Ягода

      Жил да был мальчишка по имени Эдвард Нэштон.       Сначала у него была семья.       Очень строгий папа, который жестоко наказывал Эдди, если ему что-то не нравилось. А не понравится Нэштону-старшему могло всё, что угодно. Особенно, когда от него крепко пахло после работы.       Мама Эдди делала вид, что ее это не касается или что папа просто хочет сделать, как лучше. Хочет воспитать из Эдварда настоящего мужчину. Невысказанной загадкой для малыша оставалось то, каким же образом регулярные побои должны этому поспособствовать.       Эдди ходил в школу, учиться ему было интересно: он легко решал все задачки и примеры, быстро читал и аккуратно писал. Но это не очень нравилось его одноклассникам, поэтому, в качестве признания превосходства его интеллекта, они раздавали ему пинки и затрещины.       Сначала Эдди пытался пожаловаться маме, но она ответила, что он должен уметь справляться сам. О том, чтобы пожаловаться папе и речи быть не могло.              Жили они в не особо благополучном доме в не особо благополучном районе. Но даже в этом доме соседи косо поглядывали на старшего Нэштона, когда он в очередной раз волок заплаканного Эдди с посиневшими ручонками из лифта до двери в их квартиру.       Возможно, что одна сердобольная старушка спасла ему жизнь, когда начала звонить в полицию каждый раз, когда слышала грохот и детский плач из квартиры Нэштонов. Но также вполне возможно, что ей просто надоело слушать его вопли каждый день.       Так началась унизительная для его мамы и папы и благословенная для маленького Эдварда процедура лишения его родителей их родительских прав.       Мама кричала, что она его очень любит, папа же мрачно поджимал губы. Эдди был уверен, он бы избил его до потери зубов и сознания, если бы полицейские и дама соцработница только оставили их наедине.       И вот розовощекий и пахнущий клубничным мылом малыш Эдди с синими ручками, ножками, животиком и коричневыми, уже заживающими гематомами не спине, попал в больницу. Там его сначала светили рентгеном, потом залечивали синяки и ушибы, вкусно кормили, а на десерт даже давали желе.       Добрая и красивая дама соцработница навещала его и приносила цветные карандаши и раскраски.       После выздоровления его, плачущего и хватающего за юбку даму соцработницу, отправили в приют. Она гладила его по голове и обещала навещать. Малыш Эдди не понимал, почему он просто не может остаться с ней.       Приют имени Марты и Томаса Уэйнов встретил его ужасным кислым запахом, липким полом и женщинами в стоящих колом накрахмаленных фартуках. Они выглядели так сурово, что Эдди мгновенно поверил соседу по спальне, что из самых непослушных детей они варят гуляш.       Что такое гуляш он не знал, но очень живо представил, как его заталкивают в огромный котел с кипящей водой, а сверху посыпают солью. После этого он обмочился во сне и, сгорая со стыда, боялся позвать ночную дежурную сестру. Но ему помог новый сосед: он бойко выскочил в коридор, позвал нянечку и смущенного Эдди отвели в душ и перестелили постель на сухую.              Сосед ничего не говорил, но обеспокоенно поглядывал на Эдди. Он почувствовал себя неловко от того, что даже не знает имя мальчика.       — Меня зовут Эдди, ой, то есть Эдвард! Эдвард Нэштон! — он протянул ладошку новому знакомому.       Мальчик молчал.       — А тебя как зовут? — смущенно протянул Эдди. — Не знаю, — пожал плечами мальчик. — Как так? — Мне не нравится моё имя. Мне вообще в себе всё не нравится. Может быть, если бы я был другим, то не оказался бы тут, — он грустно заморгал.       Эдди растерялся. Он даже не знал, что на такое ответить. Новый друг только что спас его от страшного позора и теперь он очень хотел бы ему помочь.       — Если тебе не нравится твоё имя, то ты можешь придумать другое! — Думаешь? А это не будет странно? — А что странного в том, чтобы выбрать себе имя, которое тебе нравится? — Но я не знаю, какое имя мне нравится… — А что тебе вообще нравится? — Загадки, задачки, головоломки, — новый друг улыбнулся. — Я очень хорошо и быстро их решаю. — Может быть тогда Риддлер? Или Рид? — Отлично! Мне нравится! — просиял мальчик. — Рид, очень приятно! — Он протянул Эдди свою руку.       Риддлер спросил Эдди, как он оказался в приюте и очень сочувствовал, когда узнал его историю.       — А ты как тут оказался? — шепотом спросил соседа Эдди. — Если честно, я не помню. Просто оказался и всё. Воспоминания о родителях какие-то расплывчатые, но нехорошие.              Они еще немного поболтали и Эдди снова уснул. Он проснулся, не понимая, где оказался, но уже знакомое лицо соседа вызвало облегчение. А потом он снова вспомнил как тут очутился и заплакал.       Если смириться с разлукой с родителями было до страшного легко, то расставание с доброй и красивой дамой соцработницей было очень болезненным. Но Рид утешал его и даже стащил для него булочку из столовой.       С этого дня новый друг Рид стал лучшим другом Эдди. Впервые за много неприятных дней этот день был действительно отличным.       Рид показал ему все интересные места в приюте: от крыши со смешными голубями, до подвала с огромными котлами, которые выглядели очень жутко, так, будто вот-вот взорвутся.       Он провел Эдди в прачечную, где ужасно пахло мокрыми тряпками, и в красивую и большую библиотеку, где счастливый Эдди восторженно глазел по сторонам. Он решил, что частенько будет бывать тут.       Солнце пробивалось сквозь неплотно закрытые жалюзи и Эдди завороженно наблюдал за пылинками, двигающимися в луче света.       — Эдвард! Что это ты тут делаешь? — медицинская сестра, заглянувшая в библиотеку, выглядела очень сурово. — Ты пропустишь ужин!       Пришлось покинуть это уютное местечко и отправиться в столовую.              При появлении сестры Рид смылся, но объявился в столовой, как ни в чём не бывало.       — Я взял тебе какао! Мы сегодня празднуем, новый друг, — мальчишка довольно улыбался и уже хлопал рукой по стулу рядом с собой.       Эдди боязливо оглядел столовую, где сейчас уже мало кто остался, и увидел, что кроме какао Рид успел притащить и поднос с едой: картофельные дольки, большую порцию тушеных овощей и нечто, что издалека можно было принять за котлету.              Кажется, его маленькая жизнь все-таки начинала налаживаться.