Гори, ведьма!

В день, когда это случилось, он до темноты бродил по городу, паля все сигареты, которые нашлись в карманах, пока ноги не принесли его к родительскому порогу. Мать его, причитая, бросилась разливать по чашкам горячий чай, громогласно жалуясь на непутевого сына. Илья посмотрел на нее: крепкую, темноволосую и яркую, а потом на отца, безмолвно глядящего в телевизор. Мужчины их семьи всегда выбирали женщин настолько очевидно нарочно не похожих на Варвару, что это всегда вызывало у него смех. Илья думал свои сложные мысли и пил крепкий чай, а мать смотрела на него большими и грустными семитскими глазами, как смотрела всякий раз, когда видела, что у ее сына в голове, и молчала. Отец привез ее с теплого побережья, заставив покинуть южный край, благословенный и плодородный, в холодную степь, о чем она напоминала ему, всякий раз, когда находила возможность. Когда возможности не находилось, она ее выдумывала. Такой женщиной была его мать, Малка Федорова. Видя, что сын ее томится в думах, как треска в масле, она вздохнула со всей тяжестью своего народа, положила пухлые руки на скатерть и сказала: – Ты думаешь, что ты такой умный мальчик, потому что имеешь шедим, и думаешь, что шедим тебе служит, но послушай свою старую мать. У молодой ведьмы коса, как кровавое золото, и она имеет слов, чтобы такие молодые поцы развесили уши и плясали под ее песни. Твоя мать, может, не понимает в ведьмах, но она понимает в женщинах. Ведьма будет петь свои красивые песни и водить тебя за бороду, как козленка на веревочке, но когда ее красивые песни будут спеты, мы все умоемся кровью, и твоя шедим первая вскроет тебе глотку. Илья устало потер лоб, будто пытаясь стереть с него все морщины, оставленные годами раздумий. – Мама, говори нормально, зачем это макромэ? – Миша! – окликнула она своего мужа, – Миша, посмотри на этого неблагодарного шлемазла, твоего сына! На сына, чья мать должна была дышать пылью на этой проклятой земле и работать в святой день, чтобы дать ему лучшую жизнь! А теперь он будет учить ее, как ей говорить! Илья поморщился и налил ей еще чаю. – Мама, ша! Если у ведьмы есть средство, чтобы помочь… – Да разве я не знаю, какие у твоей ведьмы могут быть срэдства? Ведьма выдаст тебе шнур от бомбы и скажет, что это помощь, а ты схватишься за него, как мелкий поц за хануке-гэлт! Она вздохнула со всей тяжестью, на которую способны лишь матери, чьи дети упрямо лезут туда, где свернут себе шею. – Какие еще срэдства имеет дать тебе ведьма? Разве можно доверять ее нечестивым подаркам? Я назвала тебя в честь пророка, чтобы ты видел хотя бы дальше своей бороды! Миша, ты слышал, что он говорит? Твой сын отрастил себе бороду, лучше бы он отрастил себе ума! – она горестно приложила руку к огромной груди так, чтобы всякий, кто на нее посмотрит, сразу бы понял всю глубину отсутствия ума у ее сына. Намного позже, когда он замерзший и уставший от раздумий, стоял, играясь с зажигалкой, и холодный ветер выдул из его бороды последнее тепло родительского дома и все материнские наставления из ушей, Илья вздохнул так глубоко, как не всякий раз вздыхала его мать, и принял решение. Потому, что получил предложение, которое примет лишь дурак, но не принять его было бы великой глупостью. Смурным поздним утром того самого дня Илья вылез из служебной машины рядом с центральной площадью, в честь зимних праздников приспособленной под гуляния, и тут же набрал в ботинки колючей снежной крошки. Недовольно морщась навстречу молодым мамашам и румяным детям, он торопливо ковылял мимо огромных ледяных горок, деревьев, убранных огнями и лентами, палаток с едой и всего остального веселья, которого в этот момент решительно не разделял. – Я тебе не мальчик-курсант, дорогая, чтобы по снегу бегать и в шпионские игры играть. Могла бы и в офисе сказать, что хотела. Я слишком стар и слишком большого звания, чтобы морозить ноги. У меня для этого подчиненные есть, – недовольно пожаловался он спине ведьмы, разглядывающей ледяные скульптуры снегурочки и деда мороза. Яра Бажова удивленно повернулась к нему, будто ее застали врасплох, но Илья не дал обмануть себя мыслью, что она не почуяла его заранее. Ведьма озорно ухмыльнулась и отхлебнула глинтвейн из большого пластикового стакана, с секунду подержала его во рту, прежде чем проглотить и сморщила нос. – Такие разговоры я могу вести только с большим начальником, – поучительно проговорила она, доставая маленькую фляжку и подливая из нее в стакан. – Ты уж не откажи мне в тет-а-тете, Илья Михайлович, мы теперь с тобой в какой-то степени коллеги, если можно так сказать. Илья нахмурил брови, не сразу поняв, что она имеет в виду. – Значит он и вправду такой же, как Варвара. – Его зовут Ивар. И в отличии от нее, он точно хотел быть живым. Очень много усилий для этого приложил, – сказала она со странным смешком, который очень не понравился Илье. Ведьма развернулась обратно к скульптуре, облизнулась, и с задумчивым видом проследила пальцем по резным ледяным граням, пока не наткнулась на прилепленные к ледяному боку снегурочки монетки. Копейки и рубли, новые и блестящие, темные, с едва различимым номиналом, узнаваемые только по размеру, покрывали лед будто чешуя. Яра, увидев их, просияла и пересчитала легким прикосновением. – Вот о чем и речь, – с улыбкой произнесла она, будто в ответ на какой-то незаданный вопрос. Илья кинул на нее недоуменный взгляд, но решил промолчать. Может быть тогда ведьма, наконец, перейдет к делу. – Видишь, Илья Михайлович?  