Чëрный Выброс

Атомные неприятности, которых Рэй опасался после дурацкой драки у Росшанских, не заставили себя ждать. Нет, воскресенье-то прошло просто замечательно. Даже не замечательно, а великолепно. Сэнед таки домучил ретранслятор и всё утро с энтузиазмом говорил по-русски. Очень старательно говорил и с явной гордостью за свои успехи в программировании ретрансляторов. И совсем не обижался, что вся семья Головановых, наблюдая результаты этого программирования только что не катается по полу от хохота. - Машина учебная будет вместе со мной, - тщательно выговаривал урмильский бэ-энчик, - Сначала смешные, потом красиво правильные. Мы с машиной ещё стихов будем потом написать! "Стихов" Рэйден откровенно боялся не выдержать и лопнуть, но вслух об этом говорить не стал. Сэнед улыбался от уха до уха, поглощал в невероятном количестве вкуснейших оладьи Галины Алексеевны и заялял, что хочет научиться "так же вкусно поваровать". Галина Алексеевна таяла, расцветала и подкладывала всем добавки. Отец авторитетно басил что необычная манера говорить только добавляет Сэнеду обаяния. Лилька хихикала, то и дело спрашивала, как будет по-гиарски это, вот это, а ещё вот это и обещала, что нарисует бэ-энчиковый портрет. В общем, это было восхитительное утро! Весëлое, уютное и по-настоящему семейное, что, увы, из-за постоянной занятости всех Головановых, бывало в их доме редко. Рэй был благодарен Сэнеду ещё и за это. А сам быстронейтронничек только что не мурлыкал, настолько ему было наконец-то хорошо и спокойно. Общая ноосфера переливалась солнечно-золотыми волнами тепла и довольства. Настроением проникся даже Семëн Семëныч - лез ко всем по очереди на руки, урча, как трактор и подставляя чесать меховое светло-рыжее пузо. Хотя обычно с него любви и ласки фиг дождëшься. Позавтракав, опять же все вместе, сели в машину и поехали в кино "Икар". Фильм, правда, был детский, про рыцарей и волшебников, но всё равно здорово. После сеанса ели мороженое на скамейке у кинотеатра, из туч выглядывало солнышко и даже первые жёлтые листья под ногами в кои-то веки не навевали на Рэя грусть-тоску. Потом родители повезли Лильку домой, а Рэй позвонил из автомата Оксане Росшанской. Гуляли по городу, заезжали на станцию. Хрусталëва, правда, не поймали, зато попили чаю у главного инженера. В общем, это было, наверно, самое лучшее в рэевской жизни воскресенье. Долгое-долгое и безмятежно счастливое. Домой оба активити ввалились чуть ли не в одиннадцать, едва волоча ноги от усталости и довольные, как слоны. Сэнед тащил букет из трав и пëстрых кленовых листьев, который торжественно вручил в коридоре Галине Алексеевне. Та пришла в восторг и даже за позднее возвращение не ругалась. Велела Рэю "брать с быстронейтронника пример", вот и всё. Рэй пообещал, что брать будет. Но даже самое чудесное воскресенье на следующее утро неизбежно становится понедельником. Противным, зябким, буднично понедельником с будильником, с пешкой и необходимостью тащиться в школу. Для Сэнеда, впрочем, тоже начались рабочие будни. За ним прислали машину из " Эпи-Центра" - Хрусталëв хотел как можно быстрее начать исследовать блоки в бэ-эновой памяти. В школе, не успел Рэйден толком вещи на карте толком разложить, к нему подскочил Тим Хлеборезов. - Ростька! Меня Анна Евгеньевна в раздевалке отловила. Велела передать, что она тебя вызывает! В смысле, после уроков просит к себе зайти. В смысле к ней зайти. Весь хлеборезкин облик являл сейчас ходячая аллегорию "Бессильное, хоть и трепетное сочувствие к падшему товарищу". Опущенная голова, глаза бегают, голос сиплый и чужой, руки теребят пуговицу рубашки на пузе. Прямо хоть статую с него ваяй - "Гонец, принесший дурные вести в дом брата". Братом и даже по-настоящему близким другом Хлеборезов Рэю, конечно, не был. Но зато весть действительно гаже некуда. Завуч Анна Евгеньевна Бельская вряд ли сделалась за выходные милее и доброжелательнее. Скорее наоборот, учитывая рэев побег с её первого в году урока. А некоторые хулиганы и так-то совсем не зря отчаянно непристойно, зато идеально метко соединяли первые буквы её должности, имени и отчества с полной фамилией. В одно слово, по форме прилагательное. Это была самая исчерпывающая характеристика из всех возможных. Все шесть уроков Рэй просидел, словно на иголках. Даже любимое зоноведение. Внешне, конечно, ни словом, ни жестом себя не выдавал, а от считывания воздвиг себе защиту, которой научился в Храме. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь подумал, что активити первого блока СвАЭС тьфу, сказать противно - школьного начальства по-настоящему боится! Но ведь боялся же! Ненавидел себя за этот позорный страх, но всё равно боялся. Кое-как вытерпев учебный день, нарисовав в тетрадях целые заросли игналинских труб разной степени кривоты и тысячи тысяч раз прокрутив в голове будущий разговор с З.А.Е, Рэйден отправился на казнь. К его неприятному удивлению, Бельская была в своём кабинете не одна. К её столу, заваленному бумагами и классными журналами был продвинут ещё один стул, на котором, нервно постукивая ручкой по блокноту, возвышалась монументальных размеров тëтка в милицейской форме. Но это ладно! Гораздо хуже было, что, растерянно пробежав взглядом по кабинету, Рэй увидел ещё и своего отца. Причём не на стуле, не в кресле, а на облупленной скамеечке у стенки. На которую обычно сажали ругаемых младшеклассников, ну, или посетителей, совсем случайных и неважных. Виктор Петрович сидел неподвижно, как древний сфинкс, держа свой толстый рабочий портфель на коленях. С лицом, по-древнеегипетски непроницаемым. - Здрасьте! - буркнул Рэйден, стараясь, чтобы в голосе прозвучало хоть сколько-нибудь смущения. Миролюбивого такого смущения, типа "Ну, давайте, я тут поизображаю для вас очень кающегося без пяти минут комсомольца, вы исполните свой педагогический долг, и мы все наконец пойдëм обедать". - Здравствуй, здравствуй, Майно-Коломенский, - масляным голосом пропела Бельская. Масло явно было оружейным, и им смазывали винтовку перед расстрелом. Чтоб уж наверняка не заклинило. Лезть в завучевскую ноосферу Рэю не хотелось, противно. - Расскажи нам, пожалуйста, - продолжила З. А.