Полное Отрицание

Понял, что отчасти принял. Подсознанием, подбрасывающим по ночам сцены того, как он не может помочь Киду: не успевает, оказывается бессилен, а то и просто застывает на месте по неведомой причине. Вина – так и было написано в книге. Ну, это и раньше было понятно – слишком сильно желал, чтобы с этим воришкой что-то случилось. Но не этого хотел, ох не этого… Отрицал очевидное лишь разумом. Но он не отступится. Никогда и ни за что. Не поверит! Нет-нет-нет! Слишком много всего «за» теорию постановки. Пусть и шаткую, но любимую! Лучшую из возможных! Потому, что иначе… пресёк мысли волевым усилием. Он ничего не будет говорить и постарается выглядеть чуть более нормально, чем сейчас, и просто будет верить. Верить в способности вора-фантома. Доказательств, что тот погиб, нет. Пусть нет и обратных, он чувствовал, что это правда. Продолжал видеть кошмары – из-за чего был отселён на диван в агентстве, даже Ран сдалась – но только укрепился в своей вере. Никто не может доказать смерти Кайто, как и Кида, а значит он ничем не ограничен в своей вере! Почему-то вдруг стало легче дышать. И впервые захотелось улыбнуться, что и было сделано – краешком губ. Лучше уж с кошмарами и твёрдой верой, чем принять ту ложь, которую скормили миру подельники лунного волшебника и тот сам. Перемены в нём заметили все: кто-то тихо радовался, а кто-то вслух хвалил – Хайбара. Конан чуть улыбался и говорил, что идёт на поправку, о нём можно больше не переживать. Только Мори знали, что кошмары стали хуже, а свежий вид обеспечивался снотворным. И, конечно, заботливая Ран вскоре не выдержала, потащив его к психологу. Мальчик не сопротивлялся, был уверен, что его мозгов хватит ответить на вопросы правильно – так, чтобы специалист сказал девушке то, что он хотел. Но в первый раз это умение не пригодилось. Выслушав его историю, психолог воодушевился и попросил автограф, более того – спросил, что он чувствует в связи со смертью идеологического противника. Был бит разозлившейся девушкой. А Шиничи только улыбался уголком рта, больше его эти заявления не трогали. Он знал, верил в то, во что хотел верить, а другие могут думать что угодно. Второй специалист действительно попытался помочь, но, как известно, помочь можно только тому, кто хочет помощи, принимает её, тем более в таком сложном деле, как человеческая душа и разум. Потом была вереница всех этих терапевтов – мальчик говорил и писал то же самое, пусть и разными словами, таким образом убеждая любимую, что в порядке. Точнее, это делали специалисты – оставленный в комнате жучок позволял знать всё, что те говорят. В один голос психологи утверждали, что ребёнок застрял на стадии отрицания, но это не страшно, так бывает, это пройдёт. Болтали о пластичной детской психике, намного легче принимающей и вписывающей в восприятие мира потери важных людей. Мысленно Конан благодарил Ай за книжку, после которой понимал, чего от него ждут. Нормальным ребёнком выглядеть и не пытался – спишут на пережитое – отсутствие отклонений от обычного поведения было бы куда большим отклонением, уже вызывающим тревогу. Да и не вышло бы сыграть идеально, а натужность у профессиональных психологов вызвала бы только больше вопросов. Поэтому Конан расслабился с поведением, взамен напрягшись с речью устной и письменной. Пока работало, Ран вроде бы успокоилась. Специалисты смогли убедить, что «детскость» – сколько её было – вернётся постепенно, только не нужно давить. И та старательно «не давила». Себя он считал нормальным, да и «правильные» ответы в большинстве своём совпадали с теми, которые дал бы честно. По большей части. Принял то, что горюет по Киду, но вот согласиться с его смертью отказывался. Показаниям Накамори не было веры, уж слишком часто неуловимый фокусник обводил того вокруг пальца. Значит, нужно расследовать. Страх узнать правду куда-то исчез. «Дядя» легко поддался просьбе заняться этим делом. И вообще стал больше прислушиваться к своему «нахлебнику» – даже предложенный текст для полиции зачитал в трубку слово в слово. Такое послушание было приятно. Ну а причины вмешательства – самыми, что ни на есть настоящими: мол, мелкий не успокоится, пока сам не убедится. Ему пошли на встречу – им. Шиничи без содрогания приблизился к кабриолету, облазил целиком и полностью; изучил материалы дела – Когоро не мешал, только стоя рядом и изображая деятельность – для отвода глаз. Его поблагодарили за содействие – на что мужчина ответил, что понимает, тоже терял важных людей. Но не нашлось ничего существенно подтверждающего любую из