Часть 8
14 сентября 2023 г. в 15:24
I. Андрей
Вот в чем между ними была разница. Она могла зайти за край легко, играючи — он не мог, даже потеряв голову. Потеряв рамки, он потерял бы себя, даже в самой отчаянной, самой безнадежной ситуации. Даже когда хуево настолько, что хочется, разбежавшись, прыгнуть со скалы. Смех Анфисы эхом отдается от стен в черепной коробке Андрея. Ему кажется, он сходит с ума от этого её смеха, дьявольского, надрывного, неестественного. Так просто сейчас взять, сжать свободной рукой вороные вьющиеся волосы и ударить о стенку. Один, два, три раза, пока сопротивление не прекратится. Пока не прекратится этот издевательский смех. Он даже не слышит ничего вокруг себя, сейчас их только двое, и пора решить, чем кончится эта херня. И кончится или нет… Красная полоска крови стекает по стене рядом с головой Анфисы, в профиль которой Князь уперся диким, свирепым взглядом… И всё, что она говорит ему — нет. «Нет». Немыслимо, невероятно. Эта женщина сошла с ума. Невменяема. Бешена. И всё, чего она хочет… Он знает. Хочет триумфа над ним. Добивается слабости, добивается подтверждения своих слов. Ведь во всем этом нет ни капли души, ни капли правильного, светлого. Ни капли нежности… А что там, месяц назад в его хате — неужели она так искусно играет? Зачем? Зачем она охотится на людей? Желваки переливаются на коже от напряжения, челюсть сводит. Анфиса выгибается так, что и без того отсутствующее пространство между ними становится, попросту говоря, интимным. Плавные линии Анфисы продолжаются там, где заканчиваются его. Она снова делает это, снова играет кроплеными картами. А у него нет козырей, он не знает правил, и все его карты — рубашки с обеих сторон. И в этой невыносимой битве он один. Пальцы на руке Анфисы немеют от напряжения, пальцы другой руки — скребут ногтями краску со стены, скрючиваясь, костенея. Он прикрывает глаза на какое-то мгновение, точно бы ему становится дурно. Голова, медленно опускаясь, касается затылка Анфисы — вьющиеся волосы мягко касаются лба, носа, прикрытых век. Тяжелое дыхание практически нависает над ухом женщины, когда Андрей медленно, едва заметно отстраняется и внезапно снова подается вперед бедрами, как гвоздями, жестко прибивая Анфису к стене. Он сильнее сжимает её руку, так, что она наверняка морщится от боли. Наверняка на её запястье останется след. Сжимает в кулак свою, от чего свежие раны саднят ещё сильнее. — Хочу… — бесцветным голосом, почти неслышным, отвечает Князь на выдохе. Они ведь оба знали, о чем говорят. Но Андрей слишком ценил, слишком любил того человека, которому Анфиса так бессовестно пыталась изменить. Чье внимание продавала ради своих прихотей, ради чужого фиаско. Было бы это что-то искреннее, светлое. Но нет. Здесь были только грехи. И демоны. — …хочу, чтобы ты пошла н а х у й. Дернув руку, он будто отталкивает её от себя, делая несколько шагов назад. — Отъебись, отвали, поняла, блять? На глаза мне не попадайся, чтобы я не видел тебя, с-сука… — Он нашаривает на столе пачку сигарет, хватает онемевшими пальцами, рука — вся в крови. И всё ещё не сводя с Анфисы яростного взгляда, он отходит на несколько шагов и, разогнавшись, выбивает ногой дверь. Она вылетает вместе с косяком: уж слишком он перестарался. Грохот. Бум. Бам. Пыль, грязь. — Хуя! — В проеме, размахивая ладонью перед собой, появляется Балу со слегка перекошенной улыбкой. — В Андрюху бес вселился, кажись, — комментирует он «вылет» Князева, который даже не остановился, а чуть ли не бегом двинул куда-то по коридорам. — Андрюх! — Провожает его взглядом слегка охуевший Горшок. — Андрюх, ты чё? Чё такое-то? — Чуть помедлив, Миха отправляется следом за Князем. Поручик, Яша аккуратно обходят дверь и заглядывают в гримерку. — Да эт не бес, это Анфиска, — усмехается Поручик, — пизда, пацаны, опять платить придется за причинение материального ущерба: он дверь с мясом вырвал, видали? А вон там вообще дыра, ха-ха. — А вы на че спорили-то, кстати? Я надеюсь, на деньги: на починку двери должно хватить, — ржет Яша. Балу вторит ему, и они идут осматривать остальной погром в гримёрке.***
