Пусто

— Добрый день! — Здравствуйте. На меня глядели глаза такие чистые и невинные. На столько большие, что тяжело было выстоять под этим внезапным натиском. И даже после того, как я отвела взгляд, я чувствовала, как эти глаза с хлопающими ресницами продолжают накрывать меня своей тяжестью. — Понятно. — Я по объявлению! Девушка обеими руками протянула мне лист, содранный со столба с приглашением на работу. Аккуратно сложенный с рваным углом от места срыва, он гармонично смотрелся в её тонких и бледных пальцах. Поистине, женских. Я взяла лист из её рук и жестом головы пригласила чтобы она следовала за мной внутрь. Молча. Я больше ничего не говорила. Это не требовалось, ведь она сама защебетала без умолку стоило ей переступить порог. Словно запыхавшись и почти не делая пауз, она тараторила высоким голоском. — Я хорошо считаю, умею обращаться с кассой. Хорошо запоминаю, могу заняться не только выкладкой товара, но и уборкой, если нужно. Могу приступить к работе хоть завтра. Нет. Хоть сейчас! На вид лет 19-ти с лицом в форме сердца она то немигающе смотрела на меня, то хлопая своими большими глазами, смотрела вокруг. На полки, на прилавок, на пол из деревянных досок. — Коробки на складе поднимать… Могу! Немного помялась конечно, но ответила бойко. Она сложила свои тонкие пальцы в замочек и остановила свой взгляд на мне. Словно искала или просила у меня ответа, что ей сказать дальше. Я сразу отвела взгляд, не по себе мне от этих её огромных фонарей вместо глаз. Таких до боли ярких и глубоких. — Не сможешь ты коробки поднимать, зачем врать. Хрупкая ты больно. Фонари слегка потускнели, а замочек сжался. — Могу! Не уверенно, но делая вид, что уверенно, она сделала ко мне два шага. Словно провоцируя снова посмотреть на неё. Поверить и согласиться. «Пусть» — пронеслось в голове лишь одно слово. Пусть останется, раз так хочет. Не справиться — уйдёт. А если справится и приспособится, то мне же лучше. Станет она чем-то постоянным для этого места. Как и товары, которые никто не берёт, и они просто стоят на своих местах, так и она будет здесь. Пусть, когда я буду приходить, она уже будет тут. Пусть будет так. — Пусть будет так. — я словно эхо услышала из головы. — Спасибо! Зазвенел мне в ответ высокий голосок. *** Всё было, как я и предвидела. Когда наступило утро следующего дня, я зашла в магазин, а она уже была тут. Было тихо, но тишина не была мёртвой, как это было обычно во все предыдущие дни. Утро мне въелось в память именно таким. Она не услышала, как открывается дверь и даже то, как она закрывается за мной. Стояла за кассой и что-то сосредоточено вырисовывала на листке бумаги. Но стоило мне начать к ней подходить, как она подняла голову, смешно вздрогнула и резко впустила в лёгкие воздух. Так почти бесшумно, как будто тихонько чихнула. Расплылась в неловкой улыбке и поприветствовала меня, обращаясь на «хозяйка». Я ей кивнула и прошла мимо в подсобку. Помещение было маленьким и душным, совсем не проветривалось. Было непривычно видеть на крючке не только своё пальто, но и чьё-то чужое. Противоречивое чувства: оно тут занимает место или всё так, как должно быть? Когда я заменила её на кассе, а она ушла расставлять консервы на полки, я нашла её лист. Он был аккуратно сложен, прям как-то объявление, и на половину торчал из-под кассы. Оказывается, она записала всё то, что я говорила ей вчера. «Приходить на работу в девять ровно. Подготовить кассу к рабочему дню. Ты же умеешь? (хозяйка была немного сердитой, когда это спрашивала!) Проверить наличие всех товаров на полках. Если чего-то не достаёт, то сходи на склад и добавь. Потом просто дождись меня, дальше