Семь уроков

— А теперь я предлагаю поднять тост за мою школьную учительницу литературы Анну Владиславовну, царствие ей небесное! — произнёс юбиляр, доктор физико-математических наук, автор многочисленных исследований в области диффузионно-изоморфных сред, автор методики расчёта неподвижных точек симплектоморфизмов через гамильтоновы множества, действительный член Академии наук Илья Харитонович Синеглазов. Поскольку академик Синеглазов к этому моменту уже достаточно выпил и повеселел, в зале стали посмеиваться. Добрая половина собравшихся отлично знала, что такое симплектоморфизмы и гамильтоновы множества, но не имела ни малейшего представления, какое отношение к ним может иметь школьная учительница литературы. Юбиляр почувствовал, что ему удалось заинтриговать публику, и начал свою речь: — Мой отец был учителем истории. Моя мать была учительницей литературы. Как же так случилось, что я, их родной сын, вдруг стал физиком, да ещё и знаменитым? Как я мог им стать? А я и не должен был им стать. Вместо колыбельных мама читала мне Гомера. Надо сказать, он работал эффективнее, чем колыбельные. Я начал ходить по музеям раньше, чем научился ходить. Когда другие дети ели кашу за маму и за папу, я ел ложку за Пушкина, ложку за Лермонтова, ложку за Некрасова. На утренниках в детском саду я декламировал наизусть Бродского, а в первом классе мог перечислить по памяти всех русских царей и цариц. Они у нас на большом таком календаре на стене висели. Учителя гуманитарных предметов нарадоваться на меня не могли, и я твёрдо знал, что я закоренелый гуманитарий. В восьмом классе руководство школы придумало на последние два года разделить нас на два профильных класса: физическо-математический и литературно-исторический. Мне, понятно, была прямая дорога во второй, но звёзды сложились по-другому. В конце года учительница русского и литературы ушла в декрет, и её заменила Анна Владиславовна. Она невзлюбила меня с самого первого урока, когда я стал ей доказывать, что «ну» может быть и частицей, и междометием. А потом на литературе речь зашла о революции, потом плавно перекинулась на сегодняшние темы, и выяснилось, что у нас с ней сильно разные политические позиции. Тут моя успеваемость по её предметам совсем сошла на нет, и она недрогнувшей рукой влепила мне за выпускное сочинение трояк. А из-за этого вышло, что проходной-то балл для девятого класса я набрал, но, поскольку в гуманитарный класс желающих набралось больше, меня туда не взяли. Пришлось записаться в технический. Вы представляете, каково это — быть гуманитарием в специализированном физико-математическом классе? Физичка у нас просто зверюга была. Пятёрок принципиально не ставила — говорила: «На пять знает господь бог и я, а больше никто». Странно, что она ещё себя не считала господом богом. Наших несчастных гуманитариев она бы без ножа зарезала, так что руководство школы выделило им старушку-пенсионерку, зато на нашем классе Нина Филимоновна отрывалась по полной программе. В первые же недели учебного года я схватил по физике две тройки и двойку. Отец, увидев такие мои «успехи», учинил мне серьёзный разговор. Тут я вывалил всё, что у меня на душе накипело. Я орал, что я не виноват, что попал в технический класс из-за какой-то дуры, что в параллельном классе преподаёт выжившая из ума бабка на пару с Альцгеймером и они ставят пятёрки всем, кто правильно переписал пример с доски, а наша мымра составляет контрольные по институтским задачникам. Много ещё чего орал. Отец не перебивал, дал мне проораться, терпеливо выслушал и спросил: «Я понял, что судьба обошлась с тобой несправедливо. Я понял, что тройку за сочинение тебе поставили несправедливо. Скажи, пожалуйста, а двойка за контрольную по физике поставлена справедливо? Сколько задач ты решил? Что получили другие ребята, которые решили столько же?» Я нехотя признал, что правильно решил только одну задачу из шести и что те ребята, кто решил больше, получили тройки и даже четвёрки. Скрепя сердце я признал даже то, что не особо готовился, потому что читал интересную книгу по социологии и ненавидел эту проклятую физику. «Ну что ж», — задумчиво произнёс отец, — «выходит, что твоя Нина Филимоновна судит по справедливости, просто слишком требовательна. В таком случае у тебя ровно два варианта: либо ты уходишь в другую школу и там концентрируешься на гуманитарных предметах, либо ты остаёшься здесь и учишь как следует физику. Третьего не дано». «А что ты мне советуешь?» — с надеждой спросил я. «Я советую тебе слушать своё сердце и не перекладывать ответственность на других», — улыбнулся отец и наотрез отказался отвечать что-то ещё. Я полночи не мог заснуть и всё размышлял над словами отца. Уходить в одну из тех школ, где преподавали родители, я считал абсолютно неприемлемым. Была ещё одна школа относительно недалеко, но уж больно задрипанная, в нашей школе её поминали в качестве угрозы: «Вот будешь получать двойки (прогуливать уроки, драться на перемене) — пойдёшь в восемьдесят