Е свою арию, - С каких пор для советского школьника, почти комсомольца, стало нормой совершенно бандитские поведение? Игнорировать учителей на уроках, приходить и уходить, когда заблагорассудится? Устраивать драки? Расскажи! А мы с твоим отцом и товарищем капитаном с удовольствием послушаем. Вот в ноосферу отца Рэй сейчас с радостью бы заглянул. Но там висела защита, ничем не хуже его собственной храмовой. Не ломать же... Милиционерша тоже молчала. Лицо у неё было усталое, серое. - Майно-Коломенский, мы тебя очень внимательно слушаем, - напомнила о себе З. А.Е. Почему-то все педагогические беседы начинаются именно так. "А расскажи-ка нам, мил человек, как ты научился получать двойки и хулиганить?" Интересно, на какой такой ответ подобные реплики рассчитаны? "Спасибо за вопрос, это было сложно, но я много тренировался?" В пыльное оконное стекло билась жирная муха. Рэйден перевëл взгляд на неё и стал представлять, что это американский бомбардировщик. Он хочет прорваться к мирно спящему Новгороду, но сверхмощное силовое поле, изобретëнное в "Эпи-Центре", не пускает. Детсадовщина, конечно, но лучше уж на мухе внимание сосредоточить, чем на завуче. Или на сфинксообразном отце. Бомбер не пройдëт! Интересно, сколько энергии должно жрать такое поле? Наверно, целый энергоблок должен работать... - Майно-Коломенский, я, кажется, задала тебе вопрос! - Анна Евгеньевна, он, кажется, был риторический. Рэй не отрывал взгляда от мухи. Пропали всё пропадом, ну, не умеет он с людьми разговаривать! До сих пор. У них вечно, какие-то формальности, условности. Эти, как их, социальные игры. Вот сейчас Бельская от него явно ждëт чего-то, но вот чего? Угадывать придëтся, или считывать. А залезать к ней мозги тошно... - Ты ещё и иронизируешь, Майно-Коломенский? - З.А.Е соорудила на лице страдальческое выражение. "Вот видите?" - вопрошал её осуждающий взгляд, - "Я с ними по-человечески, А они... " - Я? Нет... - Что "нет"? - Не иронизирую. Я не понял вопроса. - Вопрос уже может встать о твоём исключении из школы! - зашипела Бельская, - И это в самом начале учебного года! Восьмой класс! Взрослые лбы уже! Вот, скажи мне, Майно-Коломенский, только правду! Почему ты на уроках не слушаешь? - Я слушаю, - сказал Рэй, - Когда могу. З.А.Е. трагедийно сцепила руки перед грудью. - Нет, вы слышали? "Когда могу"! Поведайте же нам, столь занятый и ответственный товарищ: чем же таким вы сейчас так озабочены, что не можете! - У меня важное дело в ноосфере, - ответил Рэй. Совершенно спокойно и серьëзно, между прочим, ответил. Но Бельская почему-то только что не задымилась от злости. - В ноосфере! - вскипела она, - В ноосфере! А оценки ты собираешься тоже зарабатывать в ноосфере? Впрочем, судя по классному журналу за прошлый год , именно что так и собираешься. Одни отлично по всяким структурологиям! А на остальных уроках ты энергоблоки рисуешь и в окно глядишь! Это была сущая неправда. По крайней мере, по половине предметов у Рэя тоже было "отлично". Но воевать с Бельской по этому ничтожному поводу он не стал. - И ты даже не задумываешься, что подводишь весь класс! Между отрядами идёт, между прочим, товарищеские соревнование по учëбе и дисциплине, А ты весь коллектив тянешь назад. Ещё бы! Для тебя же это совершенно не важно. У тебя станция, ноосфера, инопланетяне эти твои религиозные. Тебе и так неплохо. А об окружающих думать - правильно - зачем? Какое тебе дело, что для них это важно по-настоящему, что они стараются, соревнуются с полной отдачей. Тебе плевать! Завуч не может не знать, что эти самые соревнования, ею же, кстати, и придуманные, никого из старшеклассников всерьëз не волнуют. Что с полной отдачей классы третьей школы соревнуются разве что в футбол. Что в их восьмом "А" даже круглый отличник Дайичи и чеканно-принципиальная Лена Заренкова на штурм первого места в этом дурацкое марафоне не рвутся. Бельская прекрасно всё понимает. Так зачем сейчас это враньё? - Давайте лучше спросим его о другом, - холодно заговорила милиционерша, - Учëба, соревнования - это дела школы. А вот драка в субботу - совсем другой коленкор. - Да, драка, - злорадно подхватила З.А.Е, - Безобразная драка в гостях! При девочках! - У пострадавшего Сергея Смирнова врачи диагностировали последствия радиационного поражения, - изрекла милицейская тëтка. Без обвинения, без злобы. Просто сообщила. - Мы, слава богу, живём в аномальной Зоне, - мрачно напомнил Рэй, - И у нас прекрасно умеют лечить лучевую болезнь. Рассказывать, что этот пострадавший был свински пьян и сам первым на него накинулся, Рэйдэн не собирался. Это будет волей-неволей звучать так, будто он оправдывается. А оправдываться, когда не виноват - значит стать совсем жалким. Храмовик не вправе терять достоинство. Никогда. Грех это. - Умеют, - кивнула милиционерша, - Но его мать написала заявление. Рэй ошарашенно взглянул на тëтку. - Какое такое заявление, товарищ капитан? Толстуха пожала плечами. - Ну, какие к нам бывают заявления? Хулиганство. Причинение вреда здоровью. - Великолепно! - Бельская издевательски похлопала в ладоши, - Просто великолепно! Приëмный сын председателя горисполкома Голованова напивается пьян, набрасывается на мальчика, избивает его, облучает! Майно-Коломенский, ты понимаешь, что тебе светит колония? А так как здесь у нас исправительного заведения для подростков нет, поедешь ты за Периметр! На Большую Землю! Позор на всю школу, да что школа - на весь город! Как тебе это нравится, Коломенский? Долго и планомерно добивался, да? В голосе завуча прорезались визгливые истерические нотки, причём, больше не испуганные, не возмущëнные, а скорее наоборот - злобного торжества. Без всяких считок, без всякой ноосферы Рэй с беспощадной ясностью понял: З.