***
— Ты не хочешь снять траур? — спрашивает ее Джейс, стягивая темную шаль с ее плеч. — Я вдовствующая королева, — напоминает Алисент. Будто он нуждается в этом напоминании. Принц пропускает между пальцев мягкую ткань и молчит, точно вслушивается в ее шелест, а после аккуратно опускает накидку на спинку стула. — Не вечно же тебе оплакивать моего деда, — замечает он, убирая за ухо прядь рыжих волос и проводя по ее виску большим пальцем. Она любит, когда он так делает, а он знает, как она любит. — Он был моим мужем, — отзывается Алисент, протягивая руки к вороту его кафтана, тоже черного, что иронично, но расшитого многочисленными драгоценными камнями. — Снять траур значит заявить о своей готовности вступить в новый брак, — она заканчивает предложение, хотя Джейс перехватил ее кисти еще на слове «новый». Сын Черной королевы не только в одежде, но и по характеру — она видит то же недовольство, то же несогласие, ту же непримиримость в его глазах. — Я не стану этого делать, — успокаивает его Алисент, осторожно высвобождая руки и продолжает расстегивать пуговицы как ни в чем не бывало. Расправившись с верхней одеждой, она небрежно сбрасывает ее с его плеч, оглаживая мышцы под рубашкой. Джейс не реагирует: глубоко о чем-то задумавшись, он смотрит на нее в упор. — Джейс, — ласково зовет она, оглаживая его шею сзади одной рукой, в то время как вторая нащупывает шнурок корсета. Ей понадобится его помощь в его развязывании, как и потом в восстановлении конструкции: это всегда был особенной близости момент, практически таинство, когда он, уперевшись головой в ее лопатки, затягивал ее корпус в эти оковы. Но сейчас он не спешил раздевать ее. — Ты любила его? — внезапно шепчет он, пряча взгляд, будто стыдясь своего интереса. В этом и вправду, наверное, есть что-то противоестественное: спрашивать у мачехи своей матери, любила ли она твоего почившего деда, особенно учитывая, что ты с этой мачехой уже несколько месяцев делишь постель. Алисент хочет улыбнуться нелепости ситуации, но, поняв по глазам, насколько тяжело дался ему этот вопрос, она силой удерживает уголки губ на месте. Ее ладонь вновь проходится по его загривку, другая останавливается в области сердца. Несмотря на развитость форм, понимает она, он все еще слишком молод, чтоб понимать эфемерность чувства любви в таком вопросе как брак, тем более, если ты юная леди и твоя жизнь тебе толком не принадлежит. Даже его мать, будучи наследной принцессой, сначала вышла за того, на кого указал ей отец, как и большинство девушек — потому что таков порядок вещей. — Я вышла замуж, потому что таков был мой долг перед семьей, — вкрадчиво начинает она, но видит, что Джейс ловит ее на уклонении от ответа, поэтому спешит продолжить, — я родила детей, потому что таков был мой долг перед королевством, — она обнимает его спину, прижимаясь вплотную. — Мне кажется, я любила идею долга и его исполнения, идею жертвы, которую я приношу во имя его, — кадык принца дергается от ее дыхания на его шее. Естественно, он никак не комментирует ее фразу. — Но больше я никому ничего не должна, и против воли эту свободу никому не отдам. Она осторожно целует его, словно подкрепляя эту клятву, а сама думает, что только нынешним утром представляла мир, в котором стала бы женой Джейса. Но в ее мечте он не был наследным принцем, обещанным другой, — он был ее лордом-мужем: там она не кралась по скрытым тоннелям замка в его покои после заката солнца, а днем не делала вид, что не замечает его присутствия — там она могла взять его под руку во время прогулки по саду, а ночью по праву прошествовать в его спальню. В ее грезах стражник открывал дверь леди Алисент, а лорд Джейс уже ждал ее в кресле у камина. В реальности же она скрывалась от собственного защитника и выдумывала ему всевозможные поручения, чтобы Джекейрис Веларион мог украдкой поцеловать ее в закоулке безлюдного коридора. Но даже в таком извращенном виде эту связь вдовствующая королева не готова оборвать новым замужеством — по крайней мере не сейчас, когда Джейс принадлежит только ей и она с чистой (почти) совестью