Heart To Heart

      Карин уже битый час бегала по кукольному домику Рируки и сражалась не пойми с кем. Впрочем, это было и неважно. Как и то, как громко и долго возмущалась Докугамине, когда Куросаки вдруг объявилась спустя две недели в офисе подчинителей. Юкио оказался занят, так что свалил тренировки с Карин на Рируку. Но кто ее тренирует или предоставляет площадку для тренировок тоже было неважно.       Важно было отвлечься. От Тоширо и взаимоотношений с ним. И дело было не в недосказанности, она-то как раз начала убывать. Проблема была в другом.       Каждый чертов раз Карин заново уверяется в том, что менструация — худшая часть цикла. Это, по большей части, так и есть, конечно. Но не в этот раз. Потому что после месячных наступает она.       Чертова овуляция.       Те злосчастные несколько дней, когда все мужчины в радиусе одного километра вдруг становятся до ужаса привлекательными. Карин знает, что так не у всех. Некоторые вообще даже не замечают этой фазы. Некоторые просто становятся немного возбужденными и более активными. А некоторые как Куросаки. Хотят трахнуть все, что движется и что хотя бы отдаленно напоминает человека мужского пола. И то не всегда!       Вот и в этот раз Карин надеялась, что пронесет, что овуляция пройдет незаметно, но не учла тот факт, что события никогда не складываются в ее пользу.       Кошмар начался в утро воскресенья, на следующий день после фестиваля.       Карин следовало насторожиться уже от того, какой сон ей приснился ночью, но она решила не обращать внимания. Все-таки они были подростками, влюбленными и необузданными. Сейчас-то все не так.       Следующим звоночком стал тот факт, что она проснулась удивительно рано, абсолютно бодрая и полная сил на новые свершения. Но не успела Куросаки приступить к этим новым свершениям, как зависла рядом со спящим Хитсугаей и даже не успела себя остановить от любования им. Она словно впервые в жизни увидела, какой он красивый. И сексуальный.       О нет.       Карин пробовала отвести взгляд, но было уже поздно. Она заметила, что он спал без футболки. Не мудрено, сколько она его знает, Тоширо всегда терпеть не мог жару. И сейчас, когда за окном знойный май, конечно, он пытается найти любые способы охладиться.       «Он с первого дня так спал? И как я проглядела это вчера?»       Но какая теперь разница. Теперь, когда Тоширо спал, закинув одну руку за голову и отбросив одеяло почти на половину, потому что ему наверняка жарко. Теперь, когда из-за его непереносимости жары, Карин не может оторвать взгляд от его оголенного тела. Она поглощала взглядом все, что видела: от спутавшихся во сне белых волос, которые даже так выглядели божественно, до самой нижней части торса, что не была прикрыта одеялом. Карин скользила взглядом по его натренированным в множестве сражений рукам, по линии его сильных плеч, по острым ключицам, по красивой, медленно вздымающейся во сне груди, по четко-очерченным мышцам живота и возвращалась обратно, к его расслабленному лицу и приоткрытым губам.       Карин сглотнула и силой заставила себя отвернуться и пойти в ванную, когда Тоширо начал хмуриться и выплывать из сна. После умывания холодной водой стало легче ровно до того момента, когда она столкнулась с Тоширо в дверях. На нем все еще были только спальные штаны, но, судя по его полуприкрытым глазам и заспанному виду, ему было все равно. А Карин нет. Она случайно, и при этом абсолютно сознательно, жадно вперила взгляд в его пах, прекрасно понимая, что там увидит. И тут же вскинула глаза обратно, потому что напрочь забыла о такой особенности мужской физиологии, как утренняя эрекция. В низу живота что-то возбужденно подскочило.       — Ой. Доброе утро, — сонно пробормотал Тоширо, чей еще явно не проснувшийся мозг заторможенно на все реагировал.       От его хриплого утреннего голоса по телу Карин разлилась истома. Она почувствовала, как начинают гореть щеки.       — Доброе, — она смогла лишь пискнуть в ответ.       — Ты уже умылась?       — Мгм.       — Тогда можно я пройду? — он протер глаза, пытаясь проснуться окончательно, и зевнул.       — А! Да, конечно, — Куросаки быстро выскочила из ванной и дала ему зайти.       