А.Е сейчас именно радуется. Мелкой, гнусной радостью человека, дорвавшегося наконец до возможности сделать гадость тому, кому завидует, перед кем пресмыкался. Ему стало невыносимо мерзко. Захотелось наплевать на всё и просто свалить отсюда телепортом. И пусть делают, что хотят. Усилием воли он задавил это желание. На Бельскую-то плевать, но здесь капитан милиции и отец. И... он внутренне похолодел - неужели действительно отправят на Большую Землю? Жить без станции, без аномалий, без других активити, просто дышать каким-то иным воздухом, не воздухом Зоны? Он же этого не выдержит, он умрëт... - Товарищ, капитан милиции, простите, не сказали вашу фамилию! Виктор Петрович Голованов наконец перестал быть сфинксом, ожил, встал с дурацкой жëсткой скамейки. Совершенно мирный и безобидный на вид, сухонький, невысокий, в скучном сером костюме. Таких часто называют "мужичками" и "человечками". И любят снимать в комедиях. Старомодные очки, портфель, седеющие и редеющие остатки когда-то роскошной кудрявый шевелюры. Но когда он встал, показалось, что вокруг по-грозовому сгустился воздух. - Новикова. Алла Олеговна, - запоздало представилась милиционерша. - Ну так вот, Алла Олеговна. С вами мы поговорим чуть позже и в более спокойной обстановке. Надеюсь, вы окажете мне любезность прокатиться в моей машине. Капитанша кивнула, Рэю показалось, что сдавленно. - А теперь с вами, Анна Евгеньевна, - отец сделал шаг к завучевскому столу, В вашей же манере. Расскажите нам, почему вы считаете меня отвратительно плохим телепатом и ещё более никуда не годным отцом? Где и когда я давал повод так думать? Бельская громко и смешно икнула. Виктор Петрович продолжил. - Вы пригласили меня сюда, точнее, не пригласили, а притащили. Вы позвонили мне на работу, сказав, что в школе ЧП. Я проверять не стал, сразу бросил всё и поехал. Если честно, за сына испугался. - Приëмного сына, - зачем-то уточнила завуч. - Моего сына! - отрезал Виктор Петрович, - Ну так вот, продолжаем. В школе, оказывается, ничего плохого не происходит, а драка была в каких-то гостях. И я слишком хорошо знаю своего, - он выделил голосом это слово, - Своего сына, чтобы поверить, что он просто так ни с того, ни с сего набросился на бедного мальчика. - Я говорю со слов Татьяны Смирновой! - залилась краской завуч. Теперь очередь злорадствовать перешла к Рэю. - Я сам поговорю с Татьяной Смрновой. И с мальчиком. Я разберусь. А вот вам, возможно придëтся подумать о заявлении по собственному. Неприятное лицо З.А.Е побледнело, потом покраснело. Ярко напомаженный рот хлопал по-рыбьи. - А теперь мы всё-таки едем домой обедать, - нанëс Виктор Петрович последний удар, - Алла Олеговна, прошу вас! Милиционерша встала, противно заскрипев стулом. - До свидания, товарищ Бельская. Завуч только сухо кивнула. Если бы Рейден получше разбирался в людях и их играх или всё-таки не побрезговал залезть к З.А.Е-и-так-далее в мозги, он ощутил бы невыносимая жгучий горечь поражения. Впрочем, ему, пожалуйста, было всё равно. Домой ехали, что не удивительно, в полном молчании. Думая каждый о своём. Милиционерша просто дремала. Теперь, сидя рядом с ней, Рэй мог, развернувшись на кресле, ясно рассмотреть печать привычной многодневной усталости на широком некрасивом лице, мешки под глазами, тоскливо опущенные уголки тонких губ. Чернильное пятнышко на толстом пальце. Капитана Новикову почему-то стало просто жалко. И не страшная она совсем, а просто предельно задëрганная жизнью тëтка. И как вообще здесь в Зоне человек может дойти до жизни такой? Оперативники майора Кострова вот например почему-то совсем другие. Они тоже, конечно, бывают и нервными, и усталыми, и злыми, но... как-то по-другому. У них это всё - как случайный налëт ржавчины на железе. Чисто внешнее, зависящее от обстоятельств. А вот у толстой капитанши, похоже, усталость давно уже внутренней сутью стала. И это ужасно неправильно! Как резкий диссонанс в ноосферной волне, как перегрев одной или нескольких сборок в активной зоне реактора, как... В общем, нельзя жить в Зоне с такой сутью, с таким сердцем! Вот бы ей помочь, вот только Рэй мучительно не может придумать - чем... - Привет! - коснулся его разума телепатический импульс Сэндай, - Ты как там? А меня, видишь, в "Эпи-Центре" научили долгие сеансы личной связи держать менее энергозатратно, чем я на Урмиле мог. Здорово, правда? - Здорово! - согласился Рэй. На душе моментально потеплело. Всё неприятности и порождëнные ими чëрные мысли начали как бы скукоживаться и от ползать в сторону. Сэнед - солнышко! Местами, правда, страшненькое, если начинает рассуждать не как сказочный маленький принц, а как аналитик со зловещей Иссы. Но всё равно солнышко! И чего ради его Чернобыльников так невзлюбил сходу? - Мы тут вообще так замечательно сидим с вашими учëными! - - А память твоя как? - обеспокоенно спросил Рэй. - Пока никак, - светлоярский активити словно воочию увидел, как Сэнед печально опустил голову, как улыбка сразу сбежала с его губ, как он вздыхает, тяжело и виновато, по обыкновению крутя в руках ретранслятор. И пожалел о своём вопросе. - Мы кое-что смогли всё-таки наработать. Чисто логически. Кое-какие цепочки скомпоновали, кое-какими умными вопросами задались. Домой приеду - всё расскажу в подробностях, вот. - Ну вот видишь? - Рэй заставил себя улыбнуться и изо всех сил сосредоточился на том, чтобы переслать улыбку Сэнеду. Кажется, получилось, бэ-энчик, вроде бы, приободрился. - Самое противное знаешь что, Рэй? - в этой телепатический реплике Сэнеда уже не чувствовалось ни виноватости, ни обречëнности, только вполне деловая озабоченность, - Хрусталëв говорит, что в такой ситуации важнее всего иметь координату мира. Меридианную привязку. И беда в том, что, как раз её-то я дать и не могу. Во всяком случае, пока. - Получится, Сэнед! - Рэй постарался вложить в сообщение как можно больше уверенности, - Мы её накопаем, вот увидишь! - Ой, меня