Грех

      Впервые всю степень своего отчаяния Джекейрис осознает, когда поднимается по лестнице Великой Септы. Ему кажется смутно знакомой эта ситуация, как и само ощущение, но он понимает — весь предыдущий опыт едва ли отзывался в нем в той же мере: в нем всегда жило убеждение, что всякая проблема имела решение, всякая тоска проходила, — сейчас же он чувствовал безвыходность своего положения, а страх затапливал его, не позволяя сделать полноценный вдох.       Больше всего пугало, что он при всей своей склонности к рационализации, не мог объяснить собственные эмоции, как и не мог отыскать даже потенциальные пути урегулирования внутреннего конфликта. Перед глазами буквально стояла картина, как все в нем крошится под давлением этих эмоций, хотя фасад сохранял безукоризненный вид. — Добрый вечер, мой принц, — с поклоном приветствует его сир Гаррольд. — Королева Алисент молится, — как призыв остановиться, но Джейс даже не сбавляет ход: — Хорошо. — Она просила уединения, мой принц, — проявляет настойчивость старый рыцарь, напрямую говоря о необходимости изменить планы на вечер.       Но в планах юноши именно разговор тет-а-тет со вдовствующей королевой. Он сначала кивает гвардейцу, давая понять, что услышал его, а затем переводит взор на дверь, приказывая открыть ее. Гаррольд Вестерлинг свое место и обязанности знает — пропускает принца внутрь, но в то же время считает своим священным долгом предостеречь этого молодого дракона. Поэтому, когда тот, не обращая на него внимания, устремляется в Септу, шепчет: — Я буду вынужден доложить об этом Вашей матушке.       Джейс замедляется, охваченный на секунду сомнением. Но потом взгляд цепляется за небольшую фигуру перед алтарем Матери, и предосторожность испаряется: — Хорошо.       С матерью он разберется позже.       Джекейрис знает — та о чем-то подозревает. Может, не «подозревает», но наверняка допускала мысль — он сам в этом виноват: не удержал язык за зубами, когда на заседании Малого совета было объявлено о намерении королевы Алисент вновь выйти замуж. Его «нет», вырвавшееся внезапно, звучащее бескомпромиссно, вызвало недоумение не только у находившихся в комнате, но и у самого Джейса.       Всего на мгновение он потерял контроль, ослепленный поднявшимся в нем отторжением этой новости, оттого и собрал на своей фигуре непонимающие взгляды всевозможных видов. Новый мастер над шептунами, принц Эйгон, выпучивает глаза, и давит ухмылку: «Идеальный принц не такой уж идеальный». Тиланд Ланнистер, мастер над монетой, вскидывает брови и ищет ответов у Великого мейстера, однако Джерардис лишь мелко трусит головой из стороны в сторону, переводя взор на Лорда командующего, но сир Гаррольд только опускает глаза. Он пусть и носит белый плащ уже целую вечность, но в человеческой природе разбираться не перестал. Лорд Корлис внимательно осматривает принца Джекейриса: пусть и молодой, но исключительно одаренный, рассудительный, уравновешенный, оправданно занимающий место мастера над законами, претендующий в будущем стать Десницей Королевы, достойный руки его внучки — что это был за порыв он не понимает: неужели мальчишка до сих пор переживает, что Зеленые могут наверстать позиции, дай их королеве волю? И только Деймон пристально глядит прямо в нутро юного принца, прикидывая, как можно ускорить отъезд хайтауэрской шлюхи.       Мать требует объяснений столь резкому возгласу, и Джейс выдает что-то бессвязное о том, что с ее отъездом может зачахнуть только начавшая развиваться система призрения — находка Королевы, доверенная ее мачехе: строительство домов для сирот, оказание помощи калекам, ветеранам войн и прочим нуждающимся в поддержке. Вдовствующая же королева отвечала и за благотворительность. Но соря этими безликими понятиями, одновременно пытаясь вернуть самообладание, Джекейрис осознавал всю жалкость этих аргументов: система почти идеально налажена, так что место Алисент сможет занять любой другой человек — о кандидате подумают позже, когда устроится дело с браком королевы. О заключении нового союза мать говорит, как о решенном вопросе, поэтому Джейс предпочитает заткнуться, позволив дискуссии уйти в другое русло. Он молчит до конца заседания, лелея надежду сразу же после пойти объясниться с Алисент — любым способом, (стоит ли говорить, что она игнорирует его с начала приготовлений к свадьбе).       Джекейрис понимает, что…сплоховал: ему нужно было сразу ей все рассказать, а не откладывать беседу на неопределенный срок, чтоб в итоге она узнала все от третьих лиц. Но почему-то в тот момент в нем все еще жила надежда на благополучный исход: ничего критичного не произошло, думалось ему во время доклада Ланнистера об окончательном изъятии монеты предыдущего правления, его женитьба на Бейле была вопросом времени, ни один из них не обманывался на этот счет. Как оба знали, что, вероятно, эти отношения прервутся в то же время: но он же еще не женился, приготовления только начались, а до момента, как он окажется перед Верховным септоном могут пройти долгие месяцы. У них еще было время.       