Птичка на снегу

Оружие здесь. Значит, Кориолану вовсе необязательно бежать прочь от цивилизации, забывая о былых мечтах. Можно избавиться от единственной улики и забыть. За спиной раздаётся сдержанный вздох, и Кориолан вспоминает: он тут не один. И улика эта не единственная нить, связывающая его с убийством Мейфер. Есть ещё Люси Грей. Он оборачивается медленно, пытаясь осмыслить своё открытие. Понять. Кориолан натыкается на взгляд Люси Грей — режущий, проникающий в душу. И становится ясно: она тоже сложила «два» и «два». Люси Грей замирает, точно знает: одно неверное движение, и Кориолан… А что он сделает? Напряжение между ними растёт. Даже стука дождя за стенами домика больше не слышно. Есть только Кориолан и Люси Грей. Только убийца и свидетель. Кориолан знает: нужно на что–то решиться, но думать об этом больно. Так больно. Лучше поддаться инстинктам, забыться и… — Корио… — его имя становится ключом, заклинанием, разрушающим зловещую тишину. Она продолжает: — Третий человек, которого ты убил… — Люси смотрит на него так пристально, будто хочет достать до самой сердцевины. Увидеть суть Кориолана Сноу. Зрелище не для впечатлительных. –… это Сеян? — наконец договаривает. Нет смысла врать: ответ в самом вопросе. — Да. Его серые глаза против её карих. Что теперь сделает Люси Грей? Кориолан вдруг понимает: он по–прежнему стоит рядом с грудой оружия. Все козыри у него на руках. Но Люси Грей не из робких. Недаром выжила в Голодных играх. Она поступает неожиданно: делает маленький шаг к Кориолану и кладёт ладонь на его щёку — холод к холоду. В этом мгновении — всё. — Почему? — тихо спрашивает Люси Грей. В её голосе — печаль, но нет осуждения. Она действительно хочет понять. — Он ведь был твоим лучшим другом, — добавляет она. — Нет, — резко возражает Кориолан. — Сеян никогда не был для меня близким человеком, просто он сам считал иначе. С этого и начинается их разговор. Кориолан рассказывает Люси Грей всё о Сеяне и их недружбе, наблюдая за её реакцией. Ладонь девушки давно соскользнула с щеки Кориолана. Они оба теперь сидят на полу у окна, пальцы их рук разделяет небольшая полоска пространства. — Я думал, что Страбон Плинт спасёт сына, но этого не случилось… Я не хотел смерти Сеяна, но тот сам рвался к ней: сначала в Капитолии, потом здесь… Он был так наивен. Люси Грей качает головой, вглядываясь в Кориолана: — Так вот чем ты себя утешаешь? — А что, я должен посыпать голову пеплом? Объявить о своём преступлении на весь Панем? Всё уже сделано, Люси Грей. Сеян мертв, и мои страдания ему ничем не помогут. — Какая я глупая… — срывается с её губ. Кориолан напрягается всем телом. Разве Люси Грей не поняла, что он не хотел смерти Сеяна, что стал убийцей поневоле? Снова. — «Ты чист, словно первый снег», — цитирует она саму себя и невесело смеётся. — Бедный Сеян. — Да, пожалей его! — взрывается Кориолан, пытаясь подняться на ноги. — Скажи это вслух: «Ты чудовище, Кориолан Сноу»! Но, знаешь, легко быть благородным в теории, а на практике… Теперь он стоит к ней спиной и ждёт обвинений, обличений, презрения… Люси Грей шепчет: — Я знаю. Наверное, вспоминает себя на арене. Кориолан поворачивается к девушке. В её тёмно–карих глазах, в изгибе нежных губ — тоска. Люси Грей не спешит подниматься с пола, она смотрит мимо Кориолана и будто ведёт спор сама с собой. Кориолан даёт ей время на размышления. Да и себе тоже. Что он сделает, если Люси Грей скажет: «Ты должен понести наказание за своё преступление. Я доложу об убийстве Мейфер, ведь за смерть Сеяна тебя не накажут»? Сможет ли Кориолан… убить её? От вопроса становится тошно. Кориолан проходится взглядом по Люси Грей… он ведь любит её, верно? Разве побег с ней, любимой и желанной, не должен быть