Я приду к тебе с клубникой в декабре

— Хватит дергаться, — властный женский голос с нотками подавляемой раздраженности гулко отразился от стен грота и вернулся обратно. — Мне нужно добраться до раны.       Длинные серые пальцы ловко справлялись с множеством черных кожаных застежек, несмотря на то, что после произошедшего в Иркнтанде броня стала мокрой и неприятно скользкой. — Детка, как бы ты ни старалась, боюсь, сейчас у нас ничего не выйдет.       Вор попытался сымитировать смех, но из жалких попыток родился только сиплый кашель. Резаная рана под правым ребром закровила с новой силой.       Данмерка выдохнула, морщинка, залегшая меж тонких белых бровей, разгладилась, и теперь ее лицо приобрело печальный характер. Но Бриньольфу этого, разумеется, видеть не обязательно. — Закрой глаза. И рот, желательно, тоже.       Он послушался, не желая испытывать ее терпение. Им обоим без слов было ясно, что настроение, упрямо сквозившее через каждый ее взгляд, действие, взмах кистей — не злость. Беспокойство. — Хорошо, Ирис.       Мерсера одолеть было не сложно. В контексте всех событий, в которые ей довелось быть втянутой Гильдией и, что особенно важно, этим ужасно упрямым вором, битва с предателем казалась так, разминкой перед завтраком. Одно только Ирис не понравилось — плавать в ржавой и грязной воде. Для волчицы испытывать брезгливость — явление весьма странное, но из всех ее знакомых никому понять ее ощущения не дано. В силу незнания.       Впрочем, вещей, который сегодня Ирис не нравились было две. Вторая заключалась в ублюдском заклинании Фрея, заставившего Брина бороться с Карлией. Последнюю данмерка воспринимала больше как стрелка, чем как мечницу, и все же практика доказывала, что в этом деле за много лет она также преуспела. К несчастью для них.       Броня наконец поддалась, и данмерка откинула кожаную куртку, задрала пропитывавшуюся алым рубашку. Аккуратно перехватила мужскую руку, отнимая ее от раны.       Края пореза ровные, будто по линейке проведены. Ирис попыталась в кровавой каше навскидку определить глубину. Чуть больше дюйма… Что ж, за день должен встать на ноги. — Любуешься? — ехидный голос. — Изучаю, — парировала девушка. К такому и подобным этому подтруниванием привыкла она быстро.       Вытянутая из наплечной сумки бутылка Строс М’кайского рома была быстро откупорена, и янтарная жидкость смочила посеревшую от времени тряпку. Свой любимый алкоголь данмерка прихватила в Солитьюде с расчетом отпраздновать им победу, и можно подумать, что ей было обидно с такой целью тратить напиток. Но сейчас было не жалко. Для него никогда и ничего не было жалко. Его одного только было… — Прости, — короткого слова было достаточно, чтобы заставить его не перечить.

***

      Ирис работала долго. Кропотливо. Стараясь, чтобы каждый миллиметр кожи и мышц срастался правильно, чтобы на красивом теле не осталось новой белесой строки. В мокрой, насквозь продуваемой сквозняками пещере, без единого инструмента, кроме спирта, магии и зелий, она соединяла край с краем, как могла, как умела. Как хотела.       Под ночь вор, измученный ранением и усталостью, уснул. Девушка коснулась губами чужого лба — просто проверяла, не было ли горячки. Просто немного себе врала. Сиреневые глаза, словно сияющие в ожерельях и кольцах знати аметисты, вглядывались. На дне потемневшей от противоречивых эмоций радужки бродили какие-то смутные, не желающие обретать полноценное обличие, и оттого неозвученные, мысли.       Крепкое тело подрагивало во сне, но греть его было нечем. В сырости этого ржавого грота нельзя было найти ни одного прута, подходящего для розжига, а всю ночь использовать магию уставшему данмерскому организму просто не хватило бы сил.       Кому сейчас было лучше, так это Карлии. Она по поручению главы Гильдии, должно быть, давно уже была либо на пути в Рифтен, либо на остановке в Виндхельме.       Бриньольф мерз, вариантов не было. Мир снова ждал ее решения.

