Ma belle

концентрация чувств животного: вихрь ярости, боли, голода. исцеляй меня разговорами, пока грозы гремят над городом. обезвреживай-успокаивай, пока зверь ещё не набросился, колдовскими своими карими в колдовской атмосфере осени. жаждой встречи, огнём присутствия, волшебством своего касания – так секундами, днями, сутками исцеляй меня и спасай меня. <…> © Хэдвиг // На его вопросительный взгляд Кёко скупо ответила: - Поцелуй. Рен видел, как девушка машинально потёрла левое плечо, будто оно беспокоило её какой-то фантомной болью. А, может, самой настоящей? - Меня поцеловал человек, который мне неприятен. Это почему-то чувствовалось унизительно. – Продолжила Могами, а потом накрыла свои губы ладонью, словно намеревалась спрятать что-то нелицеприятное и спросила уже тише. – Как ты с этим справляешься? До него не сразу дошёл смысл вопроса – молодому человеку показалось, что он оглох на несколько секунд после её «меня поцеловал человек…» Не он. Кто-то ещё коснулся её вкусных, мягких губ. Посмел коснуться. И уйти безнаказанным. Цуруга… знал, что у его девушки рано или поздно – однажды или когда-нибудь – будут такие роли. Говорил себе, что будет… честным. Ведь его собственная карьера ставила Кёко в точно такие же условия: у него были и будут партнёрши на съёмках. Как и неоднозначные сцены с ними. Только вряд ли голову Могами посетят мысли, подобные тем, что сейчас рвали его сознание. Он говорил себе, что будет понимающим – он должен адекватно реагировать на её работу. Должен? Должен, чёрт возьми? Чего он точно НЕ должен, так это вынуждать Кёко страшиться его реакции. Нет, она не выглядела напуганной, но явно не спешила приходить к нему с этим разговором. Зато теперь прояснилась причина, по которой его девушка провела этот вечер в компании с парочкой винных бутылок. А самое отвратительное – он не мог быть с ней ни честным, ни понимающим сейчас. Потому что её угнетённый вид: поникшие плечи, бледные щёки, тихий голос и усталость на дне ясных глаз – этот образ распахивал двустворчатые двери нараспашку, приглашая к столу совершенно точно незваных гостей. Гнев вёл под руку Страсть – иную, животную – за ними следовала опасная Ярость с подпевалой-Ревностью, Жадность угрожающе шагала нога в ногу со Злостью. Пусть они зашли друг за другом, но он знал их повадки – заговорят одновременно. Громко и неумолимо. Зарычат, застрекочут, завоют. Заскребут когтями, забьют копытами, завертят рогами, заскрипят зубами. Но пока они лишь рассаживались вкруг, Рен устремился прочь: - Представляю, что это работа. – Он сам был в шоке от того, как монотонно прозвучал его голос; будто он был безмятежнее домашнего кота, сопящего в кресле, а не убегал без оглядки из комнаты с отвратительными потусторонними гостями. – Ни больше, а, может, даже меньше. Вот так. Продолжай говорить, Цуруга-семпай, и только попробуй заткнуться. - Не помогло. – Голос Кёко звучал глухо, когда она признавалась, что попыталась представить, как на её месте поступил бы он, и… это не сработало. Но для брюнета то не стало удивительным – «маска» Цуруги Рена появилась не ниоткуда, она создавалась не сиюминутно и не поверхностно – он чётко понимал, что должен был исключить в себе, какие черты характера не могли остаться с ним в новом мире. И этот образ не признавал неуверенности, он отключал эмоции и запрещал чувства, когда было необходимо и никогда, едва дело касалось её. Кёко же всегда была самой собой. Честной, невероятной и ослепительной. Живой. И парень надеялся, что ей никогда не придётся на самом деле примерить настоящий образ Цуруги