Бремя рождения

      Когда я просыпаюсь, за окнами уже утро. Я спала на скамье, там же, где и уснула, убаюканная теплом Хеди. Судя по всему, проспала я долго, но отдохнувшей себя не чувствую. Скорее так, словно вся тяжесть мира упала на мои плечи. Я не помню, что мне снилось — я будто брела в плотном тёмном тумане.       В доме никого нет — ранее утро — самое время для посевных работ. С болью я вспоминаю, что сегодня День Весеннего солнцестояния, праздник Живы.       В другой жизни этот день начинался бы совсем не так. С самого раннего утра весь Одбург и соседние деревни стекались бы в монастырь, чтобы вместе восславить Мать-Землю, спеть в её честь весенние песни. После праздничной службы всех бы ждал богато накрытый стол и обильный праздничный завтрак. Сёстры не жалели припасов в честь Дня Рождения Живы, а сидр и эль текли рекой.       После завтрака торжественно открылась бы Весенняя ярмарка. Среди трубадуров, музыкантов и прочих бродячих артистов считалось особой честью выступить на ярмарке в Одбурге, а потому в воздухе стоял радостный гвалт и гул. Купцы со всего Усланда тоже стекались сюда, чтобы представить свои лучшие товары. Дети играли в шумные игры, катались на карусели, сражались за призы. Не раз Видо выигрывал для меня какую-нибудь безделушку и важно вручал, преисполнившись гордости.       Вечером в честь Живы возжигали костры, в которых сгорали все зимние невзгоды и печали. Вокруг костров водили хороводы и пели праздничные песни. Многие не ложились спать до самого утра, чтобы встретить первые лучи обновлённого Солнца. Особой удачей считалось, если праздник завершался весенним дождём — это означало, что Гром, Небесный Бог-Отец, супруг Живы, тоже решил заглянуть на праздник, а значит фестиваль действительно удался.       Таким был этот день всегда. Таким должен он был быть сегодня. Но вместо праздничного гама за окном лишь мёртвая тишина, и я понимаю, что ужасы вчерашнего дня мне не приснились. Этот кошмар не окончился с новым утром, и сестра Одилия не придёт, чтобы утереть мне слёзы и сказать, что это был плохой сон. Худший сон.       И вдруг во мне вспыхивает злость. Агилульф и так украл у меня слишком многое. Я не могу позволить ему забрать ещё и это. Сегодня день восславления Матери-Земли, и забывать об этом я не собираюсь.       Я встаю и направляюсь к двери, но в этот момент в дом входит Видо. При виде меня его резкие черты лица, как всегда, смягчаются.       — Доброе утро, красавица, — говорит он, раскрывая мне навстречу объятия.       Я не могу удержаться, чтобы не упасть в них. Мне так хочется почувствовать себя маленькой и слабой. Ничего не решать. Не иметь никакого Предназначения. Я вдыхаю его такой знакомый запах пота, сена и весенней травы, и на секунду мне хочется согласиться, всё бросить и сбежать с ним. Но я знаю, что это невозможно.       — Получилось? — спрашиваю я. — Нашёл что-нибудь? — мне не хочется вдаваться в подробности, говорить что-то, что всколыхнёт во мне жуткие картины пожара. Жуткие мысли о пожарище.       — Да, — кивает он. — Но немногое. Огонь уничтожил всё. Нетронутым остался лишь подвал. Я собрал всё, что ты сможешь унести, — Видо указывает подбородком в противоположный угол комнаты, где я не заметила заплечный мешок.       — Спасибо! — говорю я и иду взглянуть на содержимое мешка. Видо постарался на славу и учёл, кажется, всё. Я вынимаю из мешка вяленое мясо и фрукты, сало, маленькую баночку мёда для обработки ран, целебное разнотравье и даже увесистый кошелёк. А при виде пары бутылок сидра я чувствую, как к глазам снова подступают слёзы.       — Кое-что я добавил от себя, — говорит Видо, и на скамье появляются ещё кремень, котелок, новая рогатка и крепкая верёвка для силок.       