версий. Поехали на место событий – осмотреть перспективу, так сказать. В прошлый раз не до того было. Снова ничего. Ни хорошего, ни плохого, но мальчик был удовлетворён. Больше всего он боялся найти что-то рубящее на корню его любимую теорию, но этого не было, а значит можно продолжать надеяться и верить. Новости уже очистились от упоминаний того происшествия – в обществе всегда происходило что-то новое, требующее освещения… Безбоязненно просматривая газеты – раньше просто не нравилась интерпретация! – наткнулся на объявление. И месяца не прошло с тех событий, как какой-то мерзкий богатей вздумал выставить на всеобщее обозрение камушек из категории целей Кида! Пылая праведным гневом за такую изощрённую насмешку, Шиничи явился на выставку, намереваясь… но ничего не сказал, вдруг задумавшись – а вдруг это и правда выманит неуловимого лунного волшебника? Хоть бы знак подал… Увидев собственника выставки, усовестился относительно своих мыслей о нём. Мужчина средних лет, так же как и он, жадно вглядывался в толпу пришедшую поглазеть на сокровище. Искали явно одно и то же – того же. И Накамори тоже обнаружился здесь – в паршивой маскировке и со следами продолжительного запоя на лице. Ну, каждый справляется с горем по-своему, для инспектора Кид тоже был очень важен. Подобравшись к хозяину камня, мальчик посвятил того в свои мысли – мол, это стоило бы сделать эдак через полгодика: «Он не мог не пострадать». Тот понял, кивнул, глаза зажглись надеждой, что он не один такой, кто верит. Конана узнали, и его поддержка оказалась очень ценна для этого человека, пообещавшего через полгода повторить, с другим камнем. Потом подошёл к Накамори. Тот не стал хватать, лишь спросил, может ли он выслушать. Шиничи кивнул. Путь окончился в баре, где мужчина говорил, попутно напиваясь. Что не с кем поделиться, что никто не понимает, что он очень виноват… По всему выходило, что тому казалось, прибудь полицейские машины чуть позже, у Кида был бы шанс сбежать. Тупик с единственным выходом Шиничи видел, потому не мог не согласиться, но. «У тела, упавшего на кабриолет, был сломан позвоночник» – очевидно, находясь во власти чувств, полицейский этого попросту не заметил в отчёте. Это было понятно по его удивлению сейчас. Заявил, что не смог заставить себя открыть то дело. Своей шаткой, но любимой теорией поделились и с ним тоже. А под конец было сказано, что было бы неплохо повязать тех, кто это сделал. Пояснения о подставе – если она всё же имела место быть – являвшейся только частью всего действа, были приняты на ура. Как и утверждение, что имелась и реальная угроза, потому Киду и пришлось инсценировать собственную смерть, чтобы не умереть по-настоящему. Подобно ему самому, загоревшийся пламенем мести, мужчина стал требовать подробности. Ему велели для начала протрезветь и стабилизировать психическое состояние, потому как дело крайне тайное, а враги весьма могущественны. Даже пьяный, Накамори сумел оценить угрозу и пообещал в скором времени прийти за подробностями в более адекватном виде. Ради стимула мальчик добавил, что, возможно, и Кид перестанет прятаться, когда угрожавшая ему организация исчезнет. Так, замотивировав инспектора и получив себе союзника в центральном управлении полиции, он отправился домой. И всё бы ничего, вот только убеждая другого, сам стал отчётливее видеть «дыры» в своей теории. Нет, воля и вера держали «ткань» на месте и более-менее в целости-сохранности, но уж больно ветхим «полотно» было изначально. Того и гляди расползётся само по себе. Скреплял сияющими нитями предчувствий и тускло-мерцающими уверенности-веры в силы лунного волшебника, его умение выходить сухим из воды… Вот, так уже лучше, не разберётся на отдельные нити под легчайшим дуновением сомнения. Будто занимая его «лишнее» время, навалились расследования. Раскрывать замыслы преступников в преддверии плодотворного сотрудничества с Накамори было приятнее обычного. Он ждал – и дождался. Дни не считал, но тот прибыл и впрямь «вскоре», уже не выглядя запойным пьяницей. Такому человеку можно и тайну доверить. Конечно, не личность Кида, только об организации… И они стали работать вместе. Осторожно, плавно… Шиничи был мозгом операции, Гинзо – руками в полиции. Они постепенно лишали власти обнаруженных ставленников ЧО, старательно отводя от себя ниточки подозрений. Оставили только одного, самого высокопоставленного и глубоко законспирированного – знающего достаточно, чтобы заложить всю организацию. Пусть думает, что его не обнаружили таинственные силы противодействия. Убрать данного