тут зовут, извини! - рискнул бэ-энчик, - До связи. Оставшись один в собственной голове, Рэй снова помрачнел. Координата - это серьëзно. Её отсутствие как бы не сделало напрасным и бессмысленным всё остальное. Вот о чём надо сейчас думать, а не про Бельскую и милицию. Врайлы бы сожрали рыжего и глупого Сергея Смирнова! Чëрная "Волга" ехала к дому Головановых самой длинной дорогой - через нарядный широкий проспект Энергетиков. По просьбе отца шофëр давал бедной милиционерше время хоть немного поспать, а Рэю - хоть немного остыть. Хотя этого последнего уже и не требовалось - Рэйден уже не думал о Бельской. Он думал о Меридиане. Тем, кому посчастливилось жить на Меридиане, не нужны космические корабли. Меридиан соединяет миры и параллели миров напрямую не через пространство, а через ноосферу - живую память Вселенной. И между ними не летают, а ходят. В буквальном смысле - ногами. Пример того, как простецки может выглядеть для стороннего наблюдателя процесс невообразимой сложности. Для этого самого наблюдателя перемещения по Меридиану похожи на забавное колдовство из детской настольной игры с кубиками и стрелочками. Вот только кубики бросает Зона, условия придумывает ноосфера, а фишкой становится сам путешественник. И играет она без соперников, зато в многослойности-многомерности. Сам Меридиан чисто внешне ничего особенного собой не представляет. Не зная, что это, собственно, такое, его не всякий у себя под ногами-то сходу различит. Нет, на некоторых участках, конечно, можно увидеть и странности, и роскошь, и чудеса. Где-то обрамляют Меридиан с обеих сторон немыслимой красоты ажурно-кружевные кованые ограды из самых драгоценных металлов, и ворота в этих оградах распахивая створки, вызванивают нежную мелодию. Где-то взметаются над ним высокие изящные арки, увитые пышными цветами. Где-то вдоль всего Меридиана горят неугасимые костры в громадных бронзовых чашах, с величайшим почётом вынесенных специально для этого из древних царских гробниц. И следят за огнями и чашами особо избранные жрецы и жрицы. В общем, от мира к миру - своё. Неповторимое. Но что бы не отмечало петли и повороты Меридиана, хоть розы из хрусталя, хоть колючая проволока, это всегда результат труда окрестных жителей. Сам же по себе Меридиан выглядит до разочарования просто. Всего-то лишь вьëтся даже не дорога, а дорожка. Довольно узкая, не шире метров пяти, чаще всего грунтовая и довольно разбитая. Если и есть на ней асфальт или бетон, то отдельными маленькими участками, и непременно старый, растресканный, с пробивающейся там и сам травой. Да и на грунтовой части тоже трава там и сям, то отдельные растеньица, то ласковые пушистые островки и гривки. Самая обычная на первый взгляд. Трава и трава, с тонкими колосками на ломких стеблях и узенькими листьями-ленточками. Вот только она голубоватая, и никогда, даже в самый раскалëнный летний полдень не высыхает на ней роса. А если прийти зимой и выкопать меридианную траву из-под снега, то она живая и нисколечко не утратившая нежного и свежего чуть горьковатого аромата. Если просто идти по Меридиану, как по самой обычной дороге, особо не думая ни о чём, то очень быстро доберëшься до места, где заросшая голубой травой грунтовка окончательно истончается, превращаясь в совсем уж несолидную самого деревенского вида тропку. А та через несколько шагов ныряет в густые заросли шиповника, из-под которых ещё и брызжет маленькими молниями, угрожающе треща, аномалия "электра". Обойти кусты кругом, конечно, можно, но с другой их стороны никакая дорога или тропа не выныривает. Рядом с "электрой" из густой травы, уже обыкновенной, не меридиановской, торчит ярко-красный "предзонник" - по-научному "стенд слежения и информирования", металлическая прямоугольная тумба с экранчиками, на которые выводится всякая полезная цифирь. На блестящем предзонничьем боку табличка " Внимание, прямое сопряжение! Светлояр - Аришма". Стенд чуть слышно басовито гудит и немножечко вибрирует, уютно так, словно старый холодильник. А Меридиан продолжается дальше, но начиная отсюда, бежит уже по вельгенской земле, то-есть почве. Там у них тоже стоит предзонник, только местный. Тëмно-синий, более узкий, и круглый в сечении. Если встать в метре от красного стенда справа и сделать шаг - выйдешь уже в другой мир. Там даже немного комфортнее. Там параллельно Меридиану проложено шоссе и ходит автобус до города. Для тех, кто вышел из другого мира, проезд бесплатный. Есть ещё два прямых сопряжения. Одно возле автобусной остановки у дачного кооператива близ села Трубачи. Оно ведёт в славный атомград Сосновый Бор, на берег Финского залива. Это другая параллель Земли, там у них уже двадцать третий век. И тамошний НИИ ПСП (Прямого Сопряжения Пространств) оказывает Светлояру шефскую помощь едва ли не с самого Инцидента. Из "тамошнего" Ленинграда родом Арсений Никитич Хрусталëв, основатель Специальной Научной Группы "Эпи-Центр" и ещё куча всевозможных хороших людей, переехавших в Светлояр ради изучения здешней Зоны. Второе ПС (На жаргоне сталкеров непочтительно "псина" и "сопля") находится почти возле самой станции, с территории которой доставшийся светлоярцам кусочек Меридиана, собственно, и выныривает. Там Сэйена, тоже город атомщиков. Интересно, что тамошнее человечество явно произошло не от приматов, а от крупных кошачьих. Ходят слухи, что у них есть даже рудиментарные хвостики. В Сосновый Бор, (А оттуда телепортом или магнитной электричкой в Ленинград), в Сэйену и в Аришму попасть проще простого, и весь город знает, как это делается. Там даже детсадовская малышня по куче раз пребывала. И бабушки-божьи одуванчики. Со всем остальным сложнее. И не у каждого получается. А среди тех, у кого получается, абсолютная редкость те, у кого получается без каких-либо затруднений и ограничений. Искусство ходить по Меридиану начинается с умения его слушать. Нет, разумеется, не в буквальном смысле - самыми обыкновенными