делает с ним все, что пожелает. Как прямо в настоящий момент, например. Джекейрис скоро оттаивает от своей меланхолии: еще один плюс драконьей крови — легкая воспламеняемость. И вот он уже вовсю отвечает ее поцелую, вплетая в него язык и чуть прикусывая ее и без того растревоженные губы. Не заметив как, Алисент оказывается у его постели — бодрящий толчок кроватного столбика сообщает ей о перемещении. Она отрывается от Джейса, чтобы стянуть с него рубашку и заглянуть в лицо: от рубашки он избавляется сам, как и в пару рваных движений сдергивает лиф ее платья, уже это свидетельствует, что привычно деликатным принц быть не собирается. Его что-то гложет — королева видит это по сжатым челюстям и суровому взору — и это волнует ее больше, чем жадно сжимающие ее грудь ладони. Ей нравится его сила, но когда она естественна, когда под напором собственного желания, он не забывал о ее чувствах: однажды у этого же столбика он брал ее сзади — быстро, но чувственно — и это было так прекрасно, что Алисент хотелось кричать. На тыльной стороне ее ладони до сих пор остался след от ее же зубов. Но сейчас этот напор скорее пугает, поэтому, когда Джейс совершенно похабнейшим образом лезет ей под юбку, Алисент отталкивает его руку. Принц тут же, будто ошпаренный, отскакивает от нее и отворачивается, точно предостерегая самого себя от попытки снова накинуться на нее. — Не хочу так, — говорит он в пространство перед собой. — Вечно скрываться, как какие-то преступники, прятаться ото всех, сдерживать эмоции, — он оборачивается на плотно затворенную и запертую дверь, — мы даже разговариваем не в полный голос. Алисент тяжело вздыхает, признавая его правоту, но что им остается? Если кто-то узнает об их связи — ей конец, это не обсуждается: Джекейрис обещан другой, и Бейла Таргариен не просто девица из благородного дома, она дочь Деймона Таргариена, внучка Рейнис Таргариен и Корлиса Велариона — от нее нельзя просто отмахнуться в угоду собственным прихотям. Рейнира никогда не допустит такого оскорбления. Да и на кого Джейс хочет променять наездницу Лунной Плясуньи? Это даже не смешно. Если их роман выйдет на свет Алисент — в лучшем случае — отошлют к отцу доживать свои годы в Высокой башне. Из менее оптимистичных альтернатив: примыкание к молчаливым сестрам или брак с верным Черным знаменосцем, кем-нибудь с Севера, чтоб наверняка. Всегда есть вариант прекратить эти встречи, но Джейс, будто почуяв направление мыслей вдовствующей королевы, резко оборачивается к ней, искореняя идею в зачатке. Но Алисент понимает про себя — она не озвучила бы это предложение вслух: слишком малодушная в открывшемся ей счастье, хоть и небольшом, но она сделалась эгоистичной, да и Джейс уже давно дал понять, что не отпустит ее. В свое время он предоставил ей выбор — сделать вид, что ничего не было и продолжить сосуществовать как ни в чем не бывало или продолжить то…что началось, то, что они начали. Алисент свой выбор сделала. Хотя бывали дни, когда она лежала без сна в своей постели, грызя саму себя за слабоволие, те легкость и готовность, с которыми она поддалась этому греху. Всякий раз она подрывалась, намереваясь пойти к Джекейрису и сказать, что дальше так продолжаться не может — у каждого из них свой долг перед королевством и обязанности эти параллельны друг другу. Но оказываясь в его покоях, она теряла весь запал, особенно, когда принц укладывал ее рядом с собой и просто обнимал, стирая в пыль все ее рациональные доводы. А утром, вглядываясь в его умиротворенные черты, она понимала, что слишком слаба, чтобы отказать себе в удовольствии видеть Джейса так близко, ощущать его тепло, говорить с ним, прикасаться к нему интимно — не только делить постель, но и вот так проводить кончиком пальца по носу, чтоб он смешно хмурился сквозь сон. Они всегда могли много и долго беседовать, но одной темы не касались никогда — обстоятельств финала их романа. Обоим ясно, что его брак положит конец этим встречам, но сказать об этом вслух не решается ни один из них — они продолжают видеться, из раза в раз представляя, что эта комната существует