пределом его мечтаний? Разве возможно думать о том, что если она станет преградой между ним и успехом, большим будущим, то он… — Оружие нужно утопить. Голос Люси Грей доносится будто издалека. — А потом ты меня покинешь… правда? Ведь ты не хочешь уходить со мной в глушь и неизвестность, — повторяет, почти напевая. — В неизвестность и глушь… Отстукивает ритм у себя на коленке, а затем произносит, точно и не к Кориолану обращается, точно его вовсе нет рядом: — Кхм, из этого может выйти песня. Замечание сбивает Кориолана с толку, но Люси Грей похлопывает по полу, явно предлагая ему снова сесть. Это простой жест. И необходимый сейчас. Кориолан действительно располагается на жёстких досках и, ведомый её вопросами признаётся в очевидном: он не хочет коротать свой век в лесах Панема вдали от цивилизации. У него есть перспективы куда более заманчивые. — Я бы тоже не хотела уходить, — говорит она и добавляет, не глядя ему в глаза. — Даже с тобой… Затем губы Люси Грей изгибаются в незнакомой Кориолану усмешке. — Ты не сможешь заменить мне всё, что у меня есть. Кориолан чувствует: в этих словах намного больше правды, чем во всех её песнях. Он вдруг вспоминает их первое совместное шоу в зоопарке. Люси Грей — артистка. В голове звучит голос Мадам–бабушки: «Артисты любят саму мысль о любви. Любое свое переживание они переплавляют в творчество, и из мухи раздувают слона, так что приличной девушке лучше держаться от них подальше». Кажется, речь тогда шла о внучке одной из её престарелых подруг — девушка сбежала с музыкантом. Однако Кориолан не нежная девица, мечтающая о «долго и счастливо». Его любовь к Люси Грей — штрих на полотне, но не вся картина. — Я хочу обрести власть, восстановить величие дома Сноу, — говорит он. Его лицо сейчас так близко к лицу Люси Грей. — Хочу быть тем, кого боятся и уважают. — Я хочу сама управлять своей жизнью, не бояться власти Панема, — выдыхает Люси Грей ему в тон. — Хочу писать песни и исполнять их не только кустам в лесу. — Мы с тобой какие–то неромантичные влюблённые, — поддевает её Кориолан, которому нравятся её слова. Если бы она сказала, что хочет лишь любить его, это было бы приятно, но так жалко… Подобные речи сгодятся для временной фаворитки, а Люси Грей — королева. Теперь уже точно его королева. Он целует её жадно, вплетается ладонью в каштановые волосы. Этот поцелуй не похож на те, которые они делили раньше. Он требует продолжения. Люси Грей отстраняется на секунду, улыбается хитро, а затем сама поддаётся вперёд, прикусывает губу Кориолана, забирается пальцами под его футболку. Хорошо, что в последнее время он столько тренировался — тело стало рельефнее, чем прежде. Люси Грей шепчет непристойности ему на ухо, раздевает его, а потом — себя. Наверное, раньше её опытность и отсутствие стеснения задели бы Кориолана, но сейчас… Сейчас он наслаждается её уверенностью. Люси Грей не невинная дева, которая обовьёт его, точно верёвка — шею висельника. Он ничего ей не должен и именно из–за этого хочет сделать для неё как можно больше. Хочет сделать её своей. Кориолан погружается в неё пальцами и следует её мягким наставлениям, потому что так ей будет хорошо. Он впервые доставляет кому–то удовольствие. Доставляет удовольствие Люси Грей. Её стоны звучат даже лучше, чем её пение. Кориолан устал от музыки, но эти рванные вдохи готов слушать долго. Очень долго. Впрочем, он и о себе не забывает — разве такое для него возможно? — Кориолан подминает Люси Грей под себя и берёт её жадно. Он рычит и стонет, точно дикий зверь, он с силой сжимает её запястья и кусает её за шею. Она его. Его. Его. Они расстанутся вскоре — это неминуемо, но она уже никогда не будет принадлежать никому, кроме Кориолана. Он так решил.