Но сама не ушла. Так и осталась стоять в коридоре возле двери и смотреть, как Тоширо наклоняется к раковине, чтобы умыться. В обычное время она бы посмеялась с того, как низко ему приходится наклонятся. Но у нее овуляция, поэтому Карин смотрит лишь на то, как двигаются его лопатки, как сокращаются мышцы на его спине и как из-под резинки штанов выглядывают выпирающие тазовые косточки. Она с огромным усилием подавляет желание прижаться к нему грудью, почувствовать твердость его тела напротив ее мягких очертаний.       Хитсугая поймал ее взгляд в зеркале. Его глаза уже немного прояснились, он смотрел более осознанно, поэтому теперь ему не составляло труда заметить ее странное поведение.       — Почему ты так на меня смотришь? — с недоумением спросил он.       Карин вспыхнула как спичка, она это знала, рефлекторно вновь взглянула на его штаны и отвернулась.       — Что…? — он тоже посмотрел вниз и сразу после этого закрыл глаза, медленно испустил сокрушенный вздох и прикрыл лицо рукой. Его уши и задняя часть шеи покраснели.       — Я ничего не видела! — более очевидной лжи она еще никогда не произносила. И поняв это Куросаки умчалась на кухню, сгорая от стыда.       Она лихорадочно начала мельтешить на кухне, лишь бы как-то занять руки и мысли.       — Ты чай будешь?       — Да, — крикнул в ответ Тоширо из коридора.       Она уже достала пачку и начала насыпать в заварочный чайник.       — Можно в этот раз черный? — его голос прозвучал неожиданно близко.       Карин вздрогнула и силой заставила себя не оборачиваться.       — Конечно. Достань тогда его с верхней полки, — она надеялась, что ее голос не звучит слишком высоко.       — Мгм.       И не успела Карин вздохнуть спокойно, как почувствовала, что Тоширо стал только ближе. Она могла ощущать его теплое дыхание на своей макушке. Краем глаза Куросаки видела, как его рука тянется вверх, к полке, расположенной над ее головой. И что еще хуже, она чувствовала, как близко были его бедра к ее собственным. Шестое чувство, женское чутье, просто логика — называй как хочешь, но Карин всем своим естеством понимала, что если он чуть наклонится вперед или если она чуть отодвинется назад, то его пах упрется немного ниже ее поясницы. А если она еще и полностью облокотится на него, закинет руки за его шею, пока он так удобно слегка наклонен над ней, прижмется спиной к его груди, дразняще потрется о него, верх-вниз... Или еще лучше, если это он сделает этот опасный шаг навстречу, прижмет ее к столешнице и ненавязчиво, почти лениво начнет совершать поступательные движения своими бедрами между ее ягодиц, словно имеет полное право трогать ее везде, где ему хочется и как ему хочется. На самом деле, прямо сейчас она бы с удовольствием предоставила ему это право.       Ее низ тут же откликнулся горячей пульсацией на подобные мысли.       Карин тяжело сглотнула и наконец вернулась в реальность.       А в реальности Тоширо недоумевающе шарил рукой по полке и никак не мог найти чай. И даже не догадывался, что творится в голове Куросаки.       — А где черный чай? Вчера только его здесь видел.       — Нету? — Карин прокашлялась и постаралась сосредоточится.       — Нету.       И тут Хитсугая решил посмотреть вниз. Его глаза встретились с ее, и весь мир вмиг отключился для нее. Всего на секунду, пока Тоширо не скользнул взглядом еще ниже, на ее руки, и насмешливо не сказал:       — А, так вот он где. Куросаки, ты тоже еще не проснулась, что ли?       Она тут же посмотрела на свои руки, которые были занесены над чайником с ложкой черных листьев.       — Ой. Я как-то не заметила. Взяла не глядя, — неловко хихикнула Карин.       — Ты меня поражаешь, — тихо посмеиваясь сказал Тоширо, отходя от нее и качая головой в своей привычной манере. — Мне без сахара.       — Я помню.       И во всем остальном завтрак прошел как обычно. Если не считать того, что Карин то и дело посматривала на Хитсугаю и ловила себя на мыслях далеко не дружеского характера.              Ей уже было ясно, что у нее наступила овуляция. И она понимала, что это только начало.       