Но Алисент вновь надела зеленое на следующий же день. А еще через неделю, в течение которой не то что словом с ним не обмолвилась, даже взглядом не удостоила, изъявила желание снова выйти замуж. Это блеф, заключил для себя Джейс, подрываясь с места, как только были подведены итоги встречи, однако же мать одернула его, настоятельно попросив остаться под предлогом обсуждения деталей нового Указа о престолонаследии. Деймон тоже собирался присутствовать при этом разговоре, однако Королева отослала Десницу переговорить в Командующим городской стражи. К ее чести, Рейнира действительно говорила о юридическом закреплении права первородства в наследовании Железного трона, но когда все формальности были улажены, она, сняв личину правительницы, совершенно по-матерински поинтересовалась: — Все в порядке, Джейс? — ее рука мягко легла на его кисть. Пальцы, все еще сжимавшие перо в имитации активной деятельности, замерли. — Есть ли что-то, что мне нужно знать? — Нет, матушка, — с напускным спокойствием отозвался он: сердце колотилось где-то в горле и ему казалось, что следующим вопросом она напрямую затронет тему его отношений со вдовствующей королевой. — По поводу Алисент, — перо чудом не ломается, так сильно он сдавил очин, — мы говорили с ней, точнее, она сама пришла ко мне вчера, — тема тяжело дается Королеве, — новое замужество — целиком ее инициатива, но я готова ее поддержать. Видишь ли, — чувствуется, что она пересказывает глубоко личный разговор, — ей нужен новый смысл жизни: ее дети выросли… — Она хочет завести новых? — не удерживает язвительного комментария Джекейрис: его раздражает, что вместо того, чтобы прийти к нему и все обсудить, она отправилась к его матери за благословением ее побега из столицы к какому-то непонятному лордишке. — Нет, — терпеливо продолжает Рейнира, пытаясь понять причину озлобленности своего старшего, обычно такого чуткого и понимающего ребенка: он не может помнить, что именно Алисент в свое время практически в открытую называла его бастардом, так ведь? — Даже наоборот, — доверяет она ему довольно интимный момент вчерашней беседы с когда-то лучшей подругой (она не позволяет эмоциям захлестнуть ее сейчас — они вчера уже оплакали судьбу их дружбы), — Алисент едва ли сможет иметь еще детей. Она не объяснила причин, но… — она прерывается, заметив, как Джейс закусил щеку изнутри. Не зная, как трактовать его реакцию, она не заканчивает предложения. — Она просила по возможности найти ей хорошего, доброго мужа, лорда-вдовца, уже имеющего наследника. Ей неважно где, если ты переживаешь, что Зеленые таким образом могут снова окрепнуть, но мы все же думаем в первую очередь о семьях, всегда поддерживавших мои права… — Уже есть список? — снова ерничает ее сын.       Не ожидавший такой оперативности, Джекейрис даже забывает о ремарке матери по поводу неспособности вдовствующей королевы вновь родить. Она принимала лунный чай — юноша знал это — но о влиянии этого напитка на чрево женщины он никогда не рассуждал. Знай он о последствиях, Джейс нашел бы другой способ предотвратить появление незаконнорожденного ребенка — хотя бы не кончал внутрь. Но Алисент сделала выбор за них двоих даже не сказав ему, что таковой был. Думала ли она тогда, что осмелится на второй брак? Сохрани она возможность понести, воспользовалась ли бы она ей с новым мужем? Тем не менее, для зачатия или нет, но она ляжет с другим мужчиной — у Джейса покалывает костяшки, как хочется почесать их обо что-то твердое. Мать, ведомая давнишней привязанностью, постарается лучшим образом обставить это дело: подберет удовлетворительного не только с точки зрения политики, но и приходящегося невесте по сердцу кандидата. Наверняка она убеждена, что Алисент не знакома с тем, что называется, «женским счастьем», и желает ей обрести его хотя бы со вторым супругом. — Списка нет, но Деймон считает, что ее желание надо воплотить в жизнь, как можно скорее, пока она не передумала, — тень будто отступает от лица сына на последних словах, вводя Рейниру в ступор окончательно. В голове даже мелькает мысль — совершенно абсурдная — и Королева стремится отбросить ее как нечто противное. — Едва ли Алисент отступится, ее ведь действительно здесь ничего не держит. Королева, легко похлопав по его предплечью, поднимается, а Джекейрис наскоро собирает бумаги, чтоб хоть чем-то занять руки. Более не пересекаясь с ней взглядом, он коротко прощается и ретируется, чтоб не напороться снова на принца-консорта, который, наверняка, будет менее обходителен с его душевной организацией.       