***

Кориолан говорит Люси Грей, чтобы не уходила слишком далеко от двенадцатого дистрикта. Она ни о чём не спрашивает, но кивает. Они и раньше говорили о доверии, однако по–настоящему пришли к нему лишь сейчас. Приятное чувство. Они не дают друг другу никаких обещаний, а ещё Кориолан уверен: Люси Грей больше не напишет о нём ни одной песни. Он же, в свою очередь, перестанет ревновать к текстам. Искусство — иллюзия, а между ними теперь правда и кровь. И страсть, конечно. Много страсти. Устраивая жизнь в Капитолии, Кориолан снова и снова думает о том, как помочь Люси Грей. Решение находится на чёрном рынке — не том, где Тигрис порой достаёт деликатесы, а том, где торгуют смертью. Кориолан щедро платит наёмному убийце, который отправляется в двенадцатый дистрикт под видом миротворца. Разумеется, тот не знает, кто именно является заказчиком. Осторожность превыше всего. Об успехе Кориолану сообщает сама Люси Грей в письме. Очень коротком и выразительном. «Здравствуй, Корио. Я благодарна. Я снова пою для людей, а не для кустов. Приятное разнообразие. А ты как? Движешься к величию? Расскажи мне что-нибудь интересное, что-нибудь стоящее. Твоя Люси Грей». Так начинается их переписка. Кориолан далеко не всё может доверить бумаге, но он позволяет себе пускаться в размышления о свободе и неволе, контроле и хаосе, войне и мире, жизни и смерти, любви и ненависти… Тем много. Люси Грей охотно подхватывает его мысли: то соглашается, то спорит. Сыплет примерами. Её письма более поэтичны, чем послания Кориолана, и вместе с тем — менее структурированы. Порой она будто и сама теряется в собственных умозаключениях. «Куда удобнее было бы просто спеть об этом!», — пишет она иногда, чем веселит Кориолана. Он скучает по своей певчей птичке — по её нежному голосу, сладким губам и податливому телу. Он уже не сомневается в том, что перевезёт её в Капитолий, как только представится возможность. Думает ли о таком варианте сама Люси Грей? Непонятно. Но она должна понимать, что Кориолан не согласен на вечный роман в письмах.

***

Разлука длится четыре года. За это время Кориолан оканчивает университет с отличием и получает парочку престижных премий за общественные заслуги — новшества, которые он вносит в Голодные игры, успешно работают. Ему предлагают место на кафедре, и Кориолан соглашается. Впрочем, они с доктором Галл давно говорят откровенно. — Ты пока слишком молод для президентства, — отмечает она. — Поработай на кафедре, отбери смышлёных студентов себе в помощники. В будущем тебе понадобится собственная команда. И, конечно, ты по-прежнему нужен мне на Играх. Доктор Галл смотрит на Кориолана сквозь террариум, где дремлет огромная чёрно-красная змея. Прежде чем перейти к своей просьбе Кориолан спрашивает о том, что давно его интересует: — Вы видите меня президентом, но что насчёт вас? Доктор сдержанно смеётся: — Разве ты сам не знаешь ответ? — и всё-таки добавляет, обращаясь к змее, а не к своему давнему ученику. — Люди не любят, когда женщины получают слишком много власти. Да и место за кулисами куда приятнее. С последним Кориолан никак не может согласиться. И Люси Грей бы его поддержала. Кстати, о ней. — У меня есть к вам просьба, доктор Галл. Личного характера. Она щурится: — Удиви меня. Кориолан старается, чтобы голос звучал как можно холоднее: — Я хочу жениться на Люси Грей Бэйрд. Помните такую? Доктор Галл вскидывает брови: — И ты думаешь я тебе помогу? Кориолан встречается взглядом с наставницей — когда-то он боялся её, но не теперь. — Вам нужен президент, а мне — первая леди. Ответом ему служит: — И что, в Капитолии не хватает красивых, богатых и родовитых девушек? Он берёт в руки кружку с кофе, делает глоток и протягивает нарочито медленно, будто всерьёз размышляет: — Красивая, богатая, родовитая… Пожалуй, такие есть. Но от первой леди требуется нечто другое: она должна быть предана мне и любима народом. Кажется, его слова привлекают внимание доктора Галл. Она теперь смотрит на Кориолана. Уточняет: — И почему ты думаешь, что я помогу тебе достать девчонку из дистрикта? Кориолан пожимает плечами. Странно, что приходится проговаривать очевидное: — Потому что это в вашей власти. Он вспоминает вдруг себя прежнего — ученик Академии Кориолан Сноу сильно удивился бы, узнав, что когда-нибудь будет сидеть в лаборатории доктора Галл, пить кофе и бесстрастно наблюдать за тем, как она возится с одним из своих переродков. И его просьба… кто бы мог подумать, что он озвучит нечто подобное, практически не волнуясь. Но Кориолан давно узнал главную слабость доктора Галл: она не любит бросать свои эксперименты на полпути. Кориолан пока готов быть подопытным. Он даже придаёт своему лицу приличествующее случаю выражение учтивости. Доктор Галл хмурится: — Ты стал дерзким. Но по её глазам Кориолан легко читает: «И всё же я тебя поддержу». Он легко выигрывает партию.