Еще подлил масла в огонь Такеши, когда пришел за всем барахлом, которое накупил на фестивале и спихнул потом на Карин. Он все рвался зайти на чай, но она не пустила. И так кожей чувствовала раздражение Тоширо, когда попросила его тихо посидеть в ванной. Ну не может же она позволить Хасэгаве узнать, что какое-то время Хитсугая живет у нее. Тогда от шуточек точно не отделаться.       Но спровадить Такеши так же просто, как и заткнуть. То есть невозможно сложно.       В дом он так и не попал, зато проторчал на пороге добрые двадцать минут, без всякого стеснения спрашивая Карин, что они с Тоширо делали, когда Такеши ушел. Он не забыл сделать акцент на том, что специально оставил их наедине и теперь надеялся услышать, что его выбрали шафером для их свадьбы. А Куросаки все косилась на двери ванной, за которыми сидел Тоширо и, очевидно, все слышал, и хотела провалиться под землю.       Наконец она впихнула Хасэгаве его вещи и выпихнула его самого из квартиры, пообещав увидеться в понедельник.       Она закрыла дверь с шумным вздохом и просто отказывалась смотреть на Хитсугаю. Он, как всегда сама тактичность, сделал вид, что ничего не слышал. И предложил сходить в магазин, потому что холодильник снова стал превращаться в пустыню.       Карин просто не уставала удивляться тому, с какой скоростью тратятся продукты, когда живете вдвоем. Она уже больше пяти лет снимала квартиру одна и за это время забыла, как все быстро съедается, когда надо кормить кого-то еще кроме себя. Особенно если этот «кто-то» — взрослый здоровый мужчина.       И вот они пошли в магазин уже третий раз за неделю. Все бы ничего, если бы не одно маленькое «но» — Карин не могла оторвать глаз от Хитсугаи. Это были какие-то маленькие, незначительные вещи в нем, которые сейчас вдруг стали обладать просто неземной притягательностью. Это то, как он безмолвно шевелил своими губами идеальной формы, пока читал этикетки или проговаривал про себя список продуктов. Это еле заметный наклон его головы, когда он на мгновение терялся среди полок. Это его чуть встревоженный взгляд, когда она пропадала у него из виду. Это то, как шевелился его чертовски красивый кадык, пока он что-то ей говорил. Карин понятия не имела, что именно, она не слышила его слов, лишь смотрела на него и думала, что хотела бы накрыть его кадык губами, провести по нему языком и откусить его к черту. Она сглатывает и просто кивает на каждое его слово, полностью очарованная звуком его голоса.       Когда они стояли на кассе, ее взгляд случайно упал на упаковки презервативов с вызывающими названиями. В голове пронеслась мысль, что за столько лет его размер наверняка изменился. Интересно, насколько?       Куросаки тут же залилась краской до ушей и быстро отвернулась, предпочитая смотреть на спину Тоширо, пока он расплачивался.       Карин думала, что хуже ее мысли стать не могут, но потом обратила внимание на его руки. Каким бы банальным ей на казался фетиш девушек на мужские руки, она не могла отрицать, что он полностью оправдан. И еще прямо сейчас она не могла перестать удивляться своей озабоченности, потому что даже то, как он нес пакет с продуктами всего двумя пальцами, средним и безымянным, наводило ее на непристойные мысли. И эти чертовы голубоватые венки, просвечивающие через кожу, выглядели ну слишком хорошо. А еще были слишком похожи на вены на другой части его тела, каждый сантиметр которой Карин исследовала, будучи подростком. В голову невольно полезли воспоминания о том, как она водила по нему рукой, то всей ладонью, то слегка касаясь пальцами, дразня; оставляла поцелуи, легкие и влажные, мягко обхватывала губами и дерзко проводила языком по всей длине. Делала все, что он просил, и все, о чем даже боялся просить.       Ну вот опять. Ей правда стоило бы взять себя в руки и остановить поток своих мыслей прямо сейчас, пока она не завелась и не бросилась на Хитсугаю с твердым намерением оседлать его.       Тоширо заметил, что она немного отстала, и обернулся спросить, в чем дело, бросив на нее пристальный взгляд.       А Карин, что-то невнятно ему ответив, поняла, что если он еще хоть раз посмотрит на нее так, она, вероятно, упадет на колени с готовностью выполнить любую его просьбу. И из-за растущего в низу живота чувства, Куросаки поняла, что дело совсем плохо. Ну, и еще поняла по сильному желанию затащить его в ближайший темный переулок и отсосать ему там. И, кажется, единственным, что останавливало ее, было солнце, прекрасно освещавшее все вокруг. Нет, заниматься такими вещами на улице средь бела дня плохая идея. Лучше потерпеть до дома.       