в вакууме и не подвластна внешним силам. Это их негласная договоренность, по крайней мере, так считала Алисент. Поэтому то, что Джекейрис решился поднять этот вопрос, ее настораживает. — Я хочу, — тщательно подбирая слова, вновь заговаривает принц, — хотя бы один раз быть абсолютно искренними… — Ты считаешь, я не искренна? — тут же передергивает Алисент, чувствуя необходимость защищаться, хотя еще толком не поняла, что представляет собой опасность. — Нет, — он оборачивается на нее, поднимая руки в примирительном жесте, — нет, — повторяет он. Его мысль стопорится о все еще обнаженную грудь, соски которой затвердели от прохлады. Сущий мальчишка, думает Алисент, наблюдая гипнотическое воздействие наготы на мужской организм, но прикрыться не стремится, используя собственное тело как оружие. — Я пытаюсь сказать, — принц жмурится, силясь сбросить дурман, — что обычно мы контролируем проявления своих эмоций, даже когда находимся наедине… — И ты знаешь почему, — вновь обрывает его королева. — Ты знаешь, что будет, если твоя мать или Деймон узнает, что в твоих комнатах была женщина, — она вовсе переходит на шепот, — а если вскроется, что эта женщина я… Она не заканчивает мысль, ведь и без того все ясно. — Беру это на себя, — внезапно заявляет Джекейрис, открывая глаза, и смотрит прямо в ее растерянное лицо. — Мужчины иногда посещают бордели, почему я, будучи принцем, не могу пригласить шлюху к себе? Алисент немеет от шока — оттого не сразу находится с ответом. Этой секунды Джейсу хватает, чтобы понять, что он только что сморозил. Будь ситуация более нейтральной, королеву бы, может, даже позабавило, насколько этот юноша, прекрасно говорящий на заседаниях Малого совета, потрясающе разбирающийся во всех нюансах управления государством, не способен сформулировать предложение в присутствии любимой женщины. Но, учитывая напряженность атмосферы, Алисент не видит в этом ничего умилительного: вот, кем он считает ее, проносится в голове мысль, когда она начинает приводить себя в порядок. Нелепо. — Стоп, — Джекейрис подлетает к ней мгновенно, хватая за обнаженные плечи и не отпускает, когда Алисент агрессивно стремится стряхнуть его руки. — Я говорил о том, что никто даже не заподозрит твое присутствие здесь, а если мать или Деймон спросит, с кем я провел ночь, отвечу, что пригласил девушку из борделя и пообещаю больше так не делать. Ему еще хватило наглости улыбнуться. Вероятно, он посчитал это крайне остроумным. Алисент его мнения не разделила, вновь попытавшись вырваться. Но ладони Джекейриса уже двинулись выше: по плечам, тронув большими пальцами ключицы, вдоль шеи, замерли на ее щеках. Он заговорил тише, тем проникновенным шепотом, который пробирал ее до мурашек, когда он спрашивал, нравится ли ей то, что он делает, и, не дождавшись ответа, повторял то же действие. — Я предлагаю один раз освободиться от этого гнета внешней среды, этого извечного надзора, тяготеющего над пологом, — его карие глаза затягивают ее в свои омуты, делая податливой. — Чтоб можно было не сдерживаться, — он задевает подушечкой пальца ранку на ее губе, — реагировать так громко, как пожелаешь. Алисент уже ничего не понимает: ей кажется, она согласна на все, что бы Джейс не предложил, лишь бы он продолжал говорить этим голосом, опалять теплым дыханием ее шею и так ласково касаться ее кожи. Да и разве она не может позволить себе эту небольшую аферу — кто в здравом уме хотя бы допустит мысль, что вдовствующая королева могла откровенно стонать под наследным принцем? Ее ногти впиваются в плечи Джекейриса, он отвечает шипением — неплохое начало. Платье снова скользит вниз, на этот раз полностью оседая у ее ступней, а руки Джейса разведывают открывшееся пространство — давно знакомое, но от этого не менее интересное. Он сжимает ее ягодицы, и Алисент шумно выдыхает в поцелуй. Когда же она чувствует внутренней стороной бедер ткань его брюк, а спиной прохладу покрывала, первый полногласный стон срывается с ее губ. Инстинктивно она одергивает себя, чувствуя, как воздух вокруг сгущается. Ей начинает казаться, что весь Красный