***

Кориолан не пишет Люси Грей о том, что скоро заберёт её из двенадцатого дистрикта. Он вообще никогда не обещал ей ничего подобного. Правда, она могла прочитать это между строк — разве стал бы он тратить четыре года на письма к ней, если бы не считал своею? А если своя — значит, должна быть рядом. Это ведь очевидно. И столь же очевидно то, что он сам едет за ней в далёкий дистрикт, так сильно повлиявший на его судьбу. Только на этот раз перед отправкой в двенадцатый Кориолану не приходится расставаться с кудрями да и одет он хорошо — в тёмно-синий костюм поверх кремовой рубашки. В двенадцатом царит осень: несущий прохладу ветер путается в багровых и золотистых кронах деревьев, солнечные лучи слепят Кориолана, но не греют по-настоящему. Что ж, это куда лучше удушающей жары, которая захватила двенадцатый тем далеким, полным событий летом. На мгновение перед Кориоланом, в прозрачном осеннем воздухе, возникает образ Сеяна, приговорённого к казни. Такой юный. Такой наивный и обречённый. Не будь той сойки-говоруна Сеяна бы подставило что-то другое. Кто-то другой. Кориолан так часто повторял это… Почему-то в Капитолии, даже рядом с Плинтами, поверить себе было проще, чем здесь. Кориолан на мгновение прикрывает глаза, а затем резко распахивает их, прогоняя образ Сеяна прочь. Он мёртв. Давно мёртв, а Кориолан намерен жить. Дальше — с Люси Грей. Он спешит к её дому, машинально отмечая царящую вокруг бедность и серость — даже осенние краски не помогают дистрикту выглядеть нарядным, лишь подчёркивают его убогость. За прошедшие годы в двенадцатом ничего не изменилось. Люси Грей будет рада вырваться из этого захолустья. И дом музыкантов всё тот же — как он до сих пор не развалился? Дверь Кориолану открывает Барб Лазурь — в её волосы вплелась преждевременная седина, но лицо не изменилось. Она с удивлением смотрит на Кориолана пару безумно долгих секунд, а затем, не обращая внимания на его сдержанное приветствие, кричит: — Люси Грей! Люси Грей! Из глубин дома раздается недовольное: — Ну что такое? Я же сказала, что пишу письмо! — Иди сюда! — настаивает Барб Лазурь. Время тянется невыносимо, Кориолан сглатывает, подавляя желание оттолкнуть музыкантшу с дороги и кинуться в глубину дома… К счастью, Люси Грей всё же откликается на зов. Она стала ещё краше — длинные тёмные волосы свободно струятся по плечам, оливковая кожа ждёт его прикосновений, а карие глаза полны тепла… И удивления. — Корио! — ахает она, и он делает к ней несколько шагов. Чтобы убедиться в реальности происходящего, сжимает Люси Грей в объятиях. Такая нежная. Тёплая. Счастливая. Такая его. — Я представляла себе эту встречу много раз, — признаётся она. — Ты крадёшь мои слова, — смеётся Кориолан и тянется за поцелуем. Когда они находят в себе силы оторваться друг от друга, Люси Грей берёт его за руку и ведет за собой — прочь из дома. Они направляются к лесу, и это пробуждает воспоминания об их несостоявшемся совместном побеге — судьбоносном для обоих. Кориолан чувствует: Люси Грей тоже вспоминает те моменты, полные напряжения, а затем — искренности. Она выводит Кориолана на небольшую поляну, которую со всех сторон обступают деревья. Здесь они ещё не были. Люси Грей присаживается на траву, увлекая Кориолана за собой, смотрит на него внимательно