Можно подумать, дома она сможет что-то сделать. Нет, она, конечно, может…       Карин резко остановилась, когда поняла, что ее мозг не то что не перестал фонтанировать непристойными идеями, а только еще больше стал их раскручивать.       Нет, так дело не пойдет. Ей надо отвлечься.       Поэтому Куросаки быстро придумала на ходу какое-то оправдание и, стараясь не обращать внимания на недоуменное лицо Тоширо, умчалась куда подальше.       Она решила пойти к подчинителям, но Юкио послал ее, потому что у него выходной и он не собирался тратить его на нее. И так следующие пару часов она тренировалась с Рирукой. А когда вернулась домой, облегченно вздохнула, не обнаружив там Тоширо. Видимо, отправился за пустыми. Она даже подумала, что остаток дня пройдет нормально.       Вечером Карин была готова на стенку лезть.       Потому что когда Тоширо вернулся, он заботливо напомнил ей о вечере кино.       У нее полностью вылетело из головы, что по воскресеньям они смотрят фильмы. Конечно, можно было отказаться и лечь спать. Но тогда Хитсугая точно заподозрит неладное. Он итак приглядывался к ней весь день. Неудивительно, в общем-то.       Так что Карин покорно усаживается на диван, максимально далеко от Тоширо, чтобы не соблазнять саму себя лишний раз, и ждет, пока он найдет фильм, который она выбрала.       Начинает играть заставка, но Куросаки абсолютно плевать, она уже даже не помнит, что выбрала. Вместо этого все ее внимание против ее воли снова сосредотачивается на Хитсугае. На том, как он сидит, согнув в колене одну ногу и оперев на нее руку. На том, как он задумчиво приставил костяшки пальцев ко рту. На том, как открыта его поза по отношению к ней, открыта настолько, что если она захочет резко прильнуть в его объятия, ей будет достаточно просто придвинутся ближе.       Но ей мало сидеть близко, ей мало объятий. Ей нужно большее. Она хочет большего.       Ее мысли снова стали уносить ее прочь от происходящего, отдавая ее во власть собственной похоти. И почему-то в этот раз Карин решила сдаться, дать волю своему воображению и посмотреть, куда это ее приведет.       Карин подумала, как бы отреагировал Тоширо, если она сейчас, ничего не объясняя, резко опустится на колени перед ним и станет теребить завязку его штанов, вызывающе смотря ему в глаза. Разумеется, Хитсугая, вероятнее всего, оттолкнет ее, мягко, смущенно, возможно, где-то в глубине души желая притянуть ее ближе. Но это ее мысли, всего лишь безобидные мысли. Так что она вообразила, что Тоширо и дальше позволит ей делать, что вздумается. Что он, принимая ее вызов, только молча будет смотреть на нее сверху вниз. Тогда Карин ухмыльнется и нагло запустит руки ему под футболку, ожидая реакции. Он глубоко и резко вдохнет, пытаясь сохранить лицо непроницаемым. А она снова опустит руки вниз, проведет ноготками по его бедрам, царапая сквозь ткань, с целью согнать с его лица эту высокомерную невовлеченность. И потом, высвободив налившийся кровью орган, первым делом Карин оставит медленный поцелуй на его головке и любовно обведет языком кончик, собирая капельки предэякулята, пока ее ладонь будет дразняще поглаживать внутреннюю сторону его бедер. Ей нравилось думать, что тогда Тоширо бы с силой втянул воздух и выдохнул сквозь зубы, запрокинув голову. Интересно, он, как и раньше, будет сдерживать стоны или даст себе волю? Потому что Карин хотела его слышать. Она хотела заставить его выкрикивать ее имя. О, она бы приложила все усилия, чтобы своими действиями довести его до того состояния, когда он схватит ее за волосы крепко, почти больно, и начнет двигать ее головой навстречу своим бедрам, задавая темп, который ему нравится, и доводя самого себя до пика с ее помощью. Карин бы лишь самозабвенно прикрыла слезящиеся глаза и позволила ему делать все, что он захочет. И тогда, вперемешку со сбитым дыханием и сдавленными стонами, он бы позвал ее, взял ее за руку своей свободной рукой и…       — Карин?       Она вся вздрогнула, когда Тоширо мягко, но настойчиво дергал ее за локоть, привлекая ее внимания. И возвращая в реальность.       