Что раздражает Генри Винтера

      По Генри Винтеру всегда было трудно сказать, что творится у него на душе. На его холодном лице редко отражались эмоции. Этого человека можно было легко принять за непоколебимого и вечно-спокойного монаха. Но, к счастью, мне удалось познакомиться с ним поближе, и теперь я точно знала, что некоторые вещи его раздражают. Я научилась отмечать, как дёргается его бровь, как на мгновение поджимаются его губы, как он ведёт плечом и слишком долго вдыхает перед ответом.       Я наизусть запомнила каждую из этих вещей. В любой момент я могла проговорить их, как мантру. Первым, что раздражало Генри Винтера, были новые знакомства.       Я не знаю, что именно стоит считать нашей первой встречей, а что — знакомством. Прошло уже несколько недель после моего приезда в Хэмпден, когда я впервые увидела Генри своими глазами. И я успела освоиться, выучить имена преподавателей, обзавестись друзьями и привычным расписанием дня к тому моменту, когда впервые заговорила с ним.       Я точно помню, как впервые заметила его.       Когда на лужайке у гуманитарного корпуса появился высокий молодой человек, мой взгляд приковался к нему сразу же. На нашей самой просторной парковке в кампусе студенты ежедневно оставляли десятки машин, гораздо более китчевых и примечательных, чем его. Но именно приезд этого студента обратил на себя моё внимание, будто тщательно срежиссированная завязка кино. Пока парень пересекал лужайку, заблаговременно обходя развалившихся на ней студентов, я осматривала его медленную строгую походку, а в груди защемило сердце. Красивое холодное лицо манило.       — Кто это? — спросила я, стараясь, чтобы моё потрясение никак не проявилось в моём акценте. Девушке не пристало реагировать так на мужчин, даже если они очень красивые. — Я не видела его здесь.       Широкоплечий брюнет смотрел на окружение без интереса, но и без неприязни. Когда он не затормозил у нашего белокаменного здания с колоннами, я тут же поняла, что он направляется в спрятанный в зарослях плюща лицей, о котором я знала лишь по таинственным рассказам. Что ж, видимо, в знакомых мне коридорах я его всё же не встречу.       — Это из студентов Морроу, — ответила моя подруга, лениво разлепив глаза и привстав на траве. — Винтер, вроде.       Мой друг, услышав имя, оторвался от переписки в телефоне и тоже обернулся на удаляющуюся фигурку Винтера в тёмном костюме.       — Да, — подтвердил он, будто ставя диагноз. — Это Генри Винтер.       Имя было мне незнакомо, хотя некоторых из группы Морроу я уже встречала на вечеринке.       Натаниэль посмотрел на меня с сомнением:       — Ну ты и выбрала, конечно, — протянул он притворно-осуждающе, — самого проблемного. Он тут всех — вообще всех — за тупое говно держит.       — Ничего я не выбирала, — поспешила ответить я. — Просто интересно.       Но Кристина и Натаниэль не обратили внимания на мои отрицания.       — Жесть, ты бы видела, что он сделал с Лафоргом в прошлом году на вводной лекции, — Кристина посмаковала воспоминание о провале профессора и снова улеглась на траву. Её чёрные волосы живописно разметались вокруг. — В пух и прах задавил его при обсуждении Нормандии.       — Пришёл чисто самоутвердиться, — подтвердил Натаниэль и, проводив взглядом уже едва различимого Генри, посмотрел на меня в несвойственной ему серьёзности. — Ты очень умная, Мэри, явно не хуже этого засранца, но я реально успел привязаться к тебе за эти пару недель. Так что я не прощу себе, если ты утопишься после его особо выпендрёжной колкости.       Натаниэль подхватил руку Кристины и погладил её стариковским жестом.       — Мы с Крис не хотим потерять тебя.       — Мама и папа, — я смахнула несуществующую слезу.       Ребята рассмеялись, и неловкость тут же рассеялась.       — Серьёзно, я его впервые в жизни вижу, — добавила я. — Он хорош, но я ничего о нём не знаю.       Я встала и отряхнула от сухой травы длинную юбку. Словно только этого и ждали, Кристина и Натаниэль тоже засобирались на следующую пару.       — Если тебе интересно, — вдруг продолжила подруга, — говорят, Генри часто просиживает вечера в библиотеке. Первокурсницы даже боятся туда ходить одни. Чтобы он не накричал на них.       — Мне кажется, он не умеет кричать, — заключил Натаниэль, и тема тут же перетекла в совершенно другое русло. — То ли дело наш историк! Мы у него всего две недели, а я уже чувствую себя ветераном военных действий.       Я кивнула, горячо соглашаясь.       — Я явно не хотела тратить всю первую пару на обсуждение Накиремы…       ***       Я и так много свободного времени проводила в библиотеке, но с того момента, честно говоря, я стала ходить туда с лёгкой надеждой когда-нибудь наткнуться в ней на симпатичное лицо Генри Винтера.       В Хэмпденский колледж я приехала в первую очередь из-за их громкой репутации в области античности. Именно глубокого изучения некоторых сфер античной литературы и истории мне не хватало для окончания моего исследования. И хотя пары французского и устного перевода я посещала с особым восторгом, гораздо важнее для меня были личные консультации с преподавателями на тему моей исследовательской работы.       Я лишь пару раз общалась с профессором Джулианом Морроу, который снисходительно похвалил моё рвение приобщиться к античному мировоззрению, но по делу ограничился лишь тем, что посоветовал мне около дюжины книг. И хотя эти книги действительно оказались именно тем, что я искала, я никак не могла простить профессора Морроу за его отстранённый, почти мизогинистичный тон во время нашей консультации, на который он переключился, стоило ему лишь узнать, что я специализируюсь на целой группе современных языков и больше не собираюсь углублять свои знания в сфере языков мёртвых.       Библиотека кампуса радовала меня на другом, особом уровне.       Мне нравилось, как стучат мои каблуки по старым доскам паркета, нравилось, с каким хлопком я водружаю стопки книг на безукоризненно лакированный стол из дорогого дерева, и нравилось перелистывать тонкие полупрозрачные страницы словарей в лучах золотого закатного часа, отбрасывающего решётчатую тень на мой стол у окна.       Я заходила в библиотеку перед занятиями и после них, избегая дней с большим скоплением студентов. Иногда я брала книги с собой в комнату общежития, иногда читала и конспектировала их прямо в читальном зале. Каждый день этих нескольких недель проходил одинаково.       Но однажды всё-таки произошёл необычный случай.       Расставив на места книги по античке и вычеркнув уже почти четверть из списка Морроу и Лафорга, я наслаждалась тихой и плотной пустотой библиотеки. Дышала запахом пыли и дерева, прислушивалась к приглушённой жизни за холодными каменными стенами. Солнце заходило стремительно и, как всегда, живописно. Все студенты, наверное, уже собирались на запланированную на вечер тусовку, (уже которую) приуроченную к празднованию приезда студентов по обмену, включающих и меня.       Пятничный вечер был окрашен в бронзу осени.       Я прошлась по рядам с иностранной литературой, задумчиво ища вдохновения для научной статьи или лёгкое чтение на вечер, и залюбовалась большой коллекцией книг на немецком. Я не практиковала его с момента приезда в Хэмпден и только сейчас впервые почувствовала укол вины. Внимание привлекла толстая книга в синей глянцевой обложке, гораздо новее остальных на полке. Я потянула её пальцем и вытащила из тисков соседних книг.       Обложка гласила: “История кино”. Я с романтичным вздохом открыла плотные, щедро иллюстрированные страницы. Многие имена были мне знакомы, но, увы, не более того.       — Интересуешься кино? — прозвучал сзади незнакомый голос.       Я обернулась, не сразу разглядев, чья широкая фигура загородила мне закатный свет. Подняв голову, я с удивлением узнала Генри Винтера.       — Здравствуй, — добавил он, видимо, приняв моё удивление за осуждение.       — Привет, — ответила я, ставя книгу на место, суетливо, словно нахулиганивший ребёнок. — Не совсем.       Генри сдвинулся в сторону, впуская свет в узкий проход между стеллажами, и потянулся к полке над моей головой, чтобы поставить на место книгу у него в руках.       — Позволишь?       Я мгновенно вынырнула из-под его руки и отошла, освобождая ему место.       — Не совсем? — напомнил он.       — А, — продолжила я. — Я почти не изучаю кино сейчас, но это то, чем я бы занималась, не будь я на лингвистике. Так что, наверное, я просто замечталась о том, каково мне в другой вселенной, где я уже дипломированный сценарист или художник по костюмам.       Я не дала Генри возможности ответить что-то конструктивное на мои слова. Наконец я разглядела, какую книгу он ставит на место.       — Это “Фауст”? — спросила я, не пытаясь скрыть восторга. — Я думала, вы предпочитаете произведения постарше.       Тут же поняв, что моя ремарка могла показаться грубой, я улыбнулась повернувшемуся ко мне Генри.       — Ты ведь из студентов профессора Морроу, да? Он страшно оскорбился моим интересом к современным языкам.       Парень произнёс без тени улыбки:       — Это он может, да. Он говорил, тот парень, что приехал вместе с тобой имеет более внушительный опыт в древних языках.       Я посмеялась.       — Ой, извини, — я покачала головой. — Мы с Александром посещали одни и те же занятия в течение всех пяти лет обучения. Так работает система в России. Так что разница между нами лишь в том, в каком порядке мы оба перечислили языки в своей анкете.       Вдруг он с интересом склонил голову набок.       — А какие мёртвые языки ты изучала?       — Латынь, готский, древнеанглийский, — перечислила я, с трудом припоминая свой послужной список, — конечно, древнегреческий. Куда переводчику без базы?       Чей-то бег, больше похожий на галоп, прервал меня. Я обернулась в сторону звука шагов. В проходе всплыло ещё одно лицо — с тонкой оправой круглых очков. Это оказался Банни Коркоран. Кристина и Натаниэль вскользь знакомили меня с ним на вечеринке в один из первых дней моего пребывания в колледже.       — Где ещё, как не в библиотеке, наш Генри нашёл бы достойного собеседника, — растянулся в улыбке Банни. Я мельком глянула на Генри — комментарий его не побеспокоил. Банни перевёл взгляд на меня. — Ты ведь по обмену, та самая? Мари?..       — Мэри, — поправила я. — Я Мария. Привет, Банни.       Банни кивнул в ответ на приветствие.       — Как тебе Генри? — поинтересовался он. — Знаю, он грубоват, но…       — Банни, — вмешался сам Генри. Собеседник притих и обернулся на знакомого. — Что ты хотел?       — А, точно, — Банни наконец перестал выглядывать из-за шкафа и предстал передо мной во всей красе бежевых брюк и дорогой рубашки. В руках он держал несколько исписанных от руки листов. — Посмотришь моё эссе?       Генри вышел из прохода между стеллажами и подошёл к ближайшему столу. Банни последовал за ним. Я встала чуть поодаль, с интересом наблюдая за студентами Морроу.       Бегло пробежав глазами по стараниям Банни, пока тот нетерпеливо кусал ноготь, Генри Винтер повернулся ко мне.       — Мария, — позвал он спокойно, но я всё равно дёрнулась от неожиданности. — Не взглянешь?       Я лишь расширила глаза в удивлении.       — Я? Конечно, взгляну. Мне очень интересно, чем вы занимаетесь на своих тайных занятиях, — я приблизилась к столу. — Это же домашнее задание, да?       