и улыбается лукаво: — И когда ты задашь свой вопрос, Корио? Он хмыкает, накручивая прядь её волос на палец. — А ты уверена, что у меня есть вопрос? Люси Грей нарочито закатывает глаза: — Нет, ты просто так приехал спустя четыре года. Соскучился по двенадцатому дистрикту и сойкам-пересмешницам. Кориолан хмурится: — И когда они уже перемрут. Люси Грей не разделяет его неприязни. Однажды они детально обсудили этот вопрос в череде писем, и девушка явно не намерена снова затевать спор. Однако она поводит плечом и замечает: — Знаешь, если я начну петь, то они непременно меня поддержат. — Кто бы сомневался. Вот только… — Кориолан пробегается по ней взглядом. — Вид у тебя не концертный. На Люси Грей — лёгкое красное платье и серый плащ, призванный её согреть. Она цокает, услышав его слова, и пытается защекотать его за дерзость. Кориолан легко уклоняется, а затем перехватывает её руки и заставляет Люси Грей лечь на землю. Плащ распахивается, и он видит, как вздымается её грудь… Соблазнительно. Но всё же сейчас довольно холодно — будет долго так лежать, заболеет. Кориолан запахивает плащ и осторожно приподнимает Люси Грей, садит её к себе на колени. Тепло. Правильно. — Мы уедем в Капитолий сегодня, — говорит Кориолан, крепко обнимая её. От Люси Грей пахнет чем-то приятным, неуловимым… и немного — корицей. — Мне сказали не задерживаться здесь, — объясняет он, понимая, что Люси Грей будет сложно столь поспешно покинуть семью. — Думаю, ты поняла из намёков в моих письмах, что доктор Галл хочет сделать из меня президента. Не сейчас, конечно… Но всё же наша свадьба должна послужить этому делу. — Если мне нельзя будет петь, я не поеду, — спокойно заявляет Люси Грей. — Полагаю, из моих писем ты понял, что ради тебя и нашего будущего я готова оставить семью, но не мои песни. Не музыку. Кориолан кивает. Они уже говорили об этом однажды, да и он читает между строк не хуже, чем Люси Грей. — Не волнуйся, — Кориолан проводит пальцами по её щеке — прохладной на ощупь. — Ты будешь много петь. Снова завоюешь сердца людей… «И принесёшь их мне», — повисает в воздухе. Люси Грей спрашивает с интересом: — Так, нашу историю… воскресят? — Да, мы решили, что это лучший вариант, — Кориолан оставляет невесомый поцелуй на её подбородке. — Расскажем людям правду о том, как я всё это время любил своего трибута — обаятельную певицу из двенадцатого дистрикта. Как выяснилось, капитолийцы очень романтичны. К тому же это привлечёт дополнительное внимание к Играм. При слове «любил» Люси Грей вздрагивает, но вслух произносит только: — Снова Игры… Ты ведь знаешь, что я их ненавижу? — Знаю. Я тоже от них не в восторге, но это необходимость. Лучше скажи: ты согласна? Во взгляде Люси Грей появляется лукавая искра: — На что согласна? Петь в Капитолии? Она дразнит его, и это приятно. Она и в письмах дразнила его снова и снова. Кориолан не знает, как продержался четыре года. Слишком долго. И как же хочется сейчас поцеловать её, повалить на землю, напомнить о том, что она принадлежит ему. Всегда будет принадлежать. Когда он заговаривает, голос звучит глухо: — Ты согласна стать моей, Люси Грей? Она больше не пытается играть с ним, с её губ срывается драгоценное: — Да, Корио. Странно — каким счастливым могут сделать человека всего два слова.