замок обратился в слух, чтобы не пропустить ни звука, доносящегося из покоев принца Драконьего камня. Она уверена, что этот стон выдернул из дневной полудремы стражника по другую сторону двери: он наверняка подумал, что ему почудилось, но теперь пребывает настороже. — Не думай ни о чем, — призывает ее Джейс, ведя рукой вверх по ее бедру, чтоб, минув живот, накрыть грудь и покрутить между пальцами сосок. Алисент выгибается, мыча что-то невнятное, и пытается притянуть подушку, чтоб в моменты особенного блаженства зарываться в нее лицом, но Джейс тут же останавливает ее. — Не сдерживаться, помнишь? — прищуривается он, точно уличил ее в жульничестве. — Не буду, — отвечает королева, потираясь промежностью о его бедро. Она видит предвкушение в его глазах, периферийным зрением замечает, как рука спускается ниже. — Но и подыгрывать не стану. Замечает ровно в тот момент, когда его пальцы скользят между ее складок, пробираясь ко входу. Не сдерживает нового стона, когда он надавливает на клитор. — «Подыгрывать»? — Переспрашивает принц, повторяя движение и довольствуясь еще одним красноречивым звуком. — Для тебя это игра? Он мельком целует ее подбородок и спускается к ее разведенным ногам. Параллельно избавляется от брюк. А когда поднимает взгляд, видит в глазах королевы ответ: «Если это будет игрой, мне будет легче придерживаться ее правил». — Кто я в этой игре в таком случае? — Спрашивает он, легко прикусывая внутреннюю сторону ее бедра и аккуратно перемещая его себе на плечо. — Мой новый муж, — хихикает Алисент, потому что, правда, щекотно, когда он так нежно проводит под ее коленкой. — Если хорошо постараешься, сниму траур, — подмигивает она, заранее зная, что будет хорошо. Но все равно ее накрывает неожиданно сильной волной, когда Джейс с угодливым «миледи» целует ее внизу: он лижет и сосет, крепко сжимая ее кожу на ногах, он будто пытается напиться той влагой, что содержится между ее ног. Алисент не может идентифицировать звуки, что издает в моменты особенно острого удовольствия, но это похоже на скулеж. Джекейрис не доводит дело до конца языком, но заменяет его пальцами — сам же возвращается к другим частям ее тела: ее нога все еще на его плече, вторая плотно овивает бедро, его пальцы в ней, но Алисент хочется больше. И она зовет его — громко и четко, с характерной мольбой в голосе. А Джейс, как истинный принц, спешит избавить ее от мучений. Подушку, что она придвинула, он подкладывает под ее бедра и входит в нее до основания. Ей нравится, что он тоже отпускает контроль: это проявляется и в низких стонах, и в силе, с которой он сжимает ее бедро — приятная боль, которая в купе с действиями его пальцем подводит все ближе и ближе к заветному освобождению. Джейс начинает двигаться, не прекращая ласкать ее, и это так хорошо, что Алисент не может удержаться и не взглянуть на то, как они соединяются. У нее спирает дыхание, когда от крепких бедер, совершающих поступательные движения, она скользит взглядом выше по торсу молодого дракона, к рукам и плечам сына сильнейшего рыцаря Семи королевств. Отросшие волосы прилипли к шее и вискам, несколько вьющихся прядей упали на глаза, но он не обращает на это внимание, полностью сосредоточенный на ее губах, с которых слетают все новые и новые стоны. Алисент давно забыла стыд и стонет так, что, наверняка, оценили бы шлюхи с Шелковой улицы. Но когда Джейс начинает ласкать ее быстрее, она вовсе на несколько мгновений глохнет: чувствует, что он продолжает двигать пальцами в то время, как она насаживается на его член, как он целует косточку на ее лодыжке. А потом, когда она еще толком не пришла в себя, перехватывает ее бедро поудобнее и начинает интенсивно двигать тазом, так что первое, что слышит королева, стоит слуху восстановиться, откровенные шлепки двух тел: она слишком узкая и еще уязвимая для такой скорости, но ей нравится это ощущение покалывания, граничащего с болью. Еще больше ее захватывает выражение абсолютной беззащитности на лице принца в этот момент — он так гонится за своей разрядкой, что не замечает ничего вокруг. Почему-то королева