начальника – значило бы потерять всю оставшуюся власть организации над полицией. На это ЧО не пошли, как и ожидалось. На осуществление плана ушло четыре месяца, дальше оставалось только ждать – того шанса, который был нужен, чтобы накрыть всех. За это время окружающие привыкли к его новому поведению и перестали коситься. К психологам всё же приходилось изредка наведываться – за другим рецептом снотворного, когда предыдущее переставало действовать. Кошмары остались, не смотря на нормальное самочувствие днём, но так он хотя бы не кричал по ночам и всыпался. Продолжало сниться, как он не может помочь фигуре в белом. Члены ЧО и другие катастрофы, разные сценарии. Иногда Кид был Шиничи – и он тянул руку навстречу своей взрослой версии, делающей то же самое. Когда, казалось, они вот-вот прикоснуться друг к другу, пальцы натыкались на зеркальную поверхность. Осознание, что это было всего лишь зеркало, делало этот кошмар одним из самых отвратительных. А ещё его горькая улыбка, порождённая разочарованием – или своя собственная, отражённая в зеркале? В остальных снах он был то Конаном, то Шиничи, неизменно опаздывающим: на миллиметр, на секунду… всегда не хватало какой-то малости. Зато больше не застывал, обретя свободу движений. Глядишь, так однажды и поймает руку в белой перчатке. И что-то изменится к лучшему. Да, лунный волшебник умирал, но до этого всё же был жив. Такой извращённый способ повидаться с тем, кто… Может больше не вернуться. Гнал от себя подобные мысли, но их становилось всё больше. «Полотно» рассыпалось и латалось – до того мига, как он осознал: там больше нет ветхих нитей. Переливающееся, сверкающее полотнище… Там осталась лишь его вера. И отрицание. Он верит, только пока верит. Это было плохо, ведь стоит вере пошатнуться – и всё. Больше не за что будет держаться в случае чего. Упорство-упрямство… Уже продолжал жить дальше, как и сказано в той книжке, только кошмары и остались. Кошмары и вера. Потерять хоть одно было равносильно катастрофе, ведь ему так и не удалось поймать ладонь Кида, помочь, спасти... А потом вдруг приснилось другое. Не Кид, Кайто пришёл к нему во сне. Сам был Шиничи, они были одного роста… парень солнечно улыбался, говорил таким знакомым голосом и велел перестать о нём думать. Он, мол, в порядке. Прикоснуться не получилось, тот развеялся дымкой. По пробуждении долго пытался понять, что может значить такое сновидение. Верить вывертам своего же подсознания хотелось до боли, но прагматичное понимание, что это только в его голове, несколько мешало. Так и не определившись со своим отношением к приснившемуся, пошёл в школу. Утренние новости не видел, только после обеда узнал, что тот самый богач начал выставлять другой самоцвет. Во сколько обошёлся прекрасный камушек, мужчина скромно умалчивал, уверяя, что неделю начиная с этого дня его смогут увидеть все желающие. «Может не пойдёшь?» – осторожно спросила Ран, когда мальчик на ночь глядя собирался на выставку. Такое уже было, каждый раз как выставлялись драгоценности категории «целей Кида», он ночи напролёт дежурил у витрины. От начала и до конца выставки. Понимал, что слишком рано. Как и говорил, вряд ли вор-фантом вышел из той передряги невредимым, но всё равно приходил, сидел. А чаще стоял – что-то вроде традиции. Ну ещё и ради защиты камней – будучи на виду и узнаваем, Конан всем собой мешал ЧО подобраться к самоцветам незаметно. Его исчезновение сразу заметили бы, а он заметил бы людей из организации. Но, конечно, главная цель была не в этом. До рези в глазах всматривался в толпу и отдельных посетителей. Потом болела голова и глаза, но это было неважно. Эти душевные подъёмы, азарт, болезненно-острый пик ожидания, когда кажется, что вот-вот!.. Понимал, что ненормально. Но это было всё, что ему осталось. Дни между этими ночами ходил как в воду опущенный, выглядел измотанным даже притом, что отсыпался. По окончанию выставки уходило несколько дней на возвращение в колею будней. Школа, дети, расследования… Всё спокойно, размеренно… и кошмары прекратились. С того сна про Кайто – ни единого. Просто глубокий сон без всего. Ещё один кусок потерян – именно так это ощущалось. Коснуться лунного волшебника так и не поучилось. Отчаявшись – тоже как-то спокойно – стал изучать техники осознанных сновидений. Ничего не выходило, видимо, он был из тех пяти процентов людей, которые просто не способны на это – как было написано в предисловии к мануалу. Осталась лишь вера. Так мало и так много одновременно. Он будет верить, этого никто и ничто у него отобрать не сможет.