ушами. Разумом и сердцем слушать. (По-научному это зовут скучнее: устанавливать информационно-энергетический резонанс). Хотя любой из таких слушающих с восторгом будет рассказывать именно о музыке Меридиана. Он действительно звучит, для каждого по-своему. И под эту музыку так хорошо шагается по извилистой полузаросшей дороге, что странник не сразу и замечает, что вокруг давно уже не привычное, до последней чёрточки знакомое пространство между Светлояром и станцией, а что-то иное, таинственное, может быть даже волшебное. Это называется "идти по песне", и вот так вот - неудачу, отдаваясь на милость Зоны, бродят по Меридиану самые разные люди и целые научные экспедиции. Их называют "резонансными сталкерами" и не очень-то радуются, узнав, что кто-то из близких стал одним из таковых. Потому что они слишком часто не возвращаются. Ещё бывают совмещающие и перемещающие аномалии, самые разные. Всевозможные "капли", "свëртки", "врезки"," шумовки", "миксеры". Одни живут всего несколько дней и ведут фактически в никуда, другие существуют чуть ли не со дня Инцидента, становясь только мощнее, обросли длинными бородами всяческих баек и дали материала на диссертации не одному десятку структурологов и флюктуологов. Такие "знаменитости" носят не безликие номера, а самые настоящие имена, знакомые каждому обитателю Светлояра и ближайших окрестностей. И в любое время года вокруг них целое столпотворение разноцветных экспедиционных вагончиков. Через аномалии тоже можно попадать в иные пространства. Если хорошо знаешь их, аномалий, свойства и соблюдаешь правила их игры. Детей, приезжих и прочий шебутной и неподготовленный люд к этим вагончикам, конечно же, на выстрел не подпускают. А ещё бывают так называемые "привязочные" координаты. Нет, это не скучные ряды сухих цифр на потëртой карте, да и бумажную карту многомерного Меридиана попробуй ещё нарисуй. И не сигнал, который должно ловить какое-нибудь там хитрое ленинградское устройство. (Хотя устройства, конечно же, тоже существуют). По сути это путеводный знак, подаренный самой Зоной - некий сложный визуальный символ. Настроишься на него, удержишь перед внутренним зрением - и уже через несколько секунд окажешься в том мире, который этот символ обозначает. Если не ошибëшься, конечно. А ошибëшься - промахнëшься, и где тогда окажешься, только одному Меридиану известно. Привязочную координату можно считать. Из памяти того, у кого она там есть или просто с общей ноосферы. И перемещение с помощью координат - всегда самое быстрое и надëжное. И так можно хоть целую большую многолюдную экспедицию куда надо перетащить практически за несколько минут. Сам пришёл по координате, осмотрелся на местности - и включай ленинградскую маячно-пеленговую машинку. По сигналам которой сориентируются уже все остальные. Координаты бережно хранят в памяти - своей собственной и больших машин. Радостно дарят друзьям и ревностно берегут от врагов. Потому что без них - как в старой смешной песенка без воды, "не туды и не сюды". И нет ничего страшнее для сталкера, чем потерять координаты родного мира. Ведь без неё же - страшно подумать - не получится вернуться. А то, что произошло с Сэнедом ещё страшнее. Без координаты Урмилы, точнее, урмильской Зоны никто не сможет предотвратить аварию. Всё окажется напрасным - похищение ВИУРа, заполошный побег с Иссы, даже ссора Рэя с Точкой Чернобыльниковым. А каково жить на свете, потеряв родную станцию, Рэйден запрещал себе думать и изо всех сил старался не считывать. Слишком ужасно. Непредставимо жутко, невыносимо. Машина остановилась. Увы, даже самая длинная и в объезд дорога когда-нибудь неизбежно кончается. А значит, вплотную придвинулся тоскливый обед и гадкий разговор с милиционершей. Что он окажется гладким, Рэйден нисколько не сомневался, а держать словесную оборону был сейчас совсем не готов. Хорошо, хоть Сэнеда дома нету! Рэю сейчас было всех жалко. Остро, пронзительно, до боли в груди всех жалко! Отца, неведомую станцию Майтирэн, толстую капитаншу, неприкаянного Тошку с его аварией, Фукусиму Дайичи, потому что он тоже с аварией и весь Меридиан с его известными и неизвестными Зонами, сливающимися в одну потенциально бесконечную Глубокую Зону. Мир казался щемяще хрупким и до обморочного страха беззащитным. И хотелось немедленно побежать куда-то, сделать что-то такое... Непонятно что, в общем, сделать, но чтобы всех и вся грудью закрыть. Нарастая, билась в сердце тревога, жгучая, требовательная, мучительно ищущая выхода. Не отмахнëшься, не задавишь в зародыше, не затолкаешь поглубже внутрь, не выпихнешь на самый краешек восприятия, отвлëкшись на слова и дела простые, земные и практичные. Активити Рэйден, сталкер и "эфирщик" со стажем, увы, был отлично знаком с этим чувством, из тысячи других узнавал его. Безжалостный напряжëнный пульс предощущения близкой общей беды. Беду он всегда и означал - неумолимый беззвучный набат в мозгу. Так реагировал чуткий разум псионика на сигнал бедствия, летящий из глубин вселенной. И оставалось только изо всех сил сосредоточиться, вслушаться, настроиться. Считать, что происходит и где, разглядеть внутренним зрением хоть какие-то подробности. И передать спасительную информацию дальше - тому, кто сможет помочь, тому, кто знает, что делать. Обычно, Рэй вызывал майора Кострова. Голоса отца и капитана Новиковой доносились словно через вату. На какие-то из их реплик он даже реагировал, совершенно машинально, не вдумываясь. Так же автоматически отмечал какие-то детальки внешнего мира: вот уже стоит на столе обед, вот капитан Новикова, вроде бы, уже улыбается... А вот наконец отец заметил что-то неладное, спросил: не болит ли у Рэя голова и велел идти в свою комнату. Голова и вправду начинала болеть, и это ужасно мешало концентрироваться. Рэй старался изо всех сил, напрягая все силы разума, чтобы расшифровать проклятый сигнал, чтобы увидеть и понять хоть что-то конкретное. Но импульс ускользал, не