думает, что это был бы идеальный момент для убийства, захоти она того: он не обратил бы внимания, потянись она под вторую подушку за предварительно спрятанным кинжалом, и не понял бы, что произошло, воткни она ему в шею холодное лезвие. Единственное, в чем он раскаивался бы перед смертью — что не успел кончить. Но Джейс успевает, да и Алисент не собирается его убивать. Он опускается на расставленные руки, оставаясь между ее ног. Он все еще в ней, когда осторожно ложится на нее и поворачивает их на бок. Комната наполняется влажным звуком поцелуев. Когда же Алисент вновь сводит колени, Джейс уже накинул на них одеяло: его пальцы скользят по ее животу, а губы едва ощутимо касаются плеча. Королева представляет, как бы проводили время после занятий любовью Алисент и Джейс Стронги, которым не было необходимости расстаться до рассвета, чтобы слуги ничего не заподозрили. Ей думается, что они лежали бы также в обнимку: леди бы тайно молилась, чтобы семя ее мужа прижилось и Боги даровали им еще одного ребенка, а лорд мягко перебирал бы ее растрепанные пряди и не боролся со сном. Из этого всего в реальности есть только пальцы Джейса, водящие по ее кудрям, — сам он уже дремал, а Алисент планировала, как выпьет лунный чай по возвращении в свои покои.***
Когда Талия приходит на зов, чтобы помочь вдовствующей королеве с утренним туалетом, она пребывает в приподнятом настроении: сплетни — это всегда интригующе, а когда они касаются наследного принца — особенно. Да и королева не выглядит напряженной, как вчера за шитьем, скорее задумчивой, но служанка списывает это на состояние после сна. Она помогает королеве облачиться в черное платье и, стремясь предугадать ее желание, собирается подать шаль, но не видит ее поблизости. — Больше ничего не требуется, Талия, что ты ищешь? — интересуется госпожа, видя мельтешение девушки. — Ваша шаль, Ваша милость, — отвечает та и отворачивается раньше, чем успевает заметить побледневшее лицо королевы Алисент. — Я могла оставить ее в саду, — сочиняет на ходу она, делая вид, что поправляет рукав платья, — выходила подышать вчера вечером. — Я посмотрю там, Ваша Милость, — тут же отзывается служанка, наскоро кланяясь. — Нет нужды, — останавливает ее королева, — разве у тебя нет более насущных обязанностей? Шаль я могу забрать и сама, она никуда не денется. — Как прикажет Ваша милость, — Талия приседает в книксене, тайно благодарная за то, что ей не придется бегать по замку, в то время как во всех его частях кипит работа. — Благодарю, дел и правда много — сегодня начинаются приготовления к свадьбе, — зачем-то добавляет она и на этот раз видит смятение своей госпожи. — Какой свадьбы? — обманчиво безмятежным тоном интересуется королева. — Леди Бейлы и принца Джекейриса, Ваша Милость, — отвечает Талия как что-то само собой разумеющееся: со вчерашнего вечера весь замок стоял на ушах после разговора королевы Рейниры со старшим сыном. Алисент кивает, хотя не осознает этого: в ушах стоит звон, а пальцы мелко потряхивает — едва ли она сейчас смогла бы взяться за иглу, едва ли хоть что-то она смогла бы удержать в руках. Ей кажется ее ведет, но на деле она стоит на месте ровно, точно раздумывает над новым приказом. Талия, предлагая таковой, спрашивает: — Какое платье Вы предпочтете надеть на это торжество? Возможно, допустимо добавить к черному серебряную нить? Цвет платья вдовствующей королевы даже не обсуждается, настолько слуги привыкли к этому. Несмотря на истекший траур, королева не спешила вернуться к другим цветам гардероба — едва ли свадьба принца является поводом для перемен. Не она же выходит замуж, усмехается про себя Талия, представляя королеву в подвенечном наряде — цвет слоновой кости определенно подошел бы оттенку ее кожи. Алисент же размышляет о своем разговоре с Джекейрисом Веларионом накануне: она обещала снять траур, если он «хорошо постарается». «Постарался он знатно», — заключает королева, прислушиваясь к гулу, разносящемуся то тут, то там в ее теле. В таком случае — ее ход: — Забудь о черном, Талия, — ровно проговаривает королева. — Я буду в зеленом.