разберёмся.» Последняя строчка «Не потеряй ключи от магазина!» было несколько раз подчёркнуто и обведено в кружок ручкой. Я разве выглядела сердитой? Не помню, что я испытывала что-то подобное. Я подняла на неё взгляд, а она в это время уже закончила с консервами и теперь уже стояла у входа и раскладывала сегодняшние газеты. Рассмотреть её у меня удавалось только когда отсутствовала тяжесть её фонарей. Как фары глубокой ночью, честное слово. Голубые такие в оправе чёрных ресниц. «Неужели тебе показалось, что я сердитая? Мне казалось я всегда так выгляжу. А почему меня это вообще заботит, спрашивается?» — мне стоило немного раньше себя одёрнуть — наши взгляды встретились. — Чем мне после этого заняться, хозяйка? — Жди, когда у тебя что-то спросят. Видно она слегка растерялась. Наверное, не такого ответа ожидала. Расставлять-то она последнюю уже закончила, теперь красивенько их поправляла чтобы заголовок и дата одной газеты накрывал заголовок и дату следующей газеты. Выглядывая с просьбой достать и скорее начать её читать. Первым покупателем на сегодня был мрачный мужичок. Она ему улыбнулась и вежливо поприветствовала. В его глазах это оказалось причиной подойти к ней и, каждую секунду утирая свой клювий нос, он попросил — а может и приказал, судя по тону — молока и пачку сигарет. — Хорошо! Коротко отвесила и поспешила за молоком. Сигареты были за кассой. Я отошла в сторону чтобы она сама пробила покупки и заодно я понаблюдала правдивость её «умею обращаться с кассой». Я поняла, что это не совсем правда, когда она замешкалась и не смогла в первого раза её открыть. За это время клювий нос достал из кармана уже зелёный от соплей носовой платок. Зажмурился и без стеснения высморкался в него так громко, как только смог. Всю лавку словно дрожью пробило. Этим моментом, когда он зажмурился, она воспользовалась чтобы секунду поморщиться, глядя на него. Но стоило ему снова открыть глаза, как она резко переключилась на былую улыбку. Как по щелчку. Он и не узнает теперь никогда, что за события происходили на её лице за эту секунду. Бойко огласила сумму и пододвинула товары к нему. — И в чём мне это нести по-вашему? В руках что ли? Снова растерялась. Принялась досадливо искать взглядом вокруг кассы что-нибудь, куда ему всё сложить. А я вмешалась в эту сцену. — Да, в руках понесёте. — Хамка! Он сгрёб всё за пазуху и неспешно ушёл. Широко распахнутые фонари устремились на меня. Нет, не стану я отвечать на этот взгляд, он меня прожжёт. Я лучше провожу взглядом этого мужичка, а не на неё в ответ глядеть. — Он всегда так говорит. Я всегда так отвечаю. А он всё равно каждый день приходит. — Аа… Она только изобразила понимание. Растерянность читалась в каждом её жесте: То, как она легко и медленно опустила ладони на столешницу кассы и принялась перебирать свои длинные тонкие пальцы. То как её рот то слегка открылся, то резко закрылся и слова так и не вышли из неё. И то, как она, конечно же, похлопала кисточками-ресницами, смотря на уже давно закрытую за мужичкой дверь. Я понаблюдала за ней чуть-чуть, но одна мысль всё же не давала мне покоя. — Касса. — М? Она повернула ко мне голову, реагируя на мой голос, но глаза так и были прикованы к входной двери. — Ты же соврала, что умеешь с ней обращаться? Как и тогда, когда её лицо поморщилось, а потом резко переменилось на улыбку, так произошло и сейчас. С некой прострации переменилось на испуг. — Я умею! — Ты не подготовила её к открытию. Если бы тебе нужно было дать сдачу, ты бы не смогла. В ней же пусто. Сейчас она напоминала щенка, который съел все книги в доме, а уставший хозяин пришёл с работы. Голову опустила, бровки домиком, пальцы