Глядя на всё это богатство, я снова не могу сдержать чувств. Зная, как парню претит мой выбор, я могу только представить, чему ему стоило собрать меня в путь. И всё же он сделал это. Мой старый добрый Видо.       Почувствовав прилив нежности, я снова утыкаюсь ему в плечо.       — Ты уверена? — глухо спрашивает он.       Я только киваю и хлюпаю носом.       Видо вздыхает.       — Попрощайся с мамой, — просит он. — Она будет переживать за тебя.       — Мы увидимся по ту сторону Предназначения, — пытаюсь выдавить улыбку я. —       Но пока есть кое-что ещё, что я должна сделать.       Я складываю свои пожитки обратно в мешок. Парные кинжалы так и остались при мне после занятия с сестрой Хильдой. Плащ тоже уцелел, благодаря нашему приключению в лесу…       Я знаю, что странно чувствовать себя виноватой за то, что я выжила. Но ничего не могу поделать. Если бы мы не ушли в лес… Скорее всего, погибли бы вместе со всеми остальными. Тем не менее, воспоминания об этом лесе ещё долго будут преследовать меня.       За спиной открывается дверь. Обернувшись, я вижу Хеди. Бросив на меня взгляд, она расплывается в той же мягкой улыбке, что и её сын.       — Девочка моя! — говорит она и тоже раскрывает руки для объятий. — Видо рассказал мне твой план. Ты очень смелая, — кормилица серьёзно смотрит мне в глаза своими пронзительными серыми глазами. — Мы будем ждать тебя.       Моё горло сковывает спазм, и я могу лишь кивнуть в ответ, вбирая в себя уютное тепло Хеди. Наконец мы размыкаем объятия.       — Я должна сделать кое-что ещё, — обретаю я голос. — Сегодня День Весеннего солнцестояния. Праздник Матери-Земли.       С этими словами я выхожу на улицу, на дорогу и иду по направлению к монастырю. К месту, где ещё вчера вовсю готовились к большому празднеству.       — Крепко Мать-Земля спала, силы набирала.       Зиму гнать прочь пора, Зимы время со двора.       Вёсну закликаем, Солнца яркий свет.       Живу восславим, радостью одарим… — я громко запеваю начало ритуальной песни. Именно с этого древнего гимна всегда начинался Праздник Весны.       Я пою, двигаясь по дороге в сторону храма, и слышу, как мой звонкий голос сливается с красивым мужским баритоном, и чувствую в своей ладони руку Видо. С другой стороны от меня становится Хеди, присоединяясь к нашему дуэту.       Напевая, наша маленькая процессия шествует по главной улице Одбурга, и вскоре наш хор начинает пополняться голосами других жителей деревни. Поначалу они подходят к нам робко и несмело, но чем больше становится толпа, тем решительнее пополняются наши ряды. Видо и я рука об руку идём впереди.       К монастырю мы подходим уже большой толпой, весенний гимн звучит во всю мощь, переливаясь в разноголосии, и это на секунду возвращает меня воспоминаниями в счастливые времена. Но почерневшие остовы быстро напоминают чудовищную реальность. Замерев в нескольких метрах от обугленных стен, я не решаюсь идти дальше. Здесь, глядя на мрачное пожарище, мы допеваем последний куплет. В этот момент флёр решимости спадает с меня, и я растерянно оглядываюсь на Видо, не зная, что делать дальше.       Он кладёт руку мне на плечо и крепко сжимает.       — Мы воздадим им все причитающие почести, — говорит он мне. И, оглянувшись на толпу, повторяет громче. — Мы воздадим сёстрам Ордена Матери-Земли все причитающиеся им почести!       Раздаётся нестройный, но одобрительный гул и чей-то всхлип.       — Спасибо, — произношу я, обращаясь к своему лучшему другу, и вновь перевожу взгляд на свой бывший дом. — Я… — горло вновь сжимает спазм.       — Всё в порядке, — кивает Видо. — Тебе не нужно быть смелой, Ада. Иди сюда, — и я вновь утыкаюсь в его тёплую грудь, в последний, кто знает за сколько времени, раз вдыхая его умиротворяющий запах.       — До встречи по ту сторону Предназначения, — повторяю я, оторвавшись.       Видо лишь кивает, пристально глядя мне в глаза.       Я разворачиваюсь и ухожу прочь.