***

      Утро встретило непривычно. Может, это было и не утро вовсе, — из склепоподобного грота этого было не понять — но так или иначе пробуждение ощущалось по-другому. Лишь все произошедшее показалось дурным сном. И если бы Бриньольф, открыв глаза, увидел бы потолок Крысиной норы, а не сталактиты, он бы так и подумал. Подняться на локтях — не сложно, сесть — еще проще. Она правда старалась над ним. Она… где она?       Ирис не было. Осталась только ее наплечная сумка и животное. Мужчина долго вглядывался в гладь белой шерсти и вытянутую морду, но чувство некомфорта и тревоги в сердце так и не появилось.       Странно.       Собака открыла глаз, но действий предпринимать не спешила.       Таинственно.       Должно быть, так надо? — Не кусаешься? — спросил он, как если бы мог услышать ответ. Животное лишь сощурилось и перевернулось на другой бок, незаинтересованное.       Брин огляделся в поисках чего-либо, что могло помочь разобраться в ситуации. И таковой объект был. Из-под застежки сумки торчал клочок бумаги по углам испещренный рукописными узорами. Он узнал его — листок, наверняка скрепя сердце, выдранный из дневника Ирис, который та, вопреки своей отнюдь не педантичной натуре, вела со всей прилежностью, записывала туда все задания, которые получала не только в гильдии, но и где либо еще. Вор помнил, что девушка любила оформлять каждую страницу какими-то особыми карикатурами, которые, на ее взгляд, подходили тому или иному очерку. Несмотря на это, почерк у нее был прескверный, хотя Бриньольф уже давно научился в нем ориентироваться.       Озадаченный вопросами, он взял листок в руки. «Брин, твоя рана зажила. В сумке есть еда и чай, все холодное. Поешь. Седлай волчицу, она довезет тебя до Виндхельма. Там пересядь в повозку. Встречу тебя в Рифтене через пару дней ⁃ Ирис»       Он не разрешил себе думать о причинах столь заботливого поведения, тем более, что и думать тут особо было не о чем. Они оба все знали, и оба молчали. Так было проще, удобнее: никаких разговоров о чувствах, никаких обязательств. Никаких «мы», говоря утрировано, и никто не поднимет вопрос «что между нами?». У замкнутого вора, постоянно поддерживающего свое амплуа весельчака и повесы, и у данмерки с мутным прошлым и лживым именем были свои секреты друг от друга. Искренность измотала обоих. Он давно перестал верить, что женщины в его жизни имеют больше значения, чем выбор отмычки для простенького задания. Она, поседевшая от событий, о которых она больше никому не расскажет, не хочет пускать в сердце — тем более, от него мало что осталось. Это была не любовь, не привязанность. Это была связь. Сухая, циничная. Не обличенная в слова и обещания, не имевшая близости. И все-таки, что бы не происходило, они возвращались друг к другу. И внутри сразу появлялось ощущение правильности. Только лишь этому чувству они не противились.       Брин выполнил инструкции. В сумке и вправду оказался завернутый в платок здоровый кусок яблочного пирога, в закупоренной крынке — вино Сурили, всего на несколько глотков. Чувства сытости они не принесли, но, по крайней мере, убрали чувство голода.       Белое животное, свернувшись калачиком, наблюдало за действиями мужчины одним лиловым глазом. Морда, странно выразительная для бессознательного существа, выражала спокойствие. Наконец, зверь поднялся и потянулся назад, разминая затекшие лапы. В своем привычном положении, он оказался больших габаритов, чем достигали скайримские собаки или дальше снежные волки.

