допросим их. Составим полную картину, так сказать. Сколько еще людей вы желаете вовлечь?       Нина замерла, как добыча, увидевшая хищника. Каждая мышца в теле натянулась струной. Женщина хотела вскочить со стула к двери, но проход преграждал Герман. Блестящая под светом лампы дверь скрывалась за спиной офицера. Она в ловушке. Выхода не было.       — …Что будет со мной? — взгляд Нины поник. Женщина смирилась.       — Зависит от вас, — расставил руки Герман. — Можете молчать и вас сожгут. Заживо.       Детектив не угрожал. На лице не дрогнул ни единый мускул, когда он говорил это. Герман, словно зачитывал заголовок статьи из Пейлтаунского Вестника. Спокойно и буднично.       — Но! — неожиданно охотник за мистикой хлопнул в ладоши, заставляя Нину подпрыгнуть. — Если все расскажите, и мы подтвердим это; вас заклеймят, отрежут язык и запрут в одиночной камере на всю жизнь. Как по мне, лучше мучительной смерти на костре.       Нина медленно кивнула, и Герман склонился над бумагами.       — Мы нашли много обгорелых книг. Скажите, ваш муж вел какие-либо записи? Практики очень любят записывать свои грешные исследования.       — … Дневник, — прошептала она.       — Дневник мы, увы, не нашли, — протянул офицер. — Вы кого-нибудь видели?       — Я кого-то видела.

▪ ▪ ▪

      Женский писклявый, как кипящий чайник, голос вырвал Сэмюэля из нежных объятий сна.       Пару минут парень ворочался. Отчаянно преследовал ускользающую дремоту, но давящий сквозь веки желтый свет и шум за стеной победили.       Он открыл глаза. Заспанный взгляд встретили потрескавшийся серый потолок и темное пятно над изголовьем.       «Доброе утро», — мысленно протянул Сэмюэль. Снова.       Будничничные споры мистера и миссис Ленски предвосхищали начало рабочего дня. В выходной старики спали как убитые, давая соседям тоже отоспаться.       После ванны парень сразу побрел на безмолвную кухню.       «Что-то кастрюли не слышно», — подумал он.       Из окна крошечную кухню заливал желтый свет, у одинокой плиты стоял мужчина. Он глядел в окно, высматривал в непроницаемом смоге прямоугольные силуэты других ульев. Все как обычно, но сейчас Дэниэл не проронил ни слова.       — Пап? — положил руку на плечо отца Сэмюэль. Дэнни чуть качнулся. — С тобой вс…       Парень в ужасе отшатнулся от статуи.       Одежда висела на худощавом теле, как на манекене, каких ставили продавцы для показа новых товаров. На сером каменном лице под глазами и ртом виднелись засохшие бурые подтеки. На слившихся с пальцами ногтях тоже, и под ногами пол усеивали алые точки.       Отходя, Сэмюэль задел край обеденного стола. Половицы под ножками заскулили от смещения голого деревянного квадрата. Парень с грохотом упал на стул.       — … Нет.       Взгляд прыгал по застывшей фигуре отца. Серая майка, голубые шорты, даже красный заляпанный фартук.       Он искал хоть что-то, что отвергало губительную действительность. Хоть одну подсказку. Бесполезно. Дэниэл был мертв.       Чума Каменной кожи забрала и отца. Сэмюэль поднял взгляд в потолок, сдерживая набегающие на глаза слезы. Глубоко вздохнул. Он с большим трудом нашел в себе смелость снова посмотреть на отца. На одетую статую.       Когда он переводил взгляд, заметил стоявшую на столе баночку.       Круглая крышка мирно отдыхала чуть поодаль. За стеклом маленькие зеленые шарики толпились горкой.       Сэмюэль взял открытую баночку дрожащими руками и поднес поближе. Кривая надпись на пожелтевшем листке гласила: «Камендин».       — Он принял таблетку…       Но она не помогла или, наоборот, убила отца. Парень помотал головой.       Сэмюэль не желал задумываться об этом. Только не сейчас…       Вдруг из-за стены послышались жаркие споры соседей.       «Узнаю мистера и миссис Ленски», — в памяти отозвались слова отца.       Они не знали… Никто не знал… Весь остальной мир жил дальше, будто ничего не произошло. Больше никто, кроме Сэмюэля, не знал о случившейся трагедии.       От этой мысли он в гневе сжал зубы, схватил таблетки и со всей силы швырнул в стену. Стеклянная банка разлетелась на тысячи осколков; они вместе с зелеными шариками снегом усеяли пол. Парень закричал.       