сжала в кулачки. И когда волосы, что были заправлены за ухо, упали и закрыли её виноватое лицо, она куда-то в никуда пробубнила. — Мне уйти, да? Вы меня увольняйте? — Да нет, от чего же? Останься пока. Посмотрим, что дальше будет. Она вздрогнула, но теперь уже не смешно, а тревожно. Этот щенок поднял голову и не меняя выражения лица она ждала. Ждала продолжения моих слов, наверное. Я приняла твёрдую позицию не отводить взгляд. Я думала, что на этом же месте, где я стою, голубые фонари меня дотла сожгут. Испепелят. — Есть что-то ещё, о чём ты соврала? — Нет, хозяйка! Считаю я правда хорошо. Хорошо запоминаю, могу заняться не только выкладкой товара, но и… — Хорошо-хорошо. Мне незачем было снова это слушать. Пока были покупатели, работа шла. Всё точно так же, как когда я работала тут одна. Продукты, сигареты, ручки. Газеты и журналы часто брали на заказ и так же пробивали их на кассе. Пока покупателей не было, я рассказывала, как работать с кассой и смотрела, как она пробивает сама. В остальном она действительно не соврала, запоминает она хорошо. *** С тех пор я стала за ней внимательно приглядывать. Я решила ей поверить, но чистейшего доверия не питала. Проблем она не доставляла, но я поймала себя на мысли, что словно жду, когда она ошибётся. Не с целью выгнать из-за следующей, пусть даже малейшей, оплошности, а просто скорее себе в упрёк, что так легко взяла её к себе. Без задней мысли я просто подумала «пусть». И теперь такая безалаберность могла мне вернуться. А может то, что после её вранья, я оставила её это ошибка? А так ли плохо, что она соврала? Изначально я не требовала от неё этих знаний. И в объявлении об этом не были ни слова. Она сама об этом начала уверять. В её глазах это было решающим умением, за что её бы взяли? Но ведь она же не может заглянуть ко мне в голову и знать наверняка, так ли это. Она старалась показаться лучше, чем она есть, хотя даже не знала планки, по которой я могла бы определить лучшего. Но если она в итоге всё равно оказалась лучшей, могу ли я закрыть на это глаза? Или признать, что я взяла к себе жулика и её хорошая работа теперь не будет восприниматься так хорошо, как если бы она не говорила этого. Она ведь даже не знает, что я бы её взяла и без этого. А после этого, как по расписанию. Пробил час, когда на пороге вновь появился он. Клювий нос. Мы не успели и двух часов отработать, как он пришёл за своими молоком и сигаретами. Заприметив его из-за угла полок, вчерашний щенок подгадала момент, когда он не успел её заметить, и с отвращением поморщилась, глядя на него. А затем вышла к нему на встречу и тут же засияла улыбкой. — Здравствуйте! Приветствовала и собрала его покупки. Когда в течении дня она подходила ко мне и спрашивала, что ей нужно делать дальше, она мало смотрела мне прямо в глаза. То стыдливо отворачивалась, то смотрела себе под ноги носом в пол. Мне отчего-то больше нравилось, когда она именно такая. Когда фонари не слепили меня так ярко. Только вот вся она почему-то вместе с этим потускнела. Словно стала меньше. То ли ростом, то ли душой. Я не могла понять. Было видно, она хотела что-то сказать. Мялась, поглядывала на меня. Что-то конкретное её терзало. Прошёл весь рабочий день и тогда она подошла, сжав кулачки. — Хозяйка, а вы меня точно здесь оставите? — Отчего же не оставить? Она аккуратно сложила перед собой ладони на столешнице, словно лапки. — Просто мне нужна эта работа, понимаете, хозяйка? Тут дело такое, я из дома сбежала. На работу устроилась квартиру оплачивать. Без неё я пропаду. Только я успела подумать, что её душа маленькая, как она открыла мне её на распашку. Я думала спросить её. Почему