***

      Месяц Вечерней звезды не щадил. Белое давящее небо плавно сливалось в горизонте со снежными полями, метель тушевала верх и низ. Сильные лапы несли контрастно черное пятно не по дорогам, но по ей одной известным тропам и срезам. Валивший хлопьями снег оседал на шерсти, примерзая к ней, застывая инеевой шапкой. В такую погоду, должно быть, и самим ледяным привидениями было некомфортно.       Буран заметал следы увязших в снегу конечностей, идти приходилось медленнее. Поразительно умная волчица находила нужный путь практически сразу. Виндхельм всплыл в поле зрения далекими манящими огнями лишь когда небо потемнело в антрацитовый.       Стоило лишь оранжевым бликам замерцать на белом мехе, как волчица остановилась, приглашая спешиться. До моста, ведущего в город, оставалось не больше девяноста футов. Метель кончилась, не скрывая больше животное в своем бледном пологе. Идти дальше было опасно.       Волчица припала к земле в поклоне, пронзила своим гелиотроповымы глазами и, в последний раз махнув пушистым хвостом, скрылась в сумерках дороги на юг.       Бриньольф провожал ее задумчивым взглядом, пока путь не опустел, и все случившееся показалось лишь мороком.

***

      До Рифтена добраться было проще. Отвалив всего двадцать золотых извозчику, вор, под избитые песнопения и хриплые монологи старика, добрался до дома к вечеру следующего дня, остановившись по пути в Камне Шора для передышки.       В голове всю дорогу крутились мысли о Соловьях и Гильдии. Имело ли смысл еще хранить эту тайну под видом байки? Или стоило просветить всех в подробности устройства ядра группировки? Кто отправится вернуть Скелетный ключ в Сумеречную гробницу, и сколько времени это займёт? Насколько сильные беспорядки начнутся, когда люди узнают о смерти Мерсера? И все ли будут согласны с выбором нового главы? Предчувствуя уйму бумажной и организаторской волокиты, Бриньольф входил в ворота воровской столицы без облегчения. А ведь еще не поднимались вопросы о необходимых связях в других владениях, о полезных Гильдии людях. Возрождение будет не из легких, и со смертью Фрея ничего не кончалось. Допустимо сказать, только начиналось.       Погруженный в свои размышления, он бы и не заметил постороннего у тайного входа, но длинная копна светло-серых волос поразительно ярко выделялась на темном полотне ночного неба.       Она бесстыдно сидела на чьем-то надгробии, упираясь ногами в кованый заборчик, по своей привычке наслаждалась ночью. Свежий снег тихо хрустнул под чужими ногами. — Б’век! Ты можешь обозначать свое присутствие? — дрогнула данмерка. — Фейерверки надо было пускать? — снисходительно хмыкнул он, занимая соседнее «сидение». Тут же послышалось ворчание: — Тебе вот реально удобно так сидеть? — Да.       Обычно она бы подтрунила, в шутку бы толкнула, но этим вечером сквозь острые черты лица сквозила обеспокоенность. — Карлия не пойдёт со мной в гробницу. — внезапно выдала девушка, сама не понимая, что должна была означать эта фраза. Он понял сам: — Ты пришпилила Фрея, как бабочку к витрине, вернуть какой-то ключик на место тебе будет еще проще. — Надеюсь на это… — Может, это странно слышать от вора, но, детка, я в тебя верю.       Для нее эти слова ничего не значали. Или ей только хотелось так считать? Слышать такое признание в мире, где почти никто никому и ни в кого не верит — правильно. Придавать значение этим фразам, цепляться за них, надеяться — нет. Очень странные игры тех, кто давно уже не ребёнок.       Пустота холодной и молчаливой материи глубо разрезана глупым вопросом: — Какие у тебя любимые ягоды? — Клубника. — непонимание в голосе. — Я тебе принесу, когда вернёшься из Гробницы. За мной же вроде как должок. — Она не растет в Скайриме… Тем более зимой. — А я достану. Веришь? — Брин, это не обязательно, ты же знаешь. — Дождешься?       Зеленые глаза встретились с фиолетовыми напротив, и еще неизвестно, чей взгляд в чьем утонул. Было что-то забавное в этом обещании. Ей много раз обещали достать с неба луну, но достать клубнику в Месяц Вечерней звезды не обещал еще никто… Она забудет об этом обещании, но знает, что он точно будет помнить. — Дождусь.       Перекрестие двух огней. Во тьме не видно, но они знали, что улыбаются друг другу.       Тихо заскрежетал камень открываемого входа. — И да, Ирис… Спасибо. За все. — последние слова, прежде чем он скрылся под землей, оставляя своего соловья ждать рассветного часа.       Никто не обернулся, но было в этом что-то правильное.