— Сколько, блять? И ты молчал?! — Щурится Миха, потрясая сигаретой. — А чё я должен был тебе сказать? Тоже мне, — возмущается Князь, вынимая из ладони кусочки дерева. Месиво… Придется опять в травму ехать. — Успокой её просто, и всё. Иначе это все плохо кончится, Мих. Ну, в натуре. — Я ток не понял чет, слыш… Она, типо, потрахаться предлагала тебе, или че? — В голосе Михи слышались нотки злости, скрадываемые, разве что, сигаретой, которую он держал меж зубов. — Не, не… — Бросается рьяно отрицать Князь. — Просто… Ну лезет, короче. Доебывается. Ты знаешь, я терпеть долго могу, но потом психану, и… Как сегодня, короче. Нахуй нам оно надо, ну? Она ж нас рассорить хочет. Или хуже чего. Я не знаю, — хмурится Князь, делая затяжку. Он и правда уже не знал, чего она хочет. И чего хочет он сам. И как вообще он с ней может оказаться в одном предложении. У Горшка был горячий характер, особенно под дозой или алкоголем. Князь подумал о том, что если скажет лишнего сейчас — Мишка натурально ей шею свернет. И в этом будет, в том числе, его, Князя, вина. Он, к сожалению, или к счастью, быстро отходил. И теперь уже казалось, что выкладывать всё Горшку было лишним. Но воевать с Анфисой дальше было просто невозможно. Однажды она его просто сломает. — Я тя понял, короче, — задумчиво затягивает сигаретку Горшок. Они оба глядят в бесконечную даль ночного Тамбова. — Не парься. Молодец, что сказал, эт самое. Мы ж друзья, да? А друзья они, это, доверяют друг другу, понимаешь, да? Князь устало улыбнулся, кивая головой. Понимает. Да. Даже как-то полегчало, отпустило что ли… И даже показалось, что теперь всё кончится. Но отсюда всё только начиналось.II. Анфиса
Она чувствует его, придавленная к стене; чувствует в подтверждение его тихо сказанному слову, что звучит безразлично, обреченно; словно он не желает этого, но все же признает. Тело его говорит красноречивее слов, и Анфиса улыбается сквозь боль, хрипло смеясь. Она смеется и тогда, когда он посылает ее откровенно на хуй; смеется, когда он беснуется, мечется по гримерке как загнанный в угол зверь. Она ждет его шаг, ждет оскорблений, злости, ярких эмоций, что не заставляют себя ждать. И Анфиса, подобно энергетическому вампиру, упивается его яростью и собственным триумфом. Он ее хочет. Она это почувствовала; хочет, невзирая на принципы, сильно, яростно; и дрожь, что отголосками отдается где-то в глубине ее тела; дрожь, разгоняемая импульсами, что метнулись по коже в тот момент, когда он сильнее придавил ее к стене; свидетельствует о том, что Анфиса тоже что-то почувствовала. Впервые; не фальшивое, прикрытое маской актрисы, а настоящее, пробивающееся сквозь все толстые стены, что она выстроила вокруг сердца. Князь с разбегу выносит дверь, Анфиса хохочет во весь голос; страшно, надрывно, признавая свою победу и его поражение. Она даже не чувствует, как по щекам катятся слезы, вызванные адреналином, страхом, обидой, желанием; вызванные чертовым большим взрывом, что случился у нее в голове, когда эмоции разом накатились от близости Андрея, и его одновременной недоступностью. Блять. Анфиса вляпалась по самые гланды; выстраивая ловушку для другого, она незаметно сама же путалась в собственной паутине, не замечая, что своими действиями отрезает себе все возможные пути к отступлению. Блять. Судя по охеревшему взгляду Балу, направленному на нее, мысли у ребят какие-то подозрительные, неправильные. Анфиса поправляет волосы, бегло осматривает себя, отмечая алые следы крови на некогда белоснежной майке, и вальяжным шагом направляется в гримерку, на подходе подслушав обрывок разговора Князя и Горшка. Друзья, значит? — Подавись свои ключом, гребанный ублюдок! — Она растирает слезы по щекам, влетая в гримерку и демонстративно доставая ключ из переднего кармана шорт. — Совсем уже шуток перестал понимать! — Она позволяет эмоциям взять вверх, срывая из глаз слезы, что градом катятся по щекам, смазывая тушь и тени. — Балу, ты победил. — Она подхватывает с кресла шубу, игнорируя всех присутствующих, и кутается в нее, мелко подрагивая. Миха че-то говорит и, кажется, тянет к ней руку, но Анфиса нервно отшатывается, вырывается, захлебываясь слезами, делая вид, что перепугана до усрачки, и словно вины ее в том, что Князь вышел из себя, совсем нет. — Да пошли вы все. Она из гримерки вылетает, хлопая за собой дверью прямо перед носом Яши, и сваливает как можно скорее, не уверенная, что хотя бы Миха пойдет за ней вслед. Они же друзья, и кто знает, че еще Князь успел ему наплести. Ублюдок. Анфиса выдыхает, подставляя лицо плотному потоку воды, льющему с черных небес, позволяя дождю смыть с нее все эмоции и очистить сознание. Мелкая дрожь едва сотрясает ее тело, она плотнее кутается в шубу и пешком направляется в гостиницу, которая, благо, была совсем рядом. Миха наверняка вызовет ее на разговор, если вспомнит, но Анфиса знала, как вывернуть ситуацию в свою сторону, а потому на этот счет особо не переживала.***