давался, "размазывался". И только билось кровью в висках, достигнув, казалось, уже силы железнодорожного грохота, змеино-шипящее, зловещее, обжигающее нездешним холодом: Исса-Исса-Исса-Исса. Чуть позже через грохот и шипение пробилось что-то мерцающе-прохладное, голубое, доброе и успокаивающее. Обняло, как умеет обнимать ласковое море или тепло костра, погасило тревогу, подарило спокойную, мягкую, медово-мятную какую-то тишину. Кто-то из псиоников Храма пришёл на помощь. Головная боль ушла, стало тепло и безопасно. Куда-то подевались внезапно стены комнаты, пол стал водой, а диван превратился в лодку и поплыл, покачиваясь. Там, на другом берегу квартиры сияя россыпью огней, ждала прекрасная Игналинская АЭС... Но это уже начинался сон. Проспал Рэй до вечера. И проснулся спокойным, свежим и отдохнувшим. Теперь следовало поговорить с отцом. Уже по-человечески, не умирая внутри от страха за всё мироздание и беззвучного грохота в мозгу. Попили чаю с бубликами. Рэй, помогая себе телепатией для пущей иллюстративности рассказал без атаки всё о событиях последних дней. Иссяк. Помолчали. - Не напишет она, конечно, по собственному, - вздохнул Виктор Петрович, - Зря я так. - Почему? Рэйден поëрзал на диване, придвигаясь поближе к приëмному отцу. Тихонечко бормотал телевизор, что-то вещая об ужасах американского империализма. "Ящик" был из будущего - плоский, с пультом-ленивчиком. Голованов пощëлкал кнопками, меняя скучное политическое обозрение на эстрадный концерт. - Потому что приказать-то я, как раз, не имею права. У них своя контора, у нас своя. - Пап, но ты же в городе главный... - Угу. Главный. По-зарубежному выражаясь, мэр. А толку? Официально устного приказа мало, не в Храме у тебя. Официально надо комиссию привлекать, РОНО, собирать доказательства профнепригодности, то, сë. Так что извини, это я так, со зла. Усталая милицейская тëтка, как бишь её там, Новикова, уже давно ушла. Точнее, укатила на головановской "Волге" с шофëром. В общем-то, она действительно оказалась совсем не злой, просто замотанной до предела. В гостеприимной головановской квартире капитанша оттаяла, разомлела. Даже начала травить какие-то байки с работы. Заодно объяснила и что Большой Земли бояться не надо, наоборот - есть закон, согласно которому альты не могут без особого на то разрешения покидать территорию Зоны. Всё это Рэю пересказывал Виктор Петрович, сам он днём был совсем не в состоянии воспринимать. А вот Бельская по мнению председателя горисполкома, наоборот, к мрачной бетонной стене Периметра опасно приближалась. - Она ужасная, правда? - Рэй по-кошачьи потëрся об отцовское плечо носом, но тут же застеснялся и отстранился, - Да у нас вся школа знаешь, какой рок-н-ролл спляшет, если её попрут? - Догадываюсь. Более того - собираюсь попереть. С комиссией и доказательствами. Вот только дело это долгое, а она на прощание совсем тебя изведëт. - Ничего, потерплю. Тем более, что не до неё сейчас. Есть дела поважнее. Догадываюсь. Кстати, как вы её зовëте? Когда уверены, что она точно не слышит. -Да никак. Некоторые сокращают по буквам: - Завуч Анна Евгеньевна. А потом фамилия. На догадку Виктору Петровичу понадобилась секунда. Спустя которую он совершенно по-мальчишески заржал. Рэй тоже рассмеялся, правда, вышло как-то не очень весело. - Пап, - спросил он, когда Голованов опять посерьëзнел, - А почему вообще бывают люди такие? - Такие это какие? Как Бельская? - Ну, да. Виктор Петрович задумался. - Понимаешь... У человека есть кое-что общее с этой нашей Зоной. Вот Меридиан, он по сути что такое? Да в общем-то ничего, провод космического масштаба, по которому энергия течёт. - Угу, - кивнул Рэй, - Демиургическая. - Да хоть сепулькирующая! Для сепулькации сепулек. Важно, что она течëт и влияет на окружающую реальность, там возникает Зона. Которая в свою очередь сама начинает создавать. Да такое, что все учëные классического толка хором стонут, что над ними просто издеваются. Рэй хихикнул. Стонов исследователей-новичков он сам наслушался предостаточно. - Ну так вот, сын, люди - то же самое. В них есть сила, основа, потенциал для всего. Вообще для, всего. Хоть святости, хоть полной подоночности. И что именно на этой основе вырастить, только от самой личности и зависит. - Голованов снял очки, потëр переносицу. И тихо добавил. - Человек - это сложно, сынок. Очень. - Угу, - Рэй понурился, - Очень. Если честно, я людей не понимаю. Точнее, некоторых понимаю, а других - совсем нет. - Ну, и кого же ты понимаешь? - Ммм, тебя, операторов из моей любимой пятой смены, эпи-центровцев, Кострова, всех Воинов Храма, - старательно перечислил Рэй. Ещё Оксану немножечко. - А кого не понимаешь? Всех остальных? - Угу, - тяжело вздохнул активити, - Ну, вот, например, та же З.А.Е. Ей же просто нравится всех изводить! Не понимаю. Или этот тип, с которым я подрался. Он же первым на меня накинулся... Почему, зачем? Говорил, что ему Оксана нравится, но я вообще не понял, причëм тут это? - Ну, это, как раз, просто, - Виктор Петрович чуть улыбнулся, - Раз Оксана ему нравится, то он хочет с ней общаться, дружить... - Так и я тоже хочу! - перебил Рэйден, - Вот и дружили бы все вместе! И в экспедиции вместе ходили, и... - Ты опять не понял. Впрочем, в этом, так сказать, разрезе своей жизни люди и сами себя часто не понимают. Виктор Петрович погрустнел. - Пааап? Ты чего? - Да так. Вспомнил кое-что. Из юности. - Расскажи! - А чего рассказывать? Он встал, прошёлся туда-сюда по комнате, потом тяжело сел обратно, сцепив в замок руки и глядя в пол. - Рассказывать-то особо нечего. Мы в Ленинграде учились в юности. Галя, я и эта Аня Бельская. Она, правда, была из другого ВУЗа, мы на каком-то городском мероприятии познакомились. Точнее, Галя познакомилась, А потом меня познакомила... А дальше классический такой треугольник. Неравносторонний. - Да, знаю я, что такое треугольник, пап! В книжках часто бывает. - А книжки, они все так или иначе про