Амалия. Простая жизнь и непростая судьба.

***

— Молодой человек, Вы меня дожидаетесь, пройдёмте, — Петр ещё не отошёл от сердечного приступа и очарования, вызванного голосом таинственной певицы, и не сразу нашелся с ответом. Карл Лейнер — владелец ресторана на Невском, с настороженным любопытством разглядывал молодого мужчину, стоявшего у распахнутого окна его ресторана. Первой его мыслью было то, что тот пришёл по объявлению о найме бухгалтера. Лейнер задумал расширить свое дело и выйти за рамки привычного ресторана, куда люди лишь приходили. Теперь он решил и сам приходить к людям. Благо центр города был набит служащими, как стручок горохом, а держать кухню и кухарку жалование мелкого чиновника не позволяло. В то же время наученный предыдущим нечестным партнёрством Карл, встав на ноги и заново открыв ресторан, твердо решил взять на службу бухгалтера и держать расходы и доходы под контролем. Именно за бухгалтера он и принял Петра. — Ну что же вы такой медлительный. Право, в вашей профессии некоторая расторопность все же в плюс, — с некоторым раздражением продолжил Лейнер, окинув парня взглядом. И лишь сейчас, заметив его бледность, покрытое испариной лицо и зажатый в руке бумажный кулечек, внезапно понял, что перед ним сердечник. — П-простите, кажется в-вышло недоразумение, я н-не ищу р-работу. П-п-рошу меня простить, — Петр наконец-то почувствовал, как сердце перестало пропускать удары и холодный страх, появляющийся при тяжелых приступах, начал отпускать его. — Нет, нет, это Вы меня простите. Я просто болван. Мне так неудобно. Тупица эдакий, вместо того, чтоб предложить стакан воды, набросился с расспросами. Позвольте мне исправить свою оплошность и пригласить Вас на поздний завтрак или, если будет угодно, на ранний обед. Мы еще не открылись после ремонта, и вы будете первым, кто по достоинству оценит кулинарные таланты моего нового кондитера. Скажу Вам по секрету, — в порыве раскаяния разоткровенничался Карл, — это девушка, но ни один хваленый повар не сравнится с ней. В качестве извинения, не отказывайтесь. Карл так искренне переживал, что Петру не хотелось выглядеть невежливым и он согласился. Пока Лейнер отдавал распоряжения на кухне, Петр, удобно расположившись за столиком, делал вид, что рассматривал зал, хотя на самом деле, пожалуй, впервые с момента злосчастного крушения ни о чем не думал и ничего не видел. С кухни, сопровождаемая перестуком посуды, послышалась новая песня. На этот раз, про маленькую синичку. Голос неизвестной певицы был полон легкости и очарования, и Петр, поддавшись моменту, заметил, что завидует такому беспричинному счастью. — Как прекрасна молодость, Петр Васильевич, но увы, со временем Вы поймете, что порой так поют от неизбывной грусти, — не удержался от замечания Карл.