Он проклинал таблетки, проклинал ничтожную зарплату, но больше всего он проклинал самого себя.       — Ты отвечал за деньги! — истошно вопил Сэмюэль. — Чулять! Чулять! Чулять! Проглядел повышение налогов… Идиот!       В порыве ярости парень не заметил сорвавшийся с руки Дэнни волосок пыли. Затем еще один. И еще. Когда кухню сотряс тяжелый грохот, Сэмюэль умолк. Он в страхе глянул на отца.       На месте правой руки зияли острые обломки, из них на пол струила серая пыль.       Парень проследовал взглядом за потоком. На половицах из горки каменного песка выглядывали заляпанные кровью пальцы.       — … Погоди, — прохрипел Сэмюэль. — Постой!       Следующий хлопок стрелой пронзил уши, парень подпрыгнул от неожиданности. Левая рука упала поверх правой. Пыль чуть смягчила приземление, поэтому конечность осталась целой.       Дэниэл рассыпался. Кусочек за кусочком, также как и мама. В тот день Сэмюэль был в школе и не видел этого. Зато видел Дэнни.       Позже отец выплеснул горе в одной из повестей, в которой описал, как принцесса обратилась в хрусталь и разбилась от легкого дуновения ветра.       Когда на пол упало тело, в воздух взмыли плотные клубы серой пыли. Парень всхлипнул. Открыл рот для глубокого вздоха и закашлял. Истошно закашлял. Он в панике выбежал из кухни, влетел в комнату, накинул одежду и плечом толкнул дверь на лестничную клетку.       Сэмюэль несся на велосипеде сквозь желтый смог. Парень желал сбежать. Уехать от дома подальше. Подальше от места смерти отца.       Не успел он моргнуть, как уже сидел за столом в цехе. И по помещению разносился гул просыпающихся станков.       Он смотрел в пустоту перед собой, пока в памяти всплывали последние слова отца:       «Всегда ищи хорошее».       — … Как? — пробубнил парень под нос. — … Что здесь можно найти хорошего?       У Дэниэля не было ни таланта, ни совершенной грамотности. Но даже после десятка отказов отец не сдавался. Он видел возможность в любом несчастье.       «Зато теперь смогу уделять все время писательству!» — сказал Дэниэл, когда его уволили с завода из-за болезни.       — Что здесь можно найти хорошего? — повторил Сэмюэль вопрос в пустоту.       Из раздумий вырвал грохот входной двери. Он поднял взгляд. К столу парня, пританцовывая и присвистывая, брела тучная фигура.       — Добрейшее утро, мистер Берислави! — в обыденной манере поздоровался Андреа «Свинков». На лице главы сияла широкая улыбка. Радостное настроение Андреа всегда раздражало парня, но сейчас — особенно.       Сэмюэль через силу поклонился, сдержав желание врезать главе цеха. И в следующий миг улыбка сползла с лица Андреа. На лбу выступили ровными рытвинами морщины.       — Решили устроить ремонт? — неожиданно спросил глава.       — … Что?       Глава указал пальцем-сарделькой на свои черные зачесанные на правый бок волосы. Сэмюэль осторожно провел пятерней по сальным русым кудрям. Глянул на руку. Пальцы и ладонь окрасила в серый каменная пыль с тела Дэниэля.       — … Да, — соврал он, сдерживая рвоту. — Что-то вроде.       — Тогда желаю удачи! — по-дружески похлопал по плечу Андреа и зашагал в сторону кабинета.       Со стуком часов рабочие забивались в цех, как улов в корзину рыбака. Сэмюэль безучастно наблюдал, как мимо проходили десятки лиц, пока к нему не подошли.       — Сэмми, что случилось? — в лоб спросил Дерек. Мужчина не стал здороваться и сразу перешел к делу. — Выглядишь выжатым, словно пучеглазка.       У парня не хватило сил, чтобы поморщится от представления блестящей от слизи рыбы с огромными глазами-пузырями.       — Я в порядке.       Дерек молча смотрел на Сэмюэля. Выражения лица мужчины сменялись также стремительно, как пролетали часы во время смены. Тяжесть осознания, печаль и сочувствие.       Он расставил руки и крепко обнял Сэмюэля.       — Ч-что? — от неожиданности воскликнул парень.       — Ты, кажется, давно не заглядывал к старику? Глядишь, уже и забыл, где я обитаю.       — Я… спасибо, мистер Нейви, — всхлипнул Сэмюэль.       — За такое не благодарят, Сэмми, — ухмыльнулся Дерек. — И может уже начнешь звать меня по имени?