Разговор с Деймоном так и не состоялся, но приготовления к свадьбе ускорились. Более того, в честь нее было принято решение устроить турнир — неделя празднеств перед церемонией и после нее. Джекейрис в состоянии оценить элегантность плана отчима — одним выстрелом убивались два зайца: с одной, венчалась свадьбой затянувшаяся помолвка его дочери, с другой — вдовствующей королеве предоставлялась прекрасная возможность посмотреть на съехавшихся лордов и составить новую партию для себя, согласовав ее с Королевой.       Весь срок до начала турнира принц ходил смурной и сам не свой, на это обращал внимание любой, кто хоть мельком был знаком с ним. Он исправно выполнял свои государственные функции — в уклонении от службы его точно нельзя было обвинить — но в остальном он переменился: это проявлялось и в изменившейся осанке — не столько гордой, сколько напряженной — в отстраненности от дворцовой жизни: теперь принц много времени проводил на ристалище, в библиотеке, часами парил на Вермаксе — пару раз даже совершал внеплановые полеты на Драконий камень и Дрифтмарк. Он, конечно, обосновывал свое поведение тем, что проведывал свои наследственные земли и навещал младшего брата, но Королева чувствовала, что сын ее не спокоен, оттого и мечется, как раненый зверь в агонии.       Джекейрис, сам себе дивясь, сближается с Эймондом — они часто сходятся на тренировках и пересекаются у книжных полок. Дядя искусен в бою, признает принц, и усилия, которые он прикладывает, чтобы достойно показать себя в их схватках, отвлекают его от гнетущих мыслей. Ко времени турнира он настолько хорош, что даже Кристон Коль пророчит ему победу в условиях неучастия его воспитанника — тому все еще нет дела, белый плащ ничего не переменил.       И Джекейрис Веларион побеждает.       Он буквально неуязвим, но дело не в том, что это празднество в честь его свадьбы, коя явно отсрочится, порань кто жениха, — принц яростен, как разбуженный дракон, и неприязнь его направлена против каждого из противников лично: он никого не калечит, но близок к этому, будто все рыцари, сражавшиеся против него, за минуту до боя публично оскорбили его мать или невесту. Именно леди Бейлу наследник нарекает королевой Любви и Красоты — она принимает венок с достоинством истинной таргариеновской принцессы, а после, подтверждая мнение о чуждости валирийцам принятых для остальных людей правил, целует своего жениха прямо на глазах у толпы: народ ревет, скандируя имена влюбленных, знать аплодирует, закрывая глаза на вольность, ведь они все равно через два дня поженятся, королевская ложа ограничивается одобрительными кивками — все же хорошо Рейнира придумала, обручив ее старших сыновей с близняшками Деймона.       Отмываясь от пота и грязи в своих покоях, Джейс то и дело погружается с головой под воду и выныривает только когда перед глазами начинает темнеть. Его мутит то ли из-за этих игр с воздухом, то ли из-за всей глупости ситуации, в которой он оказался. Он правда старался переступить через свою привязанность, убеждал себя, что их с Алисент роман был для него лишь полезным опытом, но настал момент отпустить ее. Она сама этого захотела, повторял он про себя как мантру, раньше или позже это все равно произошло бы, так даже лучше — резко и без лишних сантиментов. И он женится послезавтра, его мысли должна занимать его прекрасная невеста, и ему очень повезло, что они симпатичны друг другу: редки союзы, в которых супруги дружны и проникнуты взаимоуважением. Джейс, пожалуй, любит Бейлу в определенном смысле: она была его другом, они хорошо друг друга понимали и сходились во мнениях по многим вещам, она станет ему хорошей женой и со временем матерью его детей и наследников, она очень-очень хорошая, умная и веселая, прямолинейная и смелая. Джейс ненавидел себя за то, что не может полюбить ее так, как она того заслуживает, что он не хочет ее так, как другую женщину, более ему не доступную.       Он снова уходит на дно ванны, вспоминая поцелуй, подаренный ему сегодня, — это было приятно, и он ответил на него, но, будучи откровенным с собой в толще воды, Джекейрис понимает, что сделал это только потому, что знал — Алисент смотрит. Это мелочное желание задеть ее, доказать, что и без нее у него все складывается хорошо: он выиграл турнир, скоро возьмет в жены чудесную девушку, однажды станет королем — его ждет великое будущее. Это все было правдой, но восторг — пустой бравадой, и это отравляло его кровь, ведь юноша знал, что Алисент он больше не нужен: она ищет себе мужа, она беседует с лордами, она снова носит зеленое. Цвет, ассоциирующийся у Джейса с некоторых пор с ядом, ревностью и тошнотой.       