Силки для сокола

      Через полтора месяца после того, как Сита приступила к работе, у аль-Хайтама появилась возможность возвращаться домой с наступлением темноты, а не глубокой ночью, когда по улицам Сумеру не бродят даже кошки. Ему всё ещё не хватало сна — но не так критично, как прежде.       Он приходил в кабинет великого мудреца рано утром; Сита уже была на месте, и свежесваренный кофе ждал его на столе вместе с кипой утренней почты (он настойчиво просил варить не одну чашку, а две, чтобы не пить кофе в одиночестве). Вечером же аль-Хайтам покидал Академию чуть раньше помощницы: с её слов, она оставалась, чтобы привести в порядок рабочее место и разобраться с мелкими поручениями.       Опять же, с её слов, это не занимало много времени. Уже позже, самостоятельно сопоставляя все факты, аль-Хайтам выяснил, что Сита покидает кабинет глубокой ночью.       Действительно она решала тогда рабочие задачи — или же постепенно готовилась к покушению? Учитывая объёмы работы, которые они выполняли ежедневно, у Ситы вряд ли оставались силы на секретные дела. И всё же… При нужде человек всегда найдёт возможность, Хайтам был уверен.       Однажды аль-Хайтам направился в таверну после особенно трудного дня. Оказавшийся там Сайно уговорил его сыграть партию в «Священный призыв семерых»; партия незаметно перетекла в три подряд, напряжённых и неоднозначных. Когда вокруг начали собираться зеваки, аль-Хайтам быстро завершил игру так, что Сайно даже не понял, что ему поддались. Приятный вечерний отдых грозился перерасти в соревнование, к которым Хайтама никогда не тянуло. Он испарился из помещения, пока Сайно с непроницаемым выражением лица перебирал карты, поглаживая те, которые принесли ему стремительную победу.       Сумеру ещё не спал, но уже провалился в дрёму. Замолк Большой базар, тьма окутала улицы — ночью они всегда погружены в густой непроницаемый мрак, скрытые в листве Священного древа. Аль-Хайтам поднимался выше и выше, прислушиваясь к своим шагам. На каждый стук сапога приходилась мысль — он всегда старался занять себя размышлениями, если выполнял механическую работу. Тем вечером Хайтам обдумывал, как же грамотно вывести Академию на политическую арену — Азар, занятый своими безумными планами, не озаботился этим вопросом. Первым делом требовалось наладить связи с Цисин в Ли Юэ; всё-таки, сильное государство-сосед с непоколебимым авторитетом. Даже потеря Архонта не пошатнула его — вот, у кого стоит учиться… Следом…       Вокруг аль-Хайтама закружили стихийный хоровод светлячки. Прищёлкнув языком, он принялся отмахиваться — крошечные огоньки отгоняли темноту и важные мысли, настойчиво привлекая внимание.       — Красота, — почему-то приглушенно заговорила тьма голосом Ситы. Он замер.       Сита сидела на пороге его дома, подпирая щёку кулаком. В свете фонаря — Кавех всегда зажигал один около двери, если Хайтам возвращался ночью — копна её волос казалась медвяным всполохом, по которому пробегали волны — это перебирал пряди ночной ветер. Ресницы отбрасывали длинные тени на щёки — Сита медленно моргала, явно борясь с сонливостью.       Аль-Хайтам подошёл ближе и молча подал ей руку, поднимая с земли. Приняв помощь, Сита тут же подобралась, тщательно отряхнула подол. Приглушённый свет всё ещё мягчил черты её усталого лица — она казалась юной студенткой, потерявшей счёт времени за учёбой.       — Что-то срочное? — спросил аль-Хайтам, совладав с собой — на мгновение он почему-то утратил способность размышлять, ощутив в голове какую-то блаженную пустоту. Атаковавшие его светлячки переключились на Ситу. Он смотрел, как по изумрудной ткани переползают пятнышки света, как блестят вытканные золотой нитью узоры — ему всё ещё было доступно наблюдение, способ первичной обработки информации. Терять это преимущество (спорное, вообще-то) аль-Хайтам не собирался, поэтому сосредоточил на нём всё внимание.       — Да, я обнаружила документы, по которым нужно принять решение до завтра. Не понимаю, как я их пропустила, будто кто-то подложил не в ту стопку. — Сита мягко стряхнула насекомых с широкого рукава — на запястье сверкнула тонкая цепочка браслета. Сколько он помнил, в кабинете вечно порхали кристальные бабочки. Их привлекали переливы витражей — и Сита, от которой всегда тонко пахло падисарами. Видимо, на этот аромат слетались и светлячки.       Как странно, подумал он тогда. В Сумеру любили чрезмерность — чрезмерный вкус из-за приправ, чрезмерность цветов в пёстрых тканях и архитектурных узорах, чрезмерные запахи, которыми тянуло со всех уголков города. От Ситы же пахло падисарами — хрупкий аромат, не чета тем сильным, головокружительным ароматам лотосов и роз, из которых обычно делали духи.       — Простите за вторжение, господин аль-Хайтам, — продолжила она, коротко склонив голову. — К сожалению, за ними придут рано утром, судя по приложенной записке.       — Ничего, — хмыкнул он. — Проходите внутрь, поработаем в гостиной.       — Но…       Он вопросительно изогнул бровь. Сита мялась с несвойственной ей робостью.       — Ваш дом против посетителей. Я долго стучалась, пока мне не ответили, что тут никого нет, и мне нужно убраться отсюда.       Аль-Хайтам фыркнул от смеха. Кавех порой был слишком близок к разоблачению, которого так страшился.       — Сейчас я его усмирю, — ответил он как мог мягко, открывая дверь ключом. В глубине дома затопали шаги.       — Господин… Там только что был человек. — Сита за его спиной, судя по голосу, сдерживала смех.       — Знаете господина Кавеха? Это мой сосед, которому я предоставляю жилплощадь, — ответил он с лёгкостью, которой не ожидал сам. Так и не понял, что его удивило — откровенность или то, что он называл Кавеха господином. Что к Кавеху вообще так обращаются.       — Светоч Кшахревара? О нём говорят даже на специальностях, которые не связаны с архитектурой. Изумительно.       — Он ведёт себя, как домашний кот, хотя ни разу не похож — прячется по углам и следит оттуда за гостями. Поэтому, если услышите что-то подозрительное, не реагируйте, — продолжил аль-Хайтам невозмутимо, проводя Ситу по коридору. Она пыталась осмотреться в полумраке — наверное, именно поэтому после его слов споткнулась и налетела на его спину. Он услышал тяжёлое дыхание — верный признак того, что Ситу распирает смех, который она пытается сдержать. — Что? Я плох в сравнениях?       — Не могу оценить, господин аль-Хайтам; мне нужно увидеть своими глазами не только домашнего кота, но и господина Кавеха, чтобы это понять. — Он улыбнулся себе под нос, зная, что она не увидит. Он узнавал эту манеру изъясняться — с тончайшей насмешкой, которую не прочтёт посторонний. Сита шутила над ним. Аль-Хайтам всегда прощал — потому что сам находил это забавным.       — Я не требую, но поверьте мне на слово. — В гостиной он зажёг лампы, быстро убрал со стола стопки книг, которые перебирал накануне. Повернулся к Сите, почему-то взяв для этого лишнюю секунду. — Внесёте днём в табель учёта переработанные нами часы?       — Днём? Я прихожу утром.       — Завтра придёте днём.       Вокруг неё всё ещё кружила пара светлячков. Он хорошо запомнил эту картину.       И то, как Сита улыбнулась — умело балансируя на грани между вежливостью и искренней приязнью.