▪ ▪ ▪

      Все квартиры в ульях были похожи, как заготовки на заводе. Кухня сбоку от входа, дверь в ванную и туалет в конце длинного коридора и вдоль две спальни. Но каждый жилец привносил в жилище частичку себя.       Когда Дерек щелкнул ключом в замке, толкнул дверь и включил свет; взгляд Сэмюэля зацепился за раскрашенный в разные цвета коридор.       На серых каменных стенах взрывались фейерверки красок. Зеленый, красный, желтый, голубой. Обычно такой разброс раздражал глаза, но здесь все цвета дополняли друг друга, повествовали какую-то историю. Известную только художнику.       — Пойдем на кухню. Нам нужно булькнуть.       — Я не пью.       — Сегодня пьешь, — отрезал Дерек.       Кухня не сильно отличалась от кухни в квартире парня. Тот же квадратный столик у стены, три стула, одинокая плита и портрет первого императора на стене. Но все, кроме стола и стульев, покрывал тонкий слой пыли. Место ощущалось заброшенным. Покинутым давным давно.       Стоило Сэмюэлю занять один из стульев, Дерек с грохотом опустил бутылку с алой жидкостью в центр стола. На темно-зеленом стекле из последних сил держалась пожелтевшая бумажка: чернильная ленточка аккуратно выводила надпись «Лонтийское», а по краям с любопытством выглядывали десятки шипастых роз.       — Прямиком с одной из южных бароний, — заявил Дерек. — Для удушения боли подходит на ура!       Мужчина поставил на стол два стакана и, вынув пробку голыми руками, заполнил на половину.       — За Дэнни! — воскликнул Дерек, высоко поднимая стакан. — Да упокоит его душу Семя Гнили.       Сэмюэль чокнулся с мужчиной.       — Давай! Чего ждешь? — поторопил Дерек смотрящего в стакан парня. — Оно же так выдохнется!       Он глотнул. По горлу растеклась бодрящая волна тепла, и острая горечь впилась в язык. Сэмюэль поморщился.       — Выглядишь в точь-точь как он! — усмехнулся мужчина.       — Папа пил? — приподнял бровь парень. Он никогда не видел Дэниэля с бутылкой. Бар отец всегда обходил стороной из-за шума и «кислючего» запаха.       — Один раз. В самый трудный день.       Сэмюэль кивнул. В один день парень пришел в квартиру после школы. Родителей не была. В блестящей от чистоты кухне, на обеденном столе лежала записка: «Я до поздна у Дерека. Мама со мной. Ужин на тебе». На утро, когда отец вошел в квартиру один, Сэмюэль все понял.       — Дэнни считал, что выпивка не выход. Всего лишь временное отвлечение и губительная привычка, — крутил в ладонях стакан Дерек. — С чем-то я согласен, но ноги все равно несут меня в бар. Смена заканчивается и вжух! Я уже там.       — У меня так каждое утро, — сказал парень. — Стоит выйти из дома, и я уже стою у завода.       Дерек отстраненно вертел в ладонях стакан, не сводя взгляда с алого водоворота.       — Я хорошо помню тот день. День, когда Дэнни решил стать писателем, — начал мужчина. —       Он подошел ко мне на перерыве и заявил, мол с сегодня коплю на печатную машинку. И знаешь, что он учудил в тот же вечер?       Сэмюэль молча кивнул.       — Купил острокийский словарь! Представляешь? Гимназийский! Весь такой красивый и тяжелый. Меня бросало в холод от лица мужика на обложке. А тебя нет? Помнишь этого лысого бородатого деда в сером кителе?       — Ну да, — согласился парень.       Отец всегда держал под рукой книгу. На обложке по проселочной дороге дружно шагали школьник и офицер в фуражке.       Сэмюэль отлично помнил те жуткие синие глаза на плоском лице мужчины. Один поглядывал на ребенка, а второй смотрел прямо на читателя. Парень не знал, была ли то ошибка художника или злая ирония, но от обложки бегали мурашки.       — Я хочу показать тебе кое-что, — сказал Дерек, вставая со стула. — Пойдем.       Если коридор можно было назвать «буйством детского воображения», то спальня носила титул «царствия взрослой строгости». Туалетный столик, шкаф для одежды, пара табуреток с двух сторон изголовья кровати. Во всем преобладало два цвета. Черный и белый. Кровать и вовсе напоминала шахматное поле, где подушки были клетками для короля и ферзя.       — Добро пожаловать в мою обитель, — потряс полупустой бутылкой Дерек.       «Похоже на королевство Двуцвестии», — подумал Сэмюэль.       Из повести в повесть у отца кочевали одни и те же герои. Нежная принцесса, несгибаемый рыцарь-бродяга, добрый шут и двухцветная королева.       Парень плохо помнил миссис Нейви. Хворь Гнилых сердец унесла ее, когда Сэмюэлю было три года. Двуцвестия была заносчивой и педантичной. Искала совершенство во всем.       Дерек ткнул дрожащим пальцем в дальний угол спальни.       В спадающих с потолка теневых занавесках стыдливо пряталась табуретка. Сэмюэль разглядел глубокую глиняную тарелку, над которой росла верхушка какого-то рисунка.       — Когда пиво не помогает, я иду сюда, — объяснил мужчина.       — Это же тауматургия?       — Да… нет. Не совсем, — отмахнулся Дерек. — После войны прадед сгреб все книги в подвал. Думал, что острокийцы будут их сжигать, и не прогадал.       Сэмюэль осторожно кивнул, призывая продолжить.       — Дед взялся за перевод. Хотел сохранить знания и культуру. Но затем острокийцы натравили на староверов солдат. И он забросил это дело. Не желал рисковать женой и детьми.       Парень устало протер глаза и глубоко вздохнул. Этот день и без того был тяжелым. Смерть отца, а теперь и откровения Дерека. Он не знал, как ответить. Что ответить. Сэмюэль открыл рот, желая сказать хоть что-то, но мужчина поманил его рукой.       — Не бойся ты так, — сказал Дерек и встал перед самодельным алтарем. — Я делаю это каждый день. И как видишь — живой!       Парень шагнул ближе. Взгляд зацепила черная отметина на внутренней стороне тарелки. Нацарапанная угольным карандашом черта. Она обозначала примерную треть от всего объема. Поравнявшись с Дереком, Сэмюэль разглядел рисунок тем же углем на листе бумаги за тарелкой. Толстые отрывочные линии выводили силуэт молодой женщины. Она стояла спиной к зеркалу и смотрела глазами-точками прямо на парня.       Сэмюэль сразу вспомнил свои детские рисунки мамы. Овал лица, толстые, спадающие с макушки линии волос, улыбающаяся дуга рта. За годы его художественный талант не далеко ушел от этого.       По спине пробежал холодок, стоило перевести взгляд на отражение. Из круга зеркала на парня смотрела «другая».       «Проклятое отражение? — подумал он. — Нет. Скорее приросший близнец…»       Из-за складок одежды выглядывала вторая пара глаз. В тенях сморщенное лицо старухи улыбалось, оголяя два ряда кривых зубов. Казалось, первую набросал ребенок, а к «другой» приложил руку настоящий художник.       Сэмюэль покосился на стоящего рядом Дерека.       — Нравится? — заметил взгляд парня мужчина. — Пара часов ушла на эту морду. Зато как глядит! Прям в душу.       — … О ней вы тоже прочитали в книгах?       — Ага. Одна из богов. Двуликая Матерь. Ее нету в… действе. Не хочу звать это ритуалом, сам понимаешь.       Сэмюэль медленно кивнул.       Он не знал этого имени. Среди Пятерни не было никого похожего на нее. И парень впервые видел бога напоминающего человека.       По коже пробежали мурашки.       — Но тогда зачем?       — Не знаю, — пожал плечами Дерек. — Верю, что так лучше. А почему… не знаю. Просто верю.       Мужчина обыденно налил в тарелку вина до отметины и отставил бутылку.       — Встаёшь на колени на пять секунд, — указал он на пол, — Затем поднимаешься и ровно столько же неподвижно стоишь.       — Я не уверен…       — Не трусь, Сэмми! — хлопнул по правому плечу мужчина. — Все будет хорошо.       Сэмюэль молча кивнул.       Они встали плечом к плечу перед алтарем. Дерек опустился на колени, и парень повторил.       «Раз… два… три, — считал он, —… четыре… пять».       Оба поднялись почти одновременно. Отсчет пошел с начала. Когда Сэмюэль дошел до тройки, тело пробрала дрожь. По коже забегали мурашки. Глубоко внутри. По коже «под настоящей кожей».       В ужасе парень отскочил ровно на пятой секунде, и внутренний патефон заиграл давно знакомую мелодию. Сэмюэля накрыла волна благоговения, а следом на разум обрушилась досада. Зудящее чувство незавершенности.       «Как с портретом! — мысленно воскликнул он. — Один в один!»       — Ну как? — следом отошел Дерек. — Ободряет же, скажи? Вжух, и нет больше никаких тревог.       Сэмюэль приподнял бровь.       «Он ощутил что-то иное?» — подумал парень, а затем помотал головой.       — Да, — соврал он. Сегодняшний день истощил Сэмюэля. Сейчас парень желал только лечь в кровать и уснуть.       Он покачнулся.       — Ты как, Сэмми? — схватил Сэмюэля за плечи Дерек.       — Хорошо, — снова соврал он. — Только устал чуть-чуть.       — Точно! — хлопнул себя по лбу мужчина. — Извини за это все… Можешь занять комнату Адама.       — Спасибо, — побрел парень к выходу в коридор. — … Спасибо, мистер Нейви.       — Спокойный грез, Сэмми. — на прощание сказал Дерек.       Спальня Адама располагалась дальше по цветастому коридору. Когда парень щелкнул переключателем лампы, на столе блеснули десятки огоньков. Армия медных солдатиков. Весь стол был их полем боя. Сцена выглядела фальшиво из-за отсутствия препятствий, только обширные просторы, где все видят всех. Солдатики были чистыми.       Чуть сбоку от стола возвышалась позолоченная труба граммофона. Он стоял на табуретке. Такой же чистый, как и вся комната.       «Слишком чисто для комнаты умершего», — подумал парень, озираясь.       Это сбивало с толку. Кухня, где Дерек завтракал каждый день, выглядела давно покинутой. В тоже время комната Адама лучилась жизнью, словно покойный еще жил здесь.       «Не важно», — заключил Сэмюэль. Он слишком устал, чтобы думать.       Парень бросил верхнюю одежду и портфель на стул у изголовья кровати. Стоило голове упасть на жесткую подушку, Сэмюэль уснул.

▪ ▪ ▪

      Он стоял перед плитой в родной квартире и ждал. Высматривал в желтом смоге верхушки прямоугольных силуэтов. Они не менялись, сколько бы лет не прошло. Но от чего-то парень продолжал наблюдать за ульями каждое утро, как это делал отец.       Он тяжело вздохнул. Сэмюэль поглядел на ржавую кастрюлю, чтобы проверить, не готова ли гречка. Вода под крышкой пузырилась, а плавающая в кипятке крупа наполняла кухню терпким ореховым запахом. Еще не готова.       «Улли скоро проснется, — подумал он. — Думаю, успею».       От скуки парень принялся посвистывать когда-то услышанную мелодию и пританцовывать в такт. Но, стоило половице под ногами жалобно проскрипеть, он замер. Вытянулся по струнке смирно. Прислушался.       «Разбудил?» — развернулся он к коридору.       За стеной обыденно ссорились мистер и миссис Ленски, а сверху доносились глухие шаги. Вдруг в проходе из теней вынырнула невысокая фигура. Девушка в льняной пижаме. Надин Берислави.       — Чую запах гречи, — завороженно протянула она.       Длинные каштановые волосы, белоснежная кожа. Но больше всего Сэмюэль любил в жене большие голубые глаза. Глаза, которые скрывались под толстым слоем кожи вместе со ртом и носом.       У Надин не было ни щек, ни лба. Лишь сплошной шматок бледной кожи вместо лица, словно кто-то вырезал часть живота и натянул на голову.       — Не забудь добавить соли, — улыбнулась она невидимым ртом. — Пойду пока разбужу Улли.       Девушка скрылась в тенях коридора. Сэмюэль не слышал шагов, но что-то внутри подсказывало, что через пару минут Надин придет вместе с их сыном.       Парень потянулся к полке со специями. Висящая над плитой деревяшка ломилась от плотного ряда стеклянных баночек. Соль, перец, сахар, листы ясеника и многие другие. Тут были всевозможные приправы.       Правый бок Сэмюэля кольнула острая боль.       — … Опять, — простонав, он потянулся правой рукой. Но она застыла.       На пальцах сквозь кожу прорезались серые бугры. Они росли, росли, как пузыри в кипящей воде.       Парень завопил, окаменевшие ногти пронзили кожу. Крышку кастрюли окропили алые пятна. Взгляд приковала спасительная баночка с надписью «Камендин» на полке со специями. Сэмюэль протянул левую руку… Думал, что протянул. Она безмолвно спадала вдоль тела камнем.       — Надин! — истошно закричал парень. — Улли! Кто-нибудь! Спасите ме…       Изо рта вырвалась струя крови вперемешку со слюной. Горло горело от боли.       Он не мог двигаться, не мог говорить. Каждый вдох резал легкие и глотку. Сэмюэль мог только наблюдать, как болезнь пожирала тело. Кусочек за кусочком, кусочек за кусочком, кусочек за…       Вдруг все звуки пропали, и на глаза наползла темная пелена.       Парень в ужасе распахнул веки и рывком вскочил с мокрой от пота кровати.       — … Сон, — голос прерывался тяжелыми вздохами. — Это… был… лишь… сон.       Он оглядел комнату. С улицы на Сэмюэля смотрела пара горящих в ночной тьме глаз. Их свет высекал из черноты вокруг клубы желтого смога.       — Ночь? Или раннее утро?       Успокоившись, парень сел на сухую половину пастели.       — Я жил в той же квартире… Был на его месте…       Сэмюэль любил отца, но от одной мысль о повторении той же судьбы бросало в дрожь. Он обнял себя.       — Не хочу, — прошептал парень. — Не хочу…       Слова утонули во тьме спальни. Какое-то время Сэмюэль молча смотрел в пустоту, пока глаза привыкали к мраку.       — … Не хочу, — снова пробубнил он.       Мать и отец умерли от одной болезни, во сне парень погиб точно также.       Сэмюэль оглядел накрытую шторой тьмы спальню Адама. Они были ровесниками, но после седьмого дня рождения хворь Нетлеющих глаз забрала сына Дерек. Унесла невинное дитя.       Жители Пейлтауна жили от чумы к чуме, поэтому смерти были обыденностью. Обыденностью для сторонних, но не для близких.       — Что бы я ни делал, — полушепотом произнес Сэмюэль. — Чего бы ни достиг… Умереть я могу в любую секунду…       Смерть висящим на тонком волоске мечом следовала за людьми с рождения. Неустанно, даже во время сна. Готовая сорваться в любой миг.       От этой мысли парень почувствовал холод. Не тот, что бегал по спине от взгляда на портрет императора. И не тот, что он ощутил после ритуала. Этот холод был другого рода. Словно глубоко внутри разверзлась бескрайняя снежная пустыня.       В голове стремительно завертелись шестеренки. Сэмюэлю нужен был выход. Решение, что успокоит бешено стучащее сердце.       — Мне нужно изменится, — пробурчал парень. — Изменить свою жизнь.       На ум пришла военная служба. Самый известный путь в дворянство. Несколько лет в академии, участие в войнах и получение баронии за выдающиеся заслуги. Но была одна проблема.       Сэмюэль усмехнулся от мысли о военной службе. Война — прямой путь в могилу. Парень не обладал ни обостренными чувствами, ни закаленным телом. Он был обычным рабочим на заводе, поэтому задумку Сэмюэль отмел почти сразу.       Второй мыслью было купечество. Парень представил себя в роли странствующего торговца. Частые поездки по империи на поезде, встречи с влиятельными людьми, заключение сделок. Или он мог открыть магазин, как Луи и другие торговцы на улице Тирова.       Сэмюэль помотал головой. Для подобного нужны были подвешенный язык и начальный капитал. Копить парень не умел и складно болтать тоже. Взгляд упал на лежащий на стуле портфель. Во тьме он выглядел, как прямоугольный осколок мрака.       — Слишком опасно, — прошептал он. — Извилисто и смертельно. Может, даже хуже смерти…       В памяти всплыл образ покрытого гнойными нарывами мужчины. Он продолжал жить и мыслить после взрыва половины головы.       Волосы на затылке встали дыбом, когда Сэмюэль представил себя на его месте.       — Тауматургия может все.       Император и герцоги творили чудеса почти каждый день, так писали в газетах. Для «благословленных» не было никаких преград. Парню они виделись всемогущими вестниками богов. Счастливчиками с серебряной ложкой во рту.       Он невольно сжал зубы. Схватил портфель, вытащил дневник и открыл на первой странице.       «12 джума 786 года…» — дата первой записи.       — Сегодня — восьмое нима, — пробубнил Сэмюэль. — Почти месяц.       Рентин погиб не сразу. Мужчина практиковал тауматургию и не привлекал к себе внимания охотников за мистикой.       — Ничего же не случится, если я попробую?