Но сейчас этот цвет — маяк, освещающий ему путь: вдовствующая королева (все еще) сидит перед алтарем Матери. Молится ли она, Джейс не может определить — ее поза скорее покаянная: руки лежат на коленях, лицо поднято к статуе Богини. Септа все еще хранит остатки убранства после торжества, да и впечатления, как сам несколько недель назад шел по этим проходам, еще свежи в памяти принца.       Но сейчас он думает не о дне своей свадьбы, хотя все было неподражаемо (что особенно остро чувствовалось при взгляде на серое лицо мастера над монетой): жених и невеста, оба облаченные в цвета дома Таргариен, пусть один из них и носит фамилию Веларион, перед Верховным септоном приносили друг другу клятвы, в то время как все королевство являлось свидетелем этого таинства. Бейла была неописуемо красива и ее поцелуй ощущался правильным, но Джейс не мог перестать думать о том, что там внизу на это смотрит Алисент, стоя рядом с лордом Аланом Тарли. Весь день, несмотря на давящий на виски золотой обруч, он пытался наслаждаться праздником: держал за руку свою новоявленную жену, пил с ней из одной чаши, танцевал с ней, принимал поздравления и сам говорил тост — он делал все, чтобы заглушить это чувство безысходности, пустившее корни в его душе во время того злополучного Малого совета и вот наконец обросшее дивными цветами. Он внушил себе мысль о собственном счастье и всячески ее поддерживал — ровно до момента, пока очередная пляска не столкнула его со вдовствующей королевой. Она не танцевала с самой юности — этим оправдывает неловкость своих па, пока совершает круг в паре с наследным принцем. Джейс правда пытался держать язык за зубами, но алкоголь, ударивший ему в голову, все же спросил, как скоро двору ожидать еще одну церемонию бракосочетания — на этот раз с ее участием. На его дешевую провокацию она реагирует ледяным: «Вероятнее всего, церемония состоится уже в землях моего супруга, мой принц». Когда же он собирается уточнить, о каких конкретно владениях идет речь, его прерывает напев бардов «Снял король корону, королева — башмачок» — сигнал для провожания молодоженов в их покои. Джекейрис все еще безотрывно смотрел на вдовствующую королеву, когда его подхватил поток юных девушек во главе с дочерью лорда Борроса Баратеона, унося прочь из зала и оставляя на нем все меньше и меньше ткани.       Джекейрис давно выработал стратегию на свою первую брачную ночь: быть максимально внимательным к желаниям Бейлы, отведя своему удовольствию второстепенную роль. Пример Алисент открыл ему, насколько важно правильно выстроить отношения к и в постели — это не должен быть «супружеский долг», но взаимное удовольствие. Он не хотел, чтоб жена избегала этой темы или, упаси Боги, боялась его. Поэтому в ту ночь он сначала доставил ей удовольствие языком, затем аккуратно, лаская, растянул пальцами, когда же дошло до проникновения — позволил ей самой руководить процессом: Бейла была любопытной и жадной до эмоций, она не стеснялась проявлять инициативу и не скрывала, насколько ей нравится, — они много целовались, притирались друг к другу, пробуя разные позы. Она попросила повременить с ребенком, сказав честно, что еще не готова, да и Джейс поймал себя на мысли, что совершенно не видит себя в роли отца, поэтому полностью поддержал жену: готовый кончить, он покинул ее тело и излился в собственный кулак. И несмотря на испытываемое удовольствие, растекающееся по телу, в тот момент он был противен сам себе, потому что, находясь в постели с невероятной девушкой, кончал, зажмурившись, чтобы перед глазами встал образ той, без кого эти простыни давно остыли.       Джекейрис испытывает ярчайшее дежа вю: однажды он уже шел в направлении Алисент Хайтауэр, молящейся перед одним из Семерых. Наивный влюбленный мальчишка, веривший, что сможет обуздать собственное чувство, сохранив его платоническим. Уже тогда, наверное, он лгал себе. Не желал бы большего — не явился бы к ней, навязывая свою компанию. Не желал бы — выпроводил из своих покоев, а не полез претворять в жизнь рекомендации шлюх. Не желал бы — не таскался бы как щенок после ее ухода. Но это чувство порабощало его тем сильнее, чем он пытался отрицать его. Поэтому сейчас он избрал иную тактику: он понимает и принимает все, но держит себя в узде — он просто хочет проститься как подобает взрослым людям. Он также работает над тем, чтобы смириться с ее замужеством: честно признается себе, что практически состоявшийся факт ее второго брака нервирует его, но это недовольство он тоже контролирует — у него нет никаких прав, она ничего ему не должна. Так бывает: питать запретное чувство к человеку, с которым у вас разные судьбы. Алисент осознала это раньше, и она, однозначно, отважнее его, раз решилась действовать. Она уедет, и эта мука кончится, успокаивает себя Джейс, одновременно стараясь выровнять сбившееся дыхание — ее волосы в свете алтарных свечей пылают заревом: от красоты этой картины что-то ревет внутри, а от осознания невозможности прикоснуться — печет нёбо.       