жизнь. Мне, кроме Галочки никто был не нужен, ни тогда не сейчас. А Аня... Странно Аня. Вроде и муж, и дети почти взрослые. А всё мне что-то доказать пытается. - А я-то причём? - надулся Рэйден. - А ты, может, и не причём. Я это вспомнил, как пример. Этот твой парень, хочет, чтобы Оксана была, ну... Как Галина для меня, понимаешь? - Теперь понял. И что же, мне с ней теперь не дружить, что ли? - Рэй окончательно разозлился. Он ненавидел, когда ему пытались указывать. - Почему не дружить? Очень даже дружить! - отец сжал его плечо, - Потому что выбирать всегда должна девушка. Так в природе заведено. Рэй вспомнил всё, что успел узнать о брачном поведении животных и хихикнул от мысли, что у венцов творения, оказывается, всё точно так же. Злость прошла. - А что из этого в итоге будет, время покажет, - завершил свою мысль Виктор Петрович, - Важно одно: настоящие мужики женщину ни к чему не принуждают. Никогда. - Тогда я ему ещё раз морду набью! - воодушевился Рэй, - И пусть не принуждает! - Нет уж, не надо! - шутливо замахал руками Виктор Петрович, - Рэюшка, пойми! Ты слишком намного превосходишь обычных людей. Об этом надо помнить. Всегда. И поэтому людей тебе придëтся научиться беречь. Иногда - от самого себя. Прежде всего от самого себя. - А плохих людей что - тоже? - Рэйден опять набычился, на этот раз - на такую вопиющую несправедливость. - А плохих людей, Рэй, как я думаю, не бывает. Бывают только люди, выбирающее плохое. Эта мысль активити понравилась. Она была мудрой и походила на поучения Храмовников. - Я сейчас, пап! Он сбегал к себе в комнату и записал эту мысль в чëрном кожаном блокноте, в который вносил всевозможные нравящиеся ему цитаты, составы рок-групп и храмовские ритуальные формулы. Потом вернулся. - Не думал, что ты меня начнëшь при жизни цитировать! - усмехнулся Виктор Петрович. - Не думал, что ты начнëшь ни с того, ни с сего меня считывать! - парировал Рэйден. - Я и не считывал, я догадался. Пойдём, ещё раз чайку попьëм. А то скоро мама с Лилей вернутся. И наши мужицкие разговоры не должны касаться нежных дамских ушей. - Пошли! Я чайник поставлю. Рэйден убежал в кухню, с чем-то шумно завозился там. Виктор Петрович подошёл к окну, взглянул на город, на его разноцветные огни, такие празднично яркие на фоне густо-синих гуашевых сумерек. Вот и вырос его мальчик. Вот и ворвались в его безмятежную жизнь все бури и тревоги человеческого мира, встали на её пороге вековечные тайны, которые каждый может разгадать только сам. Не рано ли? Пожалуй, рано, слишком рано. Ведь на самом-то деле Рэю три года. Просто родился он на вид сразу двенадцатилетним. Просто младенцами активити, похоже, слава Меридиану вообще не бывают. Сначала формируется душа реактора, потом она обретает себе тело, внешне полностью похожее на человеческое. И более-менее самостоятельное. Даже читать и писать, по крайней мере, на языке своей родины, откуда-то умеющее. А ещë - виртуозно управляющее любыми агрегатами станции. Причём, иногда не только с помощью пультов, но и просто впадая в некий транс - одной только силой разума и воли. Голованову рассказывали, как тот же Рэй, двух суток от роду, выполнял сложнейшие операции, за которые не всякий ветеран энергетики сходу возьмëтся. А вот на мир вокруг активити смотрят взглядом чистым и незамутнëнным. То, что любой "человеческий детëныш" впитывает в буквальном и переносном смысле с молоком матери, активити приходится разъяснять. Не случайно одна из любимейших книг у Рэя - до сих пор рассказы о Маугли. Он и сам своего рода Маугли. Знающий больше чем всё о контролирующих стержнях, активных зонах, трансформаторах, насосах и турбинах. И ничего - об опыте человеческого взросления. Он не играл в песочнице, не ревел утром по дороге в детский сад, не катал по ковру машинки. Соседские мальчишки не звали его гонять в футбол, мама не дула на разбитую коленку, приговаривая "у сороки боли, у вороны боли". Обо всём этом активити узнаëт из книжек, фильмов и разговоров. А сосуществовать ему - с людьми. У которых это всë - было. Которым и объяснять надо формулу четырëх сомножителей, а не почему мальчики любят солдатиков, а девочки - кукол. - Пааап! - донеслось с кухни, - Ну, ты где, тут уже в чайнике теплоноситель перекипает! - Иду, иду. Я просто задумался. - А о чём задумался? - спросил Рэй, когда отец вошёл на кухню. - О тебе. - А что обо мне думать-то? Вот он, я! Гигабайт мощности на лапках. - Ну, как это "что"? Раньше у тебя таких проблем не было. - Я бы предпочёл, чтобы и теперь не было! - Рэй разломал пополам найденную в хлебнице большую плюшку, - А они есть. Я их, блин, не просил! Раньше проблем действительно не было. Во всяком случае, таких вот, типичных для взрослеющего мальчишки. Все предыдущие три года Рэйден (Звать его Ростиславом Виктор Петрович толком так и не привык) общался или со взрослыми или с себе подобными. И заботы приëмным родителям доставлял совсем не такие, каких можно ожидать от мальчишки. Скорее уж, тревоги и хлопоты Голованова хорошо поняли бы те, у кого дети уже выросли. И стали пожарными, следователями, спасателями. Пришёл бы с задания живой и целый. Рэйден был сталкером - исследователем Меридиана. Причём, одним из самых талантливых. И пропадом пропадал на этом самом Меридиана, причëм, хорошо, если в пределах только родного мира или парочки хорошо знакомых соседних. Иногда капризными ветрами Зоны светлоярского активити заносило в дали, какие-то совсем уж неизведанные. Из одной такой экспедиции он вернулся в сопровождении четырëх вооружëнных мужчин с отрешëнными лицами буддийских монахов. Все они носили одинаковые комбинезоны из серой с пятнами ткани (Кажется, этот тип камуфляжа называется "Урбан"), поверх которых были наброшены длинные чëрные плащи. Исходящую от этой четвëрки псионическую силу, казалось, можно было увидеть никаким не внутренним, а самым, что не есть обычным телесным зрением. На Рэя, одетого с чего-то ради точно так