Темная кожа перчатки невесомо коснулась металла, на ее завороженном лице проступило что-то вроде благоговения пополам с голодом. Очевидно, ведьме не требовалось подтверждений, но Илья все равно кивнул, все еще не понимая, к чему она ведет. – Зима здесь действительно долгая, правда? Сколько старых сказок и песен об этом сложено. Люди всегда чувствуют эту беспомощность перед природой. Потому что солнце и тепло еще не скоро, а холод и темнота вот они, вокруг. И так долго! То мороз, то оттепель, то снова мороз, и так по кругу, пока не начнешь думать, что только это на свете и бывает. Что нет никакого лета, и весны тоже нет, есть только очень долгая зима. И тогда люди пытаются задобрить зиму, строят ей идолы изо льда и из снега, приносят требы… – она снова провела пальцем по усеянному монетками боку снегурки. Потом пошарила в кармане и вытащила рубль, подышала на него и прилепила рядом с остальными. – Все эти ритуалы, майор, просто действия, которые мы сами наполняем смыслом, следуя древнейшему принципу обмена: отдаешь что-то – ожидаешь чего-то взамен, – проговорила она, медленно наклоняя свой стакан. Горячая ароматная струя упала на снег под ледяным изваянием, мгновенно окрашивая его в яркий красный цвет. На секунду Илье показалось, что высеченные во льду черты, грубые и схематичные, стали почти человеческими, но когда он моргнул, наваждение рассеялось. – Как это все касается нашего... – Терпение, Илья Михайлович, мы туда доберемся, – ведьма бросила на него притворно строгий взгляд. – В колдовстве все эти действия, ритуалы, лишь дополняют наше стремление, помогают принять ему однозначную форму. Но убери эту мишуру, и ты получишь только самое важное, единственное, что важно, если быть точным: твое стремление, твоя воля и твоя жертва. «Ты приходишь в самое темное место, где магия льется через край в этот мир, и темнота такая плотная, что чувствуется на коже…» Так ведь это было? Свой вопрос она почти прошептала ему в лицо, внезапно оказавшись очень близко. Так близко, что Илья смог уловить запах вишни и какого-то ликера. Пульс его на мгновение ускорился, но он удержал себя и не отпрянул. Наоборот, он заставил себя расслабиться и встретил ее взгляд, светлый и совершенно невменяемый, своим, твердым и уверенным. – Может быть, – произнес он хриплым от долгого молчания голосом. – О чем весь этот разговор? Яра Бажова улыбнулась, шутливо покачивая головой. – О власти и контроле, конечно. Почему ведьмы не могут без магии, хотя она сжигает и наши тела, и наши личности? Потому, что магия – это сила, которая поднимает нас выше остальных. Почему ты не отпустил свою девочку-тень, как только не стало ее предыдущего владельца? Потому что ты знаешь – она никогда не останется с тобой просто так, она заберет то, что ты ей обещал и исчезнет. И ты больше никогда ее не увидишь. Что у тебя за контракт? Должен ведь быть контракт, я знаю эту старую байку, я и сама ею воспользовалась. В любом случае, что бы ты ей не обещал, только это и держит ее рядом с тобой. – Осторожно, ведьма, – тихо, с очевидной угрозой в голосе, предупредил ее Илья. – Кто тебе еще такое скажет? – пожала плечами ведьма. – Если любишь – отпусти, да? Ну не чушь ли? Мы можем быть милосердными, сострадательными и щедрыми, но тогда мы никогда не получим, что хотим. Или мы можем взять, что желаем, – сказала она, большим глотком допивая свой напиток. – За это придется заплатить? Ну тогда я отдам все, что угодно. Илья понял ее очень хорошо. – Мое предложение, то, о чем я говорила до Совета, все еще в силе. У меня есть кое-что, чтобы удержать в узде старуху, Яна, кого угодно. – А что взамен? – подозрительно прищурился он. Ведьма улыбнулась краем рта и пожала плечами. Илья тогда развернулся и пошел прочь, подкуривая на ходу, забыв про снег в ботинках и холодный ветер, но ни на секунду не переставая думать о ее предложении. В конце концов, как ведьма и сказала, это все о власти и контроле. Может быть, мать и права, может быть он полный дурак. Вполне вероятно, что так и есть. Но как только его время подойдет к концу, Варвара исчезнет, потому что он не может вынести мысли, что она будет служить кому-то другому. И тогда люди в городе станут совершенно беспомощны и перед ведьмами, и перед оборотнями, и бог знает еще какими тварями, таящимися в неизвестности. Понадобится вся помощь, которую они могут получить. Потому, что единственная вещь, которую ему сказал дед, перед тем, как оставить свой пост и умереть, и которую он сам до самого крайнего срока не скажет никому из Отдела – проста: может быть, кости и существуют, но он понятия не имеет, где они, и как их искать. Поэтому Илья устало выдыхает ругательство в ночное небо, достает телефон, открывает пустой диалог и отправляет: «Хорошо». На его глазах сообщение получает отметку «прочитано», и меньше, чем через секунду ему в ответ прилетает стикер с корги, отдающим честь.