Как когда-то он вновь устраивается рядом. — Что ты хочешь, Джейс? — устало спрашивает королева.       Она не меняет положения ни на миллиметр, кажется, вопрос адресуется не столько ему, сколько Богам. — Просто поговорить, — честно отвечает он.       Алисент недоверчиво качает головой, выдыхая смешок. «Нам уже не о чем разговаривать», — слышится ему, хотя она не размыкает губ. — Мне хотелось бы, чтобы ты была счастлива, — они наконец поворачиваются друг к другу. — Если лорд Тарли делает тебя счастливой — хорошо, но если ты выходишь за него по какой-то другой причине… «Чтобы сбежать от меня», «чтобы довести меня до белого каления», «чтобы что-то доказать себе» — эти варианты остаются невысказанными, но оба все понимают. — Он делает меня счастливой, — подводит черту Алисент.       Джейс кивает болванчиком, игнорируя боль в грудине. Он не позволяет своему сознанию внушить себе, что она это произнесла, чтоб он оставил ее в покое наконец, что, на самом деле, она этого не хочет. Принц решил, что будет верить только ее словам — она сказала то, что действительно имела в виду, точка. — В таком случае я очень рад, — о фальши, сквозящей из каждой буквы этого предложения, он предпочитает не задумываться.       Он аккуратно берет ее ладонь и наклоняется к ней с поцелуем: теплая и нежная, пахнущая луговой травой. Он мог бы собрать этот аромат по нотам — изучил его досконально за все те разы, что касался ее раньше. Этот же запах был слышен на ее шее — только сильнее и ярче. И вкуснее.       Джекейрис одергивает себя. Уже хочет отодвинуться, но та же рука, что он поцеловал, практически невесомо трогает его подбородок.       Ей наверняка непривычно наткнуться на растительность на его лице, но она оглаживает его небритую щеку как что-то родное, ведет большим пальцем по скуле. Джейс не удерживается, припадая губами к ладони, спускаясь поцелуями к запястью, скользя вдоль рукава, пока ее пальцы зарываются в его кудри. В конечном итоге его губы оказываются на ее шее, как он и мечтал минуту назад, — аромат здесь, правда, интенсивнее, и юноша подключает язык.       Алисент подскакивает на ноги, как ошпаренная, в ужасе озираясь по сторонам: они в Септе — Боги! — пусть уже поздний час, но их могут застать молчаливые сестры или септоны, снаружи ждет сир Гаррольд, она обручена и выходит через два месяца замуж, Джекейрис женат. Она не может… Но потом взгляд опускает на Джейса, смотрящего на нее снизу вверх: свечи отражаются в его глазах или они так блестят из-за взгляда на нее? Его губы приоткрыты, выдавая внутреннее волнение. Опираясь на алтарь, он, не разрывая зрительного контакта, также поднимается на ноги — он похож на какого-то хищного зверя, который непременно ее поглотит, если она не уйдет сейчас же.       Джейс делает шаг к ней — она судорожно пятится. Еще один и еще — она загоняет саму себя в угол, к колонне. Но когда ее лопатки соприкасаются с твердой поверхностью, в ее глазах больше нет паники. Принц подходит к ней практически вплотную, когда она сама притягивает его к себе за пояс, впечатывая в себя. И он целует ее: понимает, что чуть не начал было забывать, какого это ощущать ее в своих объятьях, проникать языком в ее рот, даря такую невинную, но искреннюю ласку — принц прижимает ее к себе теснее.       Все происходит с бешеной скоростью: он даже не успевает опомниться, как ее руки расстегивают его камзол и проникают под тунику, скользя по окрепшим за время многочасовых тренировок мышцам. Она тянет его за шею к себе, буквально заставляя целовать собственную шею, пока разбирается с завязками его брюк. Он задирает ее юбки, собираясь обласкать ее внизу, но она слишком нетерпелива для этого, и, стоит ему распределить влагу, закидывает на него ногу, призывно потираясь тазом. Джейс хрипло стонет, зарекаясь, что они наверстают все, но позже — сейчас все его нутро рвалось внутрь нее. Казалось, только так он снова сможет почувствовать себя целым и обретет утерянный покой. Когда он делает первый толчок, у нее из горла вырывает сдавленный выдох, а пальцы впиваются в спину. Продолжая двигаться, будто одержимый, он шумно дышит ей в ключицу, боясь, что, подняв глаза, вернется в реальность. Они в Доме Богов, где он пару недель назад приносил клятвы другой женщине, обещаясь быть с ней одной плотью, одним сердцем, одной душой, и, как последний трус, врал в глаза: ей, Богам, себе — он хотел другого, другую.       