девятую!» Сказать по правде, я просто не хотел уходить из своей школы. Я к ней привык. А ещё мне страшно не хотелось ощущать себя проигравшим. Это, наверное, и было главным, а остальными причинами я себя просто уговаривал. Но если я не уйду сам, а дождусь, пока меня попрут за мои двойки, это будет ещё более ужасным поражением. В два часа ночи я не выдержал, вылез из кровати, разделил лист бумаги на две части и подписал «Уйти» и «Остаться». Я успокоился и лёг спать, только когда обе половины оказались полностью исписаны. Наутро я встал, разорвал лист на мелкие кусочки и решил: остаюсь. Отец нанял мне репетитора — студента из бывших своих учеников. Мы занимались дважды в неделю, он давал мне дополнительные домашние задания. Постепенно оказалось, что хоть с третьего, хоть с пятого раза понять можно всё, особенно если тебе это как следует растолковывают. Физика даже стала казаться мне довольно увлекательными предметом, и я удивлялся, что не замечал этого раньше. Параллельно я поговорил с ребятами из другого класса и сравнил наши программы по гуманитарным предметам. К моему удивлению, а также радости, выяснилось, что не особо-то они и различались. Ну, бывало, что им, скажем, другой список тем для сочинений выдавали — поглубже и посложнее. Я спросил Анну Владиславовну, можно ли мне взять тему из их списка, она пожала плечами и согласилась, но за сочинение я снова получил жалкую тройку. Возмущённый такой несправедливостью, я отправился качать права: «За что мне тройка? Только за то, что я поддерживаю другую партию, чем вы? Это же несправедливо! Пока вы не пришли в школу, у меня по литературе были одни пятёрки. Я «Евгения Онегина» наизусть знаю!» Её ответ меня несказанно удивил: «Я не знаю, чем заслужила упрёк в предвзятости. Твои политические взгляды меня не интересуют. Я ставлю то, чего человек заслуживает. И, честно, я не понимаю, почему предыдущая учительница заваливала тебя пятёрками. У тебя феноменальная память, на этом ты и выезжаешь, но анализируешь произведения ты слабо, извини за прямоту. Героев ты воспринимаешь поверхностно, замысел автора сводишь к банальному выяснению отношений между людьми, которые чего-то там не поделили, а здесь вообще-то речь о глобальном конфликте, назревшем в обществе. Если что, это был просто ответ на вопрос «за что тройка». Заметь, что когда ты читал наизусть стихи, я без колебаний поставила тебе пять». «И что же мне теперь делать?» «Может быть, для начала не гнаться за двумя зайцами? Ты же учишься в техническом классе, наверняка собираешься поступать в технический вуз. Почему ты так стремишься в литераторы? Ты сам попросил себе более сложную тему и не справился с ней. У тебя ярко выраженный технический склад ума, вот и развивай то, что дано тебе от природы. Никто не мешает тебе любить книги, читать стихи, иметь своё мнение, но углублённое изучение литературы — не твоё». Я настолько был потрясён, что даже не высказал ей претензии за то, что учусь в техническом классе по её вине. Мой мир перевернулся с ног на голову — или с головы на ноги? Как она сказала — «ярко выраженный технический склад»? Да это всё равно что ты всю жизнь живёшь как мальчик, а потом вдруг врач на медосмотре заявляет, что ты девочка. Я, конечно, не поверил в этот бред, но Антон — так звали моего репетитора — неожиданно тоже сказал, что у меня способности к физике. Я чувствовал себя окончательно сбитым с толку, но занятия физикой увлекали меня всё больше и больше, даже против моей воли. Я не только исправил двойку, но и стал получать четвёрок больше, чем троек, я почувствовал себя увереннее и даже однажды затеял спор с Ниной Филимоновной на глазах у потрясённого класса. А к концу девятого случилось невероятное — она поставила мне пять. Это был настолько из ряда вон выходящий случай, что на меня даже пришёл посмотреть один второкурсник, учившийся ранее у Нины Филимоновны. Меня послали на физическую олимпиаду по городу, где я взял второе место. А в десятом классе ошарашил родителей тем, что решил поступать в Политехнический институт. «Вообще-то я мечтал, что ты пойдёшь по моим стопам», — признался отец, но я счёл, что достаточно нагулялся по стопам родителей и теперь буду сам выбирать дорогу. Я закончил физико-механический, защитил кандидатскую диссертацию, а затем и докторскую. Я опубликовал 58 статей о своих исследованиях. Мои разработки помогают сотням людей встать на удобные протезы и заново обрести возможность ходить. А теперь представим, что было бы, если бы я получил за выпускное сочинение пятёрку, как и рассчитывал, и попал в гуманитарный класс? Кем бы я сейчас был? Бездарным переводчиком, который может вызубрить текст наизусть, но начисто лишён чувства слова? Или заурядным преподавателем истории, который может перечислить по памяти всех царей, но не понимает исторических механизмов? А сотни несчастных людей так и остались бы прикованы к инвалидным креслам. Вот за ту тройку, которая спасла их и меня от незавидной участи, я и хочу поднять тост!