же, пришельцы смотрели, как на какую-то драгоценную, тщательно оберегаемую святыню. - Знакомься, отец! - как ни в чём не бывало заявила святыня, - Распад, Расплав, Уран и Разгон с АЭС Риенка. Так в Светлояр вступили первые Воины Храма. Поначалу Голованов, если честно, боялся их чуть ли не до обморока. Потом привык, узнал получше и зауважал. Со временем Храмовников в городе стало больше, они научились говорить по-русски и стали работать на "Эпи-Центр". Рэйден проводил с ними долгие часы или даже дни, и отточил с ними свои и без того недюжинные псионические способности до уровня тоже едва ли не пугающего. В школу Рэйден тем не менее ходил. И все остальные активити тоже. Но сколь-нибудь близких товарищей там не имел, как, впрочем, не имел и заведомых врагов. Завистники и ненавистники, конечно, имелись, но до этого сентября до такой степени всё же не наглели. А теперь на тебе - Бельская в атаку пошла, и ладно бы она одна. Интересно, с чего ради? Правда, в прошлые годы Рэй и с уроков не бегал и в открытую конфронтацию ни с кем не вступал. А теперь, получается, начал. - Пааааапк! - голос приëмного сына выдернул Виктора Петровича из мыслей и воспоминаний, - Ты чего смурной такой стал, а? И чай не пьëшь толком. Сам мне мужские разговоры обещал... - Это, наверно, будут очень грустные разговоры, - вздохнул Голованов, - Родителям всегда грустно, когда дети взрослеют. - Ну, если грустные, тогда, наверно, сейчас не надо. Я пойду тогда лучше к себе. Почитаю. А ты чуть позже зайди, ладно? - Зайду, - обещал Виктор Петрович, - Через полчасика. Ещё поговорим или в шахматы поиграем. Давай, А? Рэй кивнул и убежал. Наверно, лучше бы было, если бы "реактëнок" тогда три года назад остался жить у главы "Эпи-Центра". Или у чекиста Кострова. Эти трое всегда с полуслова понимали друг друга. Но ведь сам же предложил себя! Объяснил это тем, что духу станции стоит, без всякого сомнения, узнать и простую, мирную каждодневную человеческую жизнь, а что у Хрусталëва, что у чекиста образ этой самой жизни слишком уж специфический. На самом же деле председатель горисполкома Голованов просто мечтал о сыне. Хотел покупать футбольные мячи, вести сдержанные, хоть и задушевные разговоры, учить рыбачить, провожать в армию. Но судьба не привела. О детдомовском ребëнке Галина и слушать ничего не хотела, опасаясь "плохой генетики". А активити был такой... Такой родной почему-то с первого взгляда, с первого сказанного слова. Голованов приехал тогда на станцию знакомиться и... пропал. А Галя толком не возражала, хотя и восторга особого тоже не выказывала. Так и жили. Дочка Лилия больше мамина, Рэй-Ростислав больше папин. У них было мало времени друг для друга. На одном весь город висит, на другом - работа с ноосферой и ещё Храм этот непонятный. Не было рыбалок, возни с машиной и совместных походов на футбол. Такие вот вечера - иногда бывали. С разговорами обо всём на свете под уютный бубнëж телевизора. Жаль, что редко. Сегодня вот Галя с дочкой уехали в Питер в цирк, а Сэнед позвонил и сказал, что собирается ночевать у Хрусталëва. Они были вдвоём, отец и сын, человек и активити. Такой хороший вечер! Только почему-то пронзительно печально на душе. Будто она, душа, уже приготовилась прощаться. Будто её коснулось неосознанное, нерасшифрованное ещё рассудком, но горькое и страшное предчувствие. Виктор Петрович Голованов в делах ноосферных был не очень силëн. И, если уж совсем честно, считал их ни в жизни вообще, ни в городе Светлояре отнюдь не самыми важными. Так - специфика работы большинства местных обитателей. Бывают же атомграды, танкограды, ракетограды. А у них вот - зоноград. Аномалии, телепатия, Меридиан... Разве это в человеческой жизни главное? Это - частность, А главное - это всегда то, что у всех людей общее. Любовь, дети, дом, мечты о будущем. Деньги - увы, но до коммунизма пока ещё весьма далеко, его не достроили даже в двадцать третьем веке. А уж телепат ты при этом или нет - вопрос шестнадцатый. Для Рэйдена же, всё обстояло ровно наоборот. Всё, что связано с Меридианом для него на первом месте всегда. Он слишком щедро одарëн Зоной, о нём все наперебой говорят, что быть ему гениальным исследователем, великим сталкером. И только приëмный отец предпочёл бы видеть этого гениального и великого простым водителем автобуса. Звëзд с неба не хватающим, зато каждый день ночующим дома. И не рискующим сжечь себе мозги каким-нибудь особенно трудным ноосферным Поиском или вовсе погибнуть на чужой планете. Виктор Петрович неожиданно поймал себя на том, что какой-то частью души он... радуется. Искренне радуется тому, что в кои-то веки раз у сына трудности не с Храмом, не с Меридианом. А с простыми, понятными, житейских вещами. С завучем в школе, с первой любовью, с другом вот поссорился, с Антоном. Это всё то, в чём отец может ему помочь. Может поддержать, защитить. Даже задействовав свой исполкомовский ресурс, если надо, хотя блат и блатных Виктор Петрович всегда презирал. Ради сына можно и перерыв сделать в презрении. Главное - чтобы это ещё больше сблизило их, А не разделило. Связало покрепче, пусть подольше не смогут уволочь мальчишку эти его нездешние ветра. Рано или поздно, это должно случиться, но пусть будет не рано, а поздно! Как можно позже! А ведь что-то уже сейчас не даëт покоя, вибрирует внутри напряжëнной, перетянутой струной. Сам Рэй очень метко называет это состояние "все нервы наружу". Вот у Виктора Петровича они уже несколько дней наружу. С тех пор как появился в их жизни маленький хрупкий инопланетянин с беззащитными глазами и смешным речевым синтезатором. И прозвучало впервые это неприятное змеиное название - Исса. Рэя ждëт что-то плохое, очень плохое! И отец никак не сможет его защитить. Город за окном безмятежно сияет разноцветными окнами. Сын ждëт его в своей комнате с шахматами. Всю эту нелепую историю с милицией легко и просто замять... Так почему же никак не отпускает сосущая мутная тревога?