Он кончает до стыдного быстро, сжимая одной рукой ее бедро, другой — грудь. Ведет ладонью выше, чтобы повернуть ее лицо к своему, и целует глубоко и алчно. Он всего лишь мужчина. Двинув по инерции последний раз бедрами, Джейс замирает, прислоняя их обоих к колонне. Его язык — у нее во рту, руки — под корсажем платья, член — внутри, а сердце — отдано ей безвозвратно.       Джекейрис плохо соображает, но мозг пыхтит, изобретая лучший сценарий: они расторгнут ее помолвку — неприятная, но встречающаяся практика, скандал разгорится, когда он возьмет Алисент Хайтауэр в качестве второй жены, чтобы не отпускать от себя больше никогда.       Вдовствующая королева опускает ноги на пол, поправляет юбки, подтягивает лиф. Она вся всклоченная, кожа покрыта румянцем, глаза сверкают, но на дне их плещется что-то, что принцу не удается распознать. Джейс, еще не начинавший приводить себя в порядок, вновь притягивает королеву к себе для поцелуя — долгого, прерывающегося лишь на поверхностные вдохи, нежного и сладкого. Принц путает ее волосы, гладит шею и ключицы. Она, нехотя отрывается от него и облизывает губы. Он собирается сказать, что принадлежит ей одной, но Алисент накрывает его рот ладонью и смотрит пристально, так что Джейса пробирает до костей какой-то чужеродной тревогой, вторгающейся в его негу уличным ветром.       Она целомудренно целует его в щеку, а после, поднырнув под руку, растворяется в сумраке Септы.       Джейс не оборачивается ей в след — уперевшись лбом в камень колонны, впитавший жар ее тела, он закрывает глаза и глубоко вдыхает, стремясь запомнить окружающий аромат. Он практически счастлив. Его настроение даже не омрачает перспектива противостоять всему обществу во главе с матерью и Деймоном — он будет отстаивать свой выбор.       Когда он, вернув наряду первозданный вид, выходит на улицу, лестница пустует, но Джейс рад оказаться в тишине — перед ним город, жители которого еще не догадываются, какие изменения их ожидают в скором времени, сколько сплетен им предстоит обсудить и костей перемыть. Принц откидывает голову, наполняя легкие до отказа воздухом: тело и душу вновь окрыляет чувство, что все будет хорошо. И в это он, правда, верит.

***

      Очередное заседание Малого совета проходит по заведенному распорядку: отчеты мастеров зачитаны, планы обсуждены, задачи поставлены. Джекейрис не понимал, зачем понадобился Королеве после, тем более что она бесцельно держит его уже битые полчаса, распинаясь в пространной речи о чем-то… О чем вообще речь?       Когда-нибудь у него выработается чуйка на материнские нотации, как была у Эйгона в свое время. Он-то явно знал, что ничего хорошего принца Драконьего камня не ждет, — не зря же сочувствующе похлопал его по плечу, выходя из-за стола. А Джейс обещал еще помочь Джоффри с валирийским и размяться в Эймондом в спаринге, еще неплохо бы проведать Вермакса и хоть на часок вырваться в небо.       На улице жара, но, наверняка, к вечеру она спадет, что поможет остудить как тело, так и мысли. — Мейстер передал письмо, — вырывает его из дум, лежащих далеко за пределами этой комнаты, голос матери.       По тону он пытается угадать, добрые вести или не особо — в свое время Эйгон открыл ему секрет, как безошибочно определить это, но тогда Джейс все прослушал, увлеченный озарением, насколько все-таки старший дядя, да и Эймонд тоже, несмотря на унаследованную валирийскую внешность отца, похож на свою мать: тот же взгляд, редкая улыбка, какие-то перенятые повадки и другие мелочи, проявляющиеся совершенно неожиданно, но знакомые слишком хорошо. Оттого и причиняющие особую боль — тонкую, как если содрать начавшую застывать кожицу с царапины, чуть ли не приятную, будто щекотную.       Королева кладет перед ним небольшой отрезок бумаги, загибающейся на концах. Послание малюсенькое — буквально на две строчки, отмечает принц, не вчитываясь. Больше его интересует реакция матери — она старается казаться невозмутимой, но от Джейса не укрывается дрожь в ее пальцах, свидетельствующая о крайней степени взволнованности. Он уже собирается взяться за текст, как Рейнира добавляет: — Это из Простора, — его пальцы зависают в воздухе, в взгляд пронзает собеседницу, — из Рогова Холма.       Он не станет это читать.       Порываясь встать, он вспоминает другого ворона оттуда же: о том, что названная мать Королевы теперь носит гордое имя леди Тарли. Воистину: черные крылья — черные вести.       В тот раз об этом объявили на Совете — так что Джейс вынужден был бороться с ознобом в течение всего заседания. Ему было физически плохо: огонь тек по венам, но на лбу проступал ледяной пот, ему хотелось что-нибудь сжечь (желательно родовой замок Тарли), но пальцы онемели. Тогда мать, видя это болезненное состояние, отпустила его без лишних расспросов — он ринулся было в Драконье логово, планируя подняться в воздух, но, переодеваясь в одежду наездника, рухнул в собственных покоях и пролежал в лихорадке полторы недели. Окрепнув, правда, он все же воплотил задуманное — и улетел: не оставив предупреждения или сведений о маршруте, просто седлал Вермакса и исчез за горизонтом.       