Рена – в ней было слишком много чувств, звуков, улыбок, взглядов – искренности. И они должны были остаться у неё. …не помогло… Ещё и потому, что он – это не только Цуруга Рен. Он тот, чьё имя приравняли к проклятью, чьим именем теперь звали монстра. Да, чудовища носили имена. Один монстр, по крайней мере, точно. То самое имя, которое она так волшебно произносила своим мягким негромким голосом, когда звала его. Спустя столько лет звала его, а не желала смерти. Последние воспоминания о Куоне Хизури были именно такими. С привкусом мокрой земли, горьких слёз и… отчаяния. Говори же, Цуруга-сан. Открой свой рот и успокой её. - Думаю, потому что мой коллега вызывает негативные чувства, - но Могами продолжила, и «воспитанный Рен-сан» не посмел перебить даму. Цуруга-сан молчал. И заговорил Куон: - Следуя твоей логике, с тем, кто тебе симпатичен, поцеловаться было бы проще? – Ему не верилось, что Кёко допускала мысль, что могла без последствий целовать кого-то ещё. Будто он позволил бы. Будто она стала бы. - Нет, - тут же встрепенулась девушка, удивившись больше него такой версии и, похоже, даже слегка вознегодовав, - я имела в виду, что из-за антипатии было сложно относиться к этому моменту в сценарии, как к работе. И что я вообще считаю этот поцелуй настоящим. Я помню, как ты говорил, что поцелуй, которого не хотят оба, нельзя назвать таковым. Дыхание девушки участилось, будто она убегала из той комнаты, полной диких эмоций, вместе с ним. Цуруга-сан выслушал всю тираду до конца, Куон – выцепил основное: - Ты считаешь его настоящим? Ему было важно знать – от этого зависели его дальнейшие действия. И он уповал на откровенность своей девушки – она не станет увиливать. Не сейчас. И не с ним. - Если я скажу «да», потому что кому-то явно доставляло удовольствие моё унижение, что изменится? – Кёко говорила, будто бы рассуждая, пытаясь разобраться. – Поцелуй, может, и был на камеру, но отвратительные эмоции я ощущаю до сих пор. И она была не одинока в этом. Теперь нет. Договорив, Могами отвела взгляд и… обхватила себя за плечи. Бессознательный язык тела. Но Куон неожиданно почувствовал: ей сейчас нужно было не утешение. - Прости, - удручённо вздохнула Кёко, видимо, придя к какому-то своему выводу, - я… должна была предупредить тебя, что в проекте одобрен поцелуй. И рассказать до того, как это произошло. - Покажи мне, - его негромкие слова разлили изумление в янтарных глазах, - покажи мне тот поцелуй. Кажется, девушка растерялась от того, что не смогла различить, была в его словах просьба или приказ. - Это не… Не обязательно? Невозможно? Не нужно? Куон остановил её, не позволив свернуть с прямой тропинки на виляющую дорожку. Кто-то из них не должен петлять, чтобы второй тоже не заблудился. - Кёко. – В его голос пробрались низкие ноты, и он не был уверен, что не пустил туда никого из обитателей дикой комнаты. Молодой человек не отводил от стройной брюнетки взгляда. Она даже выпила, чтобы заговорить с ним. Не лишнее напоминание сейчас. Но которое говорило о многом: не об отсутствии у неё храбрости или смелости, а о том, как же отвратительно Могами себя чувствовала, что травить свой организм алкоголем показалось ей не худшим нейтрализатором той сцены. Он знал, как сделать так, чтобы ей стало лучше. И не просто говорил о настоящих поцелуях – собирался подкрепить свои слова действиями. Куон не знал, насколько хватит его выдержки, но то, что он успел представить, совершенно точно не подходило под «утешение». Брюнет замер, изо всех сил пытаясь не заключить девушку в объятия, когда Могами прижалась своими