***

Ярославль, сентябрь 1902 г. Весь месяц Катерина провела как в лихорадке. Когда муж был дома, она никак не могла понять, отчего она вдруг ищет общества Александра. Но стоило мужу уехать по делам, как она вновь оказывалась рядом с магазином, с публичной библиотекой или около гимнастического зала. Дошло до того, что она знала о распорядке парня все и была приятно удивлена отсутствием у Соколова романтической связи. Но решиться на что-то более серьезное Катерина не могла. Как и поделиться с кем-то своими переживаниями, дабы разделить бремя пожирающего изнутри огня. Несколько раз она ловила на себе поверхностный взгляд Саши, но его лицо не выразило даже удивления. Он вообще не замечал, не отворачивался, не выражал заинтересованности. Ничего. Все решил случай. У Нюры серьезно заболела единственная сестра и она, получив разрешение Михаила, срочно выехала к ней, оставив вместо себя Полю, дебелую и глуповатую дочку лет тринадцати, способную лишь готовить, убирать и изредка присматривать за Тамарой. Да и то, стоило девочке заснуть, как Поля, оставив все, укладывалась рядом. Уезжая в этот раз, Михаил переживал за жену, думая: как Катерина справится и с домом, и с маленькой Томой, предлагал перебраться на неделю к родителям. Но Катерина о таком и слушать не желала и, в конце концов, уверила его, что справится со всем сама. Утром, проводив мужа, Катерина прямо с пристани пошла в церковь. Ей казалось, что в атмосфере храма ее огонь притушиться, а может и вовсе загаснет. Но, к ее ужасу мысли об Александре стали одолевать ее с новой силой. Женщине стало настолько стыдно, что она побоялась подойти к исповеди и предпочла незаметно покинуть храм. Сохранить такое в тайне от священника немыслимо, признаться — стыдно. Она-то себе боялась признаться в одолевавшей её страсти. Вернувшись домой, она пыталась найти успокоение в домашних делах и играх с дочерью. Но сегодня ее все раздражало, все валилось из рук. Окончательно вымотавшись, она оставила дочь на Полю и, сославшись на головную боль, вышла прогуляться. Поняв, что ноги снова принесли её к магазину Корса, она решилась на разговор. Поделом ей будет, когда Саша, пристыдив ее, выставит за порог. Может, это наконец-то приведет ее в чувство. Открыто зайти в магазин она постеснялась. Ни для кого не было секретом, что время от времени смазливые приказчики становились полюбовниками купеческих жен. Вот только сами купцы в тех историях были старыми балбесами у своих молодых жен. Да и молодухи были поумнее Катерины и не бегали за парнями, а предпочитали тех, кто работал непосредственно на мужа-старика. Мысль о Михаиле, о том, что он далеко не старик, и о его добром отношении к ней отрезвили ее. Она было уже собралась уйти, как вдруг рядом на скамейку кто-то присел. — Ох, зазноба-зазноба, не о том страдаешь. Вон ты какая ладная и холеная, тебе мужик крепкий нужен, навроде меня. А ты за молокососом сохнешь, который и бабу-то в руках не держал. Катерина ошарашенно уставилась на говорившего. Начищенные до жирного блеска черные сапоги и расчесанные на пробор прилизанные русые волосы, вкупе с маленькими глазками-буравчиками вызвали в ней отвращение, к горлу подкатила дурнота, и женщина порывисто вскочила. Но Балин оказался проворнее. Перехватив ее руку, он силой заставил ее снова сесть. Катерина замерла, не жива не мертва, и вдруг лицо этого ужасного человека расплылось в похабной улыбке: — С перекладины сорвался твой голубь-сизый, доктора руку в лубок закатали и неделю дома велели сидеть. Да не дергайся ты, блажная, не бойся. Я баб не силой беру, умением. Увидишь, что с ним каши не сваришь — приходи. Последние слова он проговорил уже в спину. Катерина почти бегом шла к дому, где жил Александр. Его травма была для нее знаком. Ведь теперь она казалась себе не изнывающей от страсти женщиной, а человеком, шедшим навестить одинокого больного. Александр листал иллюстрированное приложение к «Новому времени», когда раздался стук в дверь. Поначалу он и открывать не хотел, зная, что никто сегодня к нему прийти не должен. Сергей был вчера, а Павел, друг по гимнастическому залу, обещал зайти завтра вместе с врачом. Отложив газету в сторону, Саша, даже не надев домашних туфель, пошел открывать дверь. И именно таким, босым, упирающимся здоровой рукой в притолоку двери, с чуть растрепанными волосами цвета спелой пшеницы и внимательными васильковыми глазами запомнит его на всю жизнь Катерина. Чуть сильнее прижав руку в белой, алебастровой повязке к груди, Саша посторонился, давая ей возможность пройти. Его лицо не выражало ни интереса, ни удивления. Будто так и должно было быть и место мужней жены Катерины Труновой было именно здесь, в комнате ювелирных дел приказчика Александра Соколова. Услышав, как скрипнул дверной засов, Катерина сделала шаг навстречу… и прильнула к его губам, как измученный жаждой путник приникает к холодному роднику. Все случилось столь стремительно, что Александр даже не осознал происходящего. Он лишь ощутил, как все его тело пронзило сладкое хмельное чувство и закрутило в бешеном водовороте. И чтоб не сгинуть в этом неведомом водовороте, он сильнее прижал к себе Катерину. И отдался овладевшему им неудержимому и болезненному восторгу. На миг у него перехватило дыхание, но и тогда он не смог заставить себя оторваться от нее. А Катерина подарила ему вместе с собой то чувство уверенности в себе и своих силах, ту смелость, которая появляется у мужчин лишь после удачного дебюта, а впоследствии безошибочно угадывается другими женщинами, словно имеет какой-то свой аромат.