Рейнира беспокоилась, что он направился в Простор, но на юго-западе Вестероса зеленого дракона не видели, потом подумала, что он мог отправиться на Север — после того, как Королева открыла своему наследнику сон Эйгона Завоевателя, Джекейрис сказал, что хотел бы повидать Стену, но ни в Долине Аррен, ни в Речных землях его не видели, Вдовий дозор не пропустил бы появление небесного ящера. Тогда Рейнира не на шутку испугалась, что он мог улететь на Ступени или в Вольные города, или вообще в Старую Валирию. Когда она уже готова была снаряжать флот на поиски старшего сына, выяснилось, что он просто решил повторить свой визит на Драконий Камень, о чем ее известил Люк, видевший дракона брата, когда тот пролетал над Высоким Приливом.       Королева хоть и вздохнула с облегчением, но пообещала оказать ему соответствующий поступку прием по возвращении — долгую проповедь о должном поведении наследного принца. Привыкнув к образцовости своего сына, она упустила момент, когда перестала понимать его. Ей казалось, что он просто проходит этот свойственный всем мужчинам переходный этап взросления, поэтому не стала расспрашивать его ни о девице, что он додумался приволочь в свои покои (Деймон, пусть и плевался от брезгливости, но признал, что непритворные стоны шлюхи — дорогого стоят), ни о причине замкнутого состояния. Ее мальчик будто утратил любую тягу к жизни, хотя до того буквально сиял: Рейнира связывала это с переживаниями перед свадьбой, но уже на самом празднестве отмечала неестественность его улыбки. Она не знала, что случилось, потому что на любые ее попытки вызвать его на разговор сын запирался. Она не знала, как ему помочь, и ее материнское сердце изнывало. Проблеск прежнего Джейса она увидела в утро отъезда Алисент и даже подумала, что дело было в ней — неужто его так тяготило ее присутствие при дворе? — но все сделалось прежним, когда он перекинулся парой фраз с Эйгоном, который с наигранной веселостью сообщил, что на одну матушку при дворе стало меньше.       Все встало на свои места, когда вечером того же дня к ней пожаловал сир Гаррольд и сообщил о сцене, развернувшейся ночь ранее в Великой Септе. Он ни в чем напрямую не обвинил ни принца, ни вдовствующую королеву — лишь изложил факты: о том, что Джекейрис, несмотря на предупреждение, предпочел нарушить одинокую молитву Алисент, что королева вышла из здания растрепанная, как она приказала немедленно ехать в замок, а после, чуть забрезжил рассвет, заплаканная, уехала в Рогов Холм. Рейнира не верила своим ушам, но не доверяла более и своим глазам, которые не заметили влюбленности старшего сына в ее подругу юности, как не сообщили и о взаимности этого чувства. Все внезапно стало кристально ясным: и нехарактерное злорадство при упоминании второго замужества вдовствующей королевы, и перепады настроения.       Рейнира не могла определиться, как быть с этим знанием. Скорая в своей ярости, она собиралась лететь вслед Алисент, чтоб, перехватив, скормить Сиракс: ее сын, ее милый мальчик, она воспользовалась им, а потом удрала подальше от Королевской гавани, бросив, помимо прочего, и своих родных детей. Королева ведь прониклась ее просьбой найти ей достойного мужа, они обе едва сдерживали слезы во время того разговора по душам, первого за долгие-долгие годы. А как она благодарила ее за Алана Тарли: в родном Просторе — она призналась, что помнит детство лишь урывками, но это счастливые моменты — у него уже был наследник, поэтому она предполагала сделать предметом своей заботы сад, что непременно расцветет в таком комфортном климате. Она рассчитывала часто навещать младшего сына в Староместе, но не пересекаться при этом с отцом. Оказывается, он писал ей: сначала гневные послания, в которых обвинял Королеву и принца-консорта, затем, сменив риторику, пытался навязать кандидата, выгодного ему. Алисент поклялась, что слово Отто Хайтауэра не играло ни малейшей роли в составлении ее партии — она даже присматривалась к Северу и всерьез думала о предложенном Деймоном в качестве издевки Виллуме Ройсе. Но Алан Тарли — Алисент улыбалась Королеве, как в детстве, когда они были подругами — идеальный вариант: в Роговом Холме она создаст свой собственный дом. Они много говорили о детях в день перед ее отъездом: Алисент сожалела, что не стала хорошей матерью, но сумела в последнее время достичь определенного уровня понимания со старшими детьми и простилась с ними, как с добрыми друзьями: с Эйгоном