Силки для сокола

      Она много ошибалась первое время. Аль-Хайтам был к этому равнодушен, даже лоялен. Намного важнее не отсутствие ошибок, а то, как человек с ними управляется. Сита училась на них хорошо: стоило объяснить ей один-два раза, как она усваивала урок и больше не допускала оплошностей.       Ей потребовалась неделя, чтобы влиться в работу — нормальный срок. Хайтам быстро ощутил, как уменьшилась нагрузка, потому что помощница взяла на себя часть обязательств. Переписывание документов, возня с бумагами на первых этапах принятия, что немаловажно — работа с людьми. Сита освободила ему много времени на действительно важные дела и успешно справлялась с этим все прошедшие месяцы, хотя, он был уверен, работы было много — постепенно он поручал ей всё более сложные задачи.       Он уже слабо помнил, как работал без неё — отличный показатель её полезности. Последние бешеные дни не в счёт.       А ещё он слабо помнил, каково это — находиться в огромном кабинете великого мудреца в одиночестве. Последняя такая попытка вспомнить чуть не стоила ему жизни.       Первое время Сита вела себя в кабинете, как чужая. Читая важные бумаги, он то и дело косился на помощницу, сидевшую за другим концом большого стола. Сита явно ощущала себя неуютно: косилась по сторонам, сиротливо ютилась на краешке кресла, старалась вести себя бесшумно, словно любой громкий звук в этом помещении прогремит взрывом (Общение с Сайно не идёт на пользу…) Ловя на себе взгляд аль-Хайтама, она дружелюбно улыбалась ему. Стоило сделать вид, что он не смотрит, Сита вновь начинала дышать через раз, только бы сократить собственное присутствие в кабинете. Стремилась она к абсолютной невидимости, что ли?       Аль-Хайтам наблюдал за этими ужимками с внутренним непониманием — и насмешкой, что уж скрывать. Высокая, стройная девушка, которая вместо того, чтобы расположиться с удобством, принимает какие-то немыслимые для её роста положения — то ещё представление. Аль-Хайтам искренне не мог взять в толк, чем это обусловлено. Они почти сразу начали ходить вместе на обед — вне стен кабинета Сита вела себя нормально, значит, дело было не в нём самом. Он вообще отметил это сразу: Сита не испытывала никакого дискомфорта рядом с ним. Хайтам не любил пустых разговоров, ему было наплевать, если висела тишина — Сита тоже не болтала. По рабочим вопросам она всегда отвечала обстоятельно, не робея перед ним. Чем же ей так мешал кабинет великого мудреца?       Через пару недель этих безмолвных потуг слиться с интерьером он не выдержал.       — Если Вам не подходит кресло, то его всегда можно заменить, — обронил аль-Хайтам, не отрываясь от подписания приказа. Сита за другим концом стола вскинула голову, будто пойманная с поличным. Он поставил размашистую подпись, ещё раз пробежался взглядом по документу, отложил перо — и только после этого поднял на неё глаза. — Работать нужно с комфортом, с Вас же можно рисовать иллюстрацию к слову «дискомфорт».       — Это не… кресло… — пробормотала она. Аль-Хайтам приподнял бровь. Сита, быстро научившаяся читать его невербальные знаки, вздохнула. — У меня есть привычка, я с трудом её сдерживаю…       — Какая? — спросил он, готовый к чему угодно — соседство с Кавехом не прошло даром. Иногда он стоял на голове — уверял, что, когда к ней приливает кровь, ему приходят самые лучшие идеи. Хайтам на это язвительно заметил, что кровь в таком случае прольётся на ковры, которые Кавех будет чистить сам; приливать-то не к чему. Жизнь с ним научила Хайтама быть терпеливым к человеческой глупости и не удивляться странностям.       — Я… почти всегда хожу, когда работаю, — смущённо улыбнулась Сита. — Почти не сижу на месте, когда читаю что-то. Иногда даже пишу на весу.       Аль-Хайтам хмыкнул. Он всегда читал в тишине и в удобном положении — конечно, то, что ему интересно. Бумажная волокита оставляла его равнодушным, поэтому он тоже мог читать документы на ходу, хотя и предпочитал чудесное кресло Азара; хоть что-то после этого старика осталось добротное.       — Ходите, если Вам это так нужно. Теперь это и Ваш кабинет тоже, не нужно его стесняться. — Сита медленно кивнула на его прямоту. — Только постарайтесь писать на столе, чтобы не портить почерк.       — Спасибо, господин исполняющий обязанности великого мудреца. — Он бесшумно усмехнулся; Сита отлично угадывала моменты, когда будет уместна ирония.       Он тогда не знал, что эта привычка отдалённо попахивает каким-то скрытым внутренним безумием.       Сита носилась по кабинету, как заведённая. Поначалу, наверное, стеснялась, ошиваясь где-то в дальнем конце, около окон, зато спустя неделю вошла во вкус. Она мерила большое помещение чёткими шагами — хоть запускай её в оркестр Театра Зубаира вместо метронома. Если документ попадался сложный — все прошения проходили сначала через неё, он почти сразу доверил ей это, чтобы быстро избавляться от совсем уж плёвых или абсурдных, — она наворачивала такие лихие круги вокруг их рабочего стола, что спотыкалась об ножки кресла аль-Хайтама. В особо тяжёлых случаях бормотала себе под нос. К концу первого месяца, если помощница курсировала рядом, он уже бессознательно выставлял руку, чтобы сменить её траекторию — она даже не замечала, как её отталкивали. За почти полгода, что они проработали, Сита несколько раз спотыкалась на ступенях, которые вели к лифту в центре круглого кабинета.       Аль-Хайтам совершенно искренне поражался, как она не падала — загадка какая-то, давно должна была расшибить себе лоб. На его памяти она растянулась на полу лишь однажды — но тут он упал бы сам, если бы не владел собой в совершенстве. Она читала заявление об увольнении самого авторитетного мудреца Хараватата.       Первое время эти блуждания по кабинету рассеивали внимание, но он оставил все язвительные комментарии при себе, решив немного подождать. Заметив, как значительно улучшилось качество работы, аль-Хайтам забыл возмущения. А через месяц понял, что привык — без глухого стука каблуков не получалось сосредоточиться.       И почему-то так происходило только с Ситой. Дома Кавех колесил по комнатам — и иногда стоял на голове. Поведение соседа раздражало до трясучки. Поведение Ситы — нет. Быть может, потому, что она приносила пользу, в отличие от Кавеха? Или потому, что её блуждания задавали ритм мыслительной работе — в отличие от импульсивных телодвижений соседа, который метался по дому без какой-либо организованности?       Глупо было анализировать такую мелочь, но аль-Хайтам старался собрать картину с как можно бóльшим количеством деталей. Когда подозреваешь свою правую руку в покушении, важна любая мелочь.       На самом деле, ему было, о чём подумать — много всего накопилось, потому что аль-Хайтам проводил с ней целые дни напролёт. Вычёркивая в предоставленном Сайно списке одну фамилию за другой — перо в руке дрожало, так что пришлось позвать Кавеха и припрячь его к работе, чтобы не бездельничал, — аль-Хайтам почему-то подумал.       Если бы силы позволяли ходить, он бы тоже сейчас мерил шагами комнату.       Ну и задачку ты подкинула, Сита.