тёплыми и мягкими губами к его рту, исполняя его веление. От которых каждый раз было просто не оторваться; хотелось, чтобы этот вкусный ротик принадлежал только ему; хотелось наложить вето, чтобы никто даже помыслить не мог; сделать эту девушку не-при-ка-са-е-мой. Но ему-то было можно. Куон успел заметить уже знакомый взгляд Кёко. Тот её взгляд. Точно она всё знала заранее. Чем их сдержанность обернётся, в конце концов. Ни один не мог устоять перед другим. И те, кем они были за пределами объятий и поцелуев – кроткая девушка и осторожный парень – бесследно растворялись в их стремлении почувствовать друг друга. Прочувствовать. Погрузиться. Ему хватило её сорвавшегося дыхания – будто кислородом в её лёгких управлял он – чтобы прихватить девичьи губы чувственнее, втянуть, лизнуть, вбирать всё сильнее и сильнее. Ей хватило таких откровенных движений его губ – словно он хотел этого сильнее, чем она – чтобы прильнуть, обхватить его лицо руками, без слов рассказывая, что нет – не сильнее. Одинаково неизмеримо. И Куон, внутренне ликуя, заключил девушку в крепкие объятия. Вот так, малышка. Прижимайся, ласкай, отвечай – успокаивайся, забывайся. Чувствуй. Жар широких ладоней прожигал даже сквозь одежду. Его прикосновения шептали: ближе, ближе, ближе. И Могами следовала за ними. И уже практически дрожала, чувствуя нереальное головокружение и слабость в коленях. Не переставая целовать, брюнет подхватил девушку и усадил её на ближайший предмет мебели, оказавшийся письменным столом, почувствовав, что Кёко уже едва ли твёрдо стояла на своих двоих, зацелованная и обласканная. Но всё ещё льнущая к нему – его рукам, губам и чувствам. Откровенная в своих желаниях. Наслаждающаяся. - Ку…ах… он… Не Цуруга-сан. И не Рен. И никто другой – она звала его. Это из-за него ей не хватило воздуха на короткую фразу. Вот настолько девушка отдавалась их желаниям. Целовала его с таким откровением. И своими поцелуями она творила с ним нечто фантастичное: Кёко была такой вкусно-сладкой, что он, отведав и испив её слюны, преображался. Все его внутренности, которые прежде болели и ныли, засахаривались; кровь густела. Брюнету казалось, что если его сейчас порезать – из ран потечёт мёд. Неспешно. Тягуче. Кёко целовала так, будто уговаривала: не только феи носят крылья, у драконов они тоже есть. Не все драконы - злы и беспощадны, некоторые за своей бронёй прячут охраняемых ими принцесс. Не всё, что утрачено - утрачено навеки. Поверь мне. Он верил. …и где-то там, на границе своего сознания, Куон воображал, как продолжит. Уложит её на спину – прямо на этом столе – и его руки опустятся на девичьи бёдра, спустятся вниз, а после не спеша двинутся вверх. Подцепят края летящей юбки… Подушечки пальцев коснутся мягкой ткани её нижнего белья… Потянут вниз… Изумлённо-томный полувдох защекочет его губы… Янтарно-карие глаза закроются, позволяя... Позволяя... …он почувствовал тёплые ладони на своей груди, как девушка провела ими выше, нашла верхнюю пуговочку, ещё одну. И осознал, что на самом деле уже практически уложил её на этот стол. Не так. НЕ ТАК. Не впопыхах и сомнительном порыве, не когда в ней вино, а в тебе демоны. Не сейчас, пока ей удалось успокоить их - твоих монстров. Ты должен ей, как минимум Эдем посреди Токио, как максимум - Волшебную страну. За надежду. На новый и светлый полёт. За этот свет в твоём завтра. И с низким стоном Куон подхватил девушку, отстраняясь от коварного стола. Опустился на кровать, усадив Кёко себе на колени: - Не бойся, мы не будем. Кёко удивилась бы, узнай, что он говорил те слова и себе тоже.