они выпили по бокалу вина, первенец пожелал ей удачи, дочь дала себя обнять — при рассказе об этом у нее сорвался голос — Эймонд позволил заплести ему волосы, как в детстве. Она говорила, что все исправит с Дейроном, она хотела бы, чтобы сын прилетал к ней на Тессарион, своей сказочно красивой драконице, пышущей кобальтовым пламенем. А Рейнира внимала этим планам с добродушной улыбкой и печалью в глазах: у них все могло сложиться по-другому — проще, счастливее. Она доверилась ей, поделившись страхом утратить их со старшим сыном особую связь — когда-то лучшая подруга, заключив ее ладонь в теплоту своих пальцев, успокаивая, уверила, что со временем все пройдет. Теперь Рейнира осознала, на чем зиждилась ее убежденность. Ближе к ночи Алисент ушла помолиться и, как выяснилось, трахнуться с ее сыном.       Бесконечная ложь, прикрываемая плащом праведности, — гнев Королевы найдет ее и покарает.       Но что с Джейсом? Роману во всяком случае пришел конец, а читать сыну нотации о неправильности и ложности его чувств было верхом лицемерия с ее стороны. Поэтому она решила просто незаметно наблюдать за ним.       Все было тихо, ей даже казалось, что Джейс начал оправляться, но потом Великий мейстер Джерардис зачитал на заседании послание о свершившемся замужестве Алисент, и он слег: ей никогда не забыть его взгляд в тот момент, когда была объявлена новость — в нем словно что-то умерло. В тот момент Рейнира так ненавидела ее, женщину, разбившую сердце ее ребенка. Но все стало хуже, когда он физически восстановился и, не сказав ни слова, улетел. Охвативший Королеву страх, что она больше никогда его не увидит, пусть и длился секунду, но парализовал ее — она поклялась, что, если Джейс вернется домой, она никогда не заговорит с ним об Алисент, будет делать вид, что ей ничего не известно и всячески имитировать их прежний уклад жизни. Больше всего на свете ей хотелось, чтоб старший сын был рядом и снова улыбался, как до всей этой драмы. Поэтому, когда он вновь ступил на территорию Красного замка, она, как и собиралась, доходчиво объяснила ему, что можно делать в качестве наследного принца, а что нельзя, но среди «нельзя» не было ни намека на «спать с мачехой своей матери».       Но это — Рейнира не позволила Джерардису озвучить «чудесную новость» на Совете во избежание рецидива — вынудило ее открыть карты. — Сядь, Джекейрис, — обратилась она к нему тоном правительницы Семи королевств, — и прочти.       Джейс теребит между пальцами краешек послания: все его нутро сопротивляется этому.       Он только начал смиряться с выбором этой женщины оставить его — это разрушило его, но он учился уважать ее решение. Прошедшие полгода без ее вида сыграли свою роль, притупив боль. Конечно, не проходит ни дня, чтоб он не думал обо всей этой ситуации, но будничные дела здорово отвлекают — все же он муж государства, да и семейные обязанности требуют внимания. У них с Бейлой все нормально: они ладят, их союз крепок, хоть и бесстрастен. Джекейрис считает, что это к лучшему — страстей ему хватило. Он сошелся с Эйгоном и Эймондом — они вполне сносны, каждый несущий свою службу. Он не хочет разрушать этот хрупкий баланс внутри самого себя.       Но глаз цепляется за начальные слова «леди Алисент».       Непроизвольно, уголок губы дергается — однажды она сказала, что хотела бы навсегда остаться просто «леди Алисент». Джейс неосознанно проводит по ее имени подушечкой пальца несколько раз: даже в мыслях принц старался избегать его. Произнесенное про себя, оно тревожит старую рану, моментально воспаляющуюся. Усилием, он заставляет себя читать дальше.       «Недоношенный, но крепкий темноволосый мальчик».       Суть постоянно ускользает от него. Логические цепочки рвутся в голове, но какая-то мысль пульсирует не оформившимся в предложение, но истинным пониманием, которое будто жило в нем все это время. Он перечитывает эти слова снова и снова, пытаясь уловить смысл. Он все смотрит на пергамен, когда глаза начинает застилать мутная пелена. Не стесняясь ее, он поднимает взгляд на мать — они и без того хранили множество секретов друг друга. — Семимесячный, — подчеркивает она, — но сильный, — она видит, как трескается маска равнодушия, носимая Джекейрисом все эти месяцы, и не может не простить Алисент все за одно это состояние абсолютного счастья, отражающегося на лице ее сына. — Оставь это послание себе.       Джейс молча встает — он не может вымолвить ни слова. Во рту сухо, на ресницах скапливаются соленые капли. Трепетно сжимая небольшой кусочек бумаги, он выходит из зала и в коридоре прижимает его к груди. Он приваливается спиной к двери и закрывает глаза: понимает, что, несмотря на колотящееся, как безумное, сердце и подступающие слезы, наконец обрел покой.