Банни издал фыркающий звук, который, вероятнее всего, должен был быть смехом.       — Естественно, это домашка, — он закатил глаза, — кто будет писать эссе просто так?       Я пожала плечами. Генри посмотрел на одногруппника так, что я поняла — Генри точно стал бы писать эссе просто ради своего удовольствия.       Я склонилась над столом. Почерк Банни изменялся от слова к слову, а его предложения были такими длинными, что к их концу, ни автор, ни случайный читатель уже не помнили, о чём говорилось в начале. Но даже сквозь эти препятствия я сумела дочитать произведение Банни до конца.       Мой вид был, видимо, очень потерянным, когда я подняла глаза на Генри.       — Что скажешь? — спросил он. Его тон не давал никаких подсказок о том, как я должна была отреагировать.       Банни путался в собственных утверждениях, приплетал не имеющие отношения к теме факты и к концу эссе стал говорить совсем не о том человеке, о котором начинал. Впрочем сам он был уверен, что создал шедевр.       — Ты, наверное, впечатлена, — сказал он, с пониманием качая головой. — Я нашёл точки соприкосновения там, где до меня никто и не додумывался их искать. Поразительно, правда? Я думаю, это нужно опубликовать в научном журнале.       — Там ничего не соприкасается, Банни, — по-прежнему терпеливо осадил Генри. Тон его был ровным и блеклым.       — Нет же, — Банни суетливо помотал головой. — Мэри, дорогая, ну скажи ты ему.       Я не хотела открыто занимать чью-либо сторону в этом так называемом конфликте, хотя и была целиком и полностью на стороне Генри.       — Ты начинаешь говорить о раннем творчестве философа, но приводишь в пример довольно позднее его произведение, — дипломатично начала я и шумно перелистала хрустящие странички. — И вот в этой греческой цитате, мне кажется, неправильная форма глагола. Но ты проверь на всякий случай…       — Да, — сурово подтвердил Генри, сводя на нет всю вежливость моих обтекаемых формулировок. — Неправильное спряжение. Ты эту цитату нашёл или выдумал сам?       Банни оскорбился таким предположением своего друга.       — Я? Выдумал? — он театрально положил руку на сердце. — Да я её вывел вообще-то!       — Вывел цитату? И что это значит? — спросила я.       — Я же говорю, — Банни снова засиял ярче лампочки, — я нашёл точки соприкосновения! Ты же видишь?       Он сумбурно потыкал пальцами в случайные (или значимые лишь для него) абзацы эссе.       В этот раз я уже не старалась смягчить свою критику.       — Там ничего не соприкасается, — я позаимствовала фразу Генри.       Тот молча наблюдал за нашим живым обсуждением, сложив руки на груди. Его светлые глаза казались ненастоящими, оставаясь единственным холодным пятном в залитом тёплым светом зале библиотеки.       — То есть, переписывать ты не собираешься? — уточнил Генри.       — Конечно, нет! — отрезал Банни. — Это революция. Джулиан будет в восторге.       Генри кивнул. Впрочем, я думаю, он больше кивнул своим мыслям, чем из согласия с Банни. Он сверился с наручными часами.       — Тогда нам нужно идти, — завершил Генри Винтер.       — О, точно, — Банни тоже мельком взглянул на свои наручные часы, гораздо менее элегантным и выверенным жестом, чем его товарищ.       Я не знала, куда они могут спешить так поздно, но спрашивать не решилась.       Банни сгрёб свои листки, а Генри взял аккуратную стопку книг, ожидающую его на краю стола.       — Покеда, Мэри, — помахал рукой Банни и удалился к выходу из библиотеки.       Генри ещё секунду помедлил напротив меня.       — Приятно было познакомиться, Мария, — он протянул мне руку, и я пожала её.       — Мне тоже, — ответила я. — Ещё увидимся.       Я сразу посчитала, что сказала что-то слишком фамильярное, но Генри Винтер лишь согласно кивнул мне и ушёл прочь.