сбежала? Когда? Спросить о её жизни. Но этого не понадобилось, она сама продолжила. Тяжело вздыхая с длинными паузами. — Я так провинилась, отца ослушалась. Мне было так стыдно ему в глаза смотреть, что взяла и сбежала. Села на поезд и уехала. Взяла конечно денег чуть-чуть, но больше у меня ничего нет. — Вот как… Только это я и смогла ответить. Я не смогла подобрать никаких слов. И я не знаю, нужно ли это было. Нужно ли мне знать больше или это и так слишком много из того, что мне нужно знать. Я же ведь совсем не думала о том, что у неё за плечами может быть что-то такое, на что что я даже ответить ничего не смогу. Я весь день провела в смутном чувстве: всё оставить как есть или что-то сказать? Когда вечером мы закрывали магазин и прощались, на душе было тоскливо. Я сказала своё «до завтра». Она ответила своё «до свидания». Я смотрела на неё. В её глаза. Совсем не отводя взгляд. И поняла, что не испытываю вообще ничего. Обычные глаза. И никакие они не фонари. Обычная история обычного человека. У неё были причины прийти сюда, а у меня были причины взять её. Она хотела просто сбежать. А я… Мне просто нужна была вторая пара рук, чтобы самой немного отдохнуть. Моя причина по сравнению с её причиной казалось такой ерундой, что я невольно начинала испытывать новое чувство. Помесь жалости и вины. Абсолютно не обосновано. Она не заслужила чтобы к ней питали таких чувств. Но, разумеется это лишь моя ноша. Я не собираюсь этим делиться. Она не знает, что я к ней испытываю. И не узнает. *** Утром дёрнув ручку двери я с удивлением обнаружила, что она заперта. У меня были вторые ключи, и мы обе об этом знали. Время открытия давно прошло, но её всё не было. Я стала подготавливать всё сама. Открыла сейф чтобы положить в кассу сумму для выдачи сдачи и заметила, что там не хватает. Первой мыслью стала самая очевидная. То, что она просто на просто меня обокрала и взяла чуть-чуть чтобы я не заметила или хотя бы заметила не сразу. Но пересчитав все деньги я поняла, что она взяла ровно столько, сколько она отработала. Она же говорила, что хорошо считает. И в этот момент я убедилась. Она действительно хорошо считает. «Пусть» — пронеслось в голове уже привычное слово. Если такова плата за мою безалаберность, то пусть будет так. На кассе я нашла лист бумаги. Аккуратно сложенный. Оказалось, что это тот самый список дел, который она писала самой себе, переписывая мои слова. Только теперь последней строчкой на отступе в пару строк красовалась новая строчка, которая гласила: «Ключи в цветочной клумбе рядом с магазином. Я их не потеряла.» И последняя фраза «…не потеряла» была подчёркнуто несколько раз и обведено в кружок ручкой. Я вышла, достала эти ключи и дальше день проходил абсолютно так же, как было раньше. Стало так же пусто, как когда её не было здесь. Словно никогда и не существовало никакой девушки, похожую на щенка. *** Дверь лавки открылась, но я не подняла взгляд. И только когда этот кто-то громко, со всей своей возможной силы высморкался в носовой платок с таким грохотом, что витражи окон сзади меня пробила дрожь, я пошла брать с полки его молоко, а за кассой взять его сигареты. Всё молча, только сумму огласила. Каждый раз одну и ту же. — Дайте мне куда я могу это положить! Не в руках нести же. — Ничего страшного, в руках понесёте. — Хамка! Немного погодя он добавил: — Тут девчушка работала. Она мне всегда так улыбалась. Ей я нравился, не то что вам! Взял покупки за пазуху и ушёл. И никогда он не узнает, что совсем он ей не нравился. Так же, как и она никогда не узнает, что её глаза когда-то были моим испытанием. И ровно так же, как я никогда не узнаю, почему она ушла.