Анфиса плану заранее обдуманному следует: со дня, что после случившегося в гримерке наступил, она вид делает, будто бы Князя в ее жизни вовсе не существует. Одевается по прежнему эпатажно-вызывающе, ведет себя раскованно, но лишь в отношении Михи. Над шутками Балу смеется громко, в игриво-шуточной манере с Яшей препирается, но Андрея — игнорирует напрочь. Она взгляды в его сторону не посылает; она держится в стороне, садится как можно дальше, а если ситуация вынуждает ее обратить на него внимание, то делает это максимально безразлично, словно Андрей — пустое место в ее жизни. Но чаще, конечно, Анфиса сбегает под предлогами разными, и еще более чаще старается Миху за собой утянуть. И, ловя на себе пару раз взгляды Князева, — но мажа по нему в ответ равнодушным взглядом, — Анфиса не без удовольствия, едва сдерживая ухмылку торжествующую, понимает, что план ее работает. Да только чем больше Анфиса Князя игнорирует, тем чаще сама же о нем думает. Она Миху целует, сходя с ума от прикосновений, погружаясь куда-то в свой мирок, пока яд по вене лишает чувства реальности. Тела сплетаются в диком, первобытном танце, каждый нерв оголен, а кожа словно бы наэлектризована. Анфиса — одна единая эрогенная зона, и дыхание с губ ее срывается тяжелое, томное. Она в волосы черные пальцами зарывается, к себе в поцелуе притягивая, голову запрокидывая, пока губы чужие ее кожу исследуют. Она глаза на выдохе раскрывает, губы в улыбке растягивая, да взглядом цепляется за губы чужие мягкие, и волосы светлые. Она усмешку в глазах карих считывает, и усмешка та в ее зрачках отражается, волной удовольствия расходясь по телу. Импульсами сладкими, пока Миха, - нет, Андрей, - к ней ближе склоняется, поцелуй на губах оставляя долгий, мучительный. — А говорил, что не можешь. — Она глаза прикрывает, расслабленно шепчет куда-то в пустоту, и кажется, даже ответ слышит, но слов разобрать не может. Она слова чужие игнорирует, да и что ей нового Князь скажет? Лишь с губ ее все также срывается едва уловимое, — все ты можешь, если сильно хочешь. А ты же сам сказал, что хочешь. — И Анфису накрывает поток невероятной, красивой музыки, словно поет сама вселенная, и она парит где-то среди звезд. Она сама невесомость; легкое, парящее облако, погруженная в пучину нирваны, взлетающая высоко в небо. Пока действие наркотика не ударяет о землю, сбрасывая Анфису с кровати вниз головой, от чего она вмиг в себя приходит. Блять. Миха рядом еще погружен в блаженную негу. Анфиса осматривает свое обнаженное тело, — нет, почти не привиделось, — да только образ Князя так и не идет из головы. Образ Князя ее кошмаром в нирване стал, или же спасением. Порочной галлюцинацией, что привиделась в момент, когда Анфиса была максимально раскрыта и уязвлена для чужой энергии. И пока Миха поцелуи оставлял смазанные, Анфисе другой мерещился. Блеск. Просто, мать его, превосходный поворот. Она в ванную бредет, ладонями по лицу проводит, трезвея. В голове шум, в ушах звенит. Она под струи воды забирается, кран выкручивает на максимум, ледяной водой себя окатывая. Потом, все потом. Она подумает о своих бреднях после, когда группа сядет в автобус, что увезет их на концерт в следующий город. Она руку из Михиной хватки вырывает, как только в автобус поднимается. Миха не спорит, Анфиса с самого утра угрюма, без настроения. Она на ПМС свои перепады списывает, и в самый конец автобуса проходит, практически перед собой не глядя, и на сиденье у окна падает, одну ногу под себя подгибая. И только после, когда автобус уже с места трогается, а с передних сидений доносится веселый, и, кажется, еще пьяный ор парней, Анфиса голову влево поворачивает, взглядом с Князем сталкиваясь, что сидит от нее на расстоянии пары сидений. Который, видимо, также искал уединение, но нашел лишь ее. Она не произносит ни слова, лишь молча бровь вопросительно изгибает, не сводя с него взгляда. Ночной образ вновь врывается в сознание, Анфиса губы медленно облизывает, да все же отворачивается, головой едва встряхивая, прогоняя наваждение прочь. Она не заговаривает с ним, потому что вид делает, словно все же обижена.