***

Люси Грей быстро становится звездой — ею восхищаются в Капитолии, её любят в дистриктах. Она пленяет людей с таким невинным видом, что Кориолану каждый раз едва удаётся сдержать смех. Толпа — от самых бедных жителей Панема до высокопоставленных чиновников — не подозревает, что Люси Грей не просто милая певчая птичка. Она полна яда. «Не могу смотреть, как ест министр Флис — ещё немного и он лопнет. Каждый раз боюсь оказаться забрызганной его жиром». «Знаешь, почему в дистриктах мне всегда дарят самогон? Они искренне считают, что делятся со мной самым дорогим. Это так нелепо». Кажется, раньше Люси Грей была добрее, терпимее. Кажется, он сам отравил её: сыграл на желании быть известной, на страсти к самолюбованию. Кориолан ни о чём не жалеет. Только торопится со свадьбой, а то вокруг Люси Грей слишком много влиятельных, обаятельных и богатых мужчин. Вот это раздражает. Впрочем, его невеста лишь смеётся: «Не ревнуй, Корио. Если я и уйду к кому-то, то только к Счастливчику Фликерману — мечтаю всю жизнь слушать его прекрасные шутки!» Несносная Люси Грей. «Вы друг друга стоите», — замечает Страбон Плинт, когда становится свидетелем одной из их шутливых пикеровок. Страбону нравится Люси Грей, — Кориолан ещё не видел мужчину, которому бы она не нравилась, — а вот «ма», вопреки своей обычной доброжелательности, относится к ней настороженно. «По её словам, Люси Грей слишком самолюбива, чтобы быть хорошей женой», — по секрету сообщает Кориолану Тигрис. «Хорошая жена» — это та, которая приносит тапочки в зубах? Для таких целей я могу завести собаку», — откликается Кориолан. Тигрис морщится от его грубой остроты. В последнее время их отношения становятся более прохладными. Кориолану кажется: кузина его осуждает, будто наивным вечно голодным мальчишкой он нравился ей больше, чем сейчас, когда возмужал и смело идёт вперёд — к желанной цели. Мадам-бабушка, будь она в живых, гордилась бы им. «Кориолан Сноу — президент Панема». Вот чего она хотела. Об этом же мечтает и Кориолан. Люси Грей разделяет его желания. В одну из их совместных ночей в доме, снятом для неё Кориоланом, Люси Грей обнимает его за шею, а потом отстраняется и любуется изысканным бриллиантом на своём помолвочном кольце из белого золота. Кориолану немного жаль, что он не смог подарить ей кольцо, принадлежавшее матери, — с чистейшим холодно-голубым топазом. Увы, оно было продано в числе первых, когда в дом Сноу заглянула нужда. Кольцо, красующееся на пальце Люси Грей, заказано специально для неё. И она это ценит. — Представляешь, — говорит Люси Грей. — Уже через месяц ты сделаешь из меня порядочную женщину: Люси Грей Сноу… звучит? — Довольно странно, — честно отвечает Кориолан и целует невесту в уголок губ. Потом он размыкает объятия, чтобы разлить по бокалам тёмно-бордовое вино. Подаёт один Люси Грей. Та принимает бокал с лёгкой улыбкой и добавляет: — Приличная женщина, а потом и первая леди Панема… Она кивает ему, и они проходят в спальню, где стоит такая большая кровать, что Кориолану было немного неловко, когда он её заказывал. Но Люси Грей не любит мелочиться. — Ждёшь этого? — спрашивает Кориолан, присаживаясь на кровать-монстра. Ему нравится, как загораются глаза-звёзды Люси Грей — в них столько алчности. — Да, — отвечает она, присаживаясь рядом и откидывая назад свои роскошные длинные волосы — баночки со средствами для ухода за ними занимают в её огромной ванной комнате пару полок. — Тогда предлагаю выпить за нас, — Кориолан слегка приподнимает свой бокал. — Сноу всегда берут верх. Лукавой улыбкой он даёт ей понять, что уже причисляет Люси Грей к своему дому. Люси Грей Сноу звучит странно, конечно… но какая в сущности разница? Главное — она рядом с ним. Сейчас и навсегда.