Ее естество пульсировало, между ног уже было жарко и влажно. Она сильнее стиснула бедра. Карин пару раз медленно моргнула. И только потом одарила Хитсугаю более менее осознанным взглядом.       — В чем дело? Почему ты смотришь…, — Тоширо метнул взгляд на свой низ и снова перевел на нее, — туда? — он выглядел смущенным и настороженным.       Она и не заметила, что все это время смотрела на его пах. Покраснев до кончиков ушей, Карин стала лепетать и объясняться:       — Я…я просто задумалась… вот и смотрела в одну точку… Ты не подумай ничего такого, мне просто глаза было некуда деть!       Хитсугая, кажется, не поверил ни единому слову, но сделал вид, что поверил.       — Ну… ладно, — это было все, что он сказал, прежде чем вернуться к фильму.       А Карин хотела выпрыгнуть из окна и улететь от стыда куда подальше. И не важно, куда: вверх или вниз. Она мысленно взвыла:       «Дорогая моя яйцеклетка, я, конечно, ВСЕ ПОНИМАЮ: ты готова к оплодотворению, ты хочешь, чтобы тебя оплодотворили, хочешь встретить этого одного единственного сперматозоида на белом коне, но, ПОЖАЛУЙСТА, можно не в этот раз? А то вместо сперматозоида буду я, и кататься я буду не на коне, а на Тоширо! Нам это не надо!»       Мысль, где она сверху на нем, сразу зажглась в голове красной лампочкой и превратилась в красочную картинку: ее бедра то поднимаются, то опускаются, его пальцы впиваются в ее кожу, стоны и влажные шлепки разносятся по комнате, дыхание перемешивается во время еще одного смазанного поцелуя…       «Нам это не надо, но так хочется…»       Все внутри Карин кричало и вопило, просто умоляло о том, чтобы Тоширо прикоснулся к ней, желательно, везде. И судя по его взглядам, которые Хитсугая периодически на нее кидал, где-то в подсознании он понимал, что она от него хочет. Потому что не заметить ее собственные нервные взгляды, ее ерзающие, трущиеся друг об друга бедра и запах ее возбуждения было просто невозможно. Но заметить — это одно, а вот осознать и что-то с этим сделать — уже совсем другое. И Карин не знала, она рада, что он не понимает, или нет.       В общем, вечер прошел для нее достаточно нервно. Так что она решила, что ближайшие дни будет всеми силами избегать источник своей нервозности и возбужденности. Тренировки с подчинителями показались лучшим вариантом из возможных. И Карин решила начать завтра же, в понедельник. Что она скажет Тоширо в качестве оправдания, она еще не решила, но это сейчас и не важно. Да и необязательно. Она ведь не должна отчитываться перед ним за каждый свой шаг. Возьмет и просто поставит перед фактом, что пару дней в универ ходить не будет. Ну что он ей сделает?       Успокаивая себя подобными мыслями, Карин стала засыпать, совершенно не готовая к тому, что ее подсознание выкинет этой ночью.

***

      Тоширо проснулся от звука датчика и зудящего ощущения под кожей, что могло означать лишь одно — где-то пустой, и у Хитсугаи, как у единственного шинигами в городе, нет права на сон.       Он подавляет раздраженный вздох и быстро покидает временное тело. Дышать становится невыносимо легче. Почему-то, в первые секунды его охватывает странная усталость и чувство опустошенности. Но эти мгновения такие быстрые, что не задержались в голове надолго. Особенно когда его внимание привлекла Карин. Она сладко спала, раскинув руки во все стороны и часто дышала, с ее губ редко срывались тихие вздохи, больно сильно напоминающие его имя. Тоширо хотел подойти поближе и попробовать понять, в чем дело. Может, ей сниться кошмар? Она весь день вела себя странно, бросала на него непонятные взгляды, и создавалось впечатление, что весь день ее голос был выше обычного. Так что он бы не удивился, если бы узнал, что ее действительно что-то беспокоило.       На самом деле, это был далеко не кошмар, а очень даже приятный сон, но Хитсугая об этом никогда не узнает. Да и у него нет времени узнавать. На улицах бродят пустые и он не может больше стоять на месте.       Тоширо не издает ни звука, когда быстро выскакивает из окна и мчится в ночь.

***

      Такеши плохо спит уже почти год. После одного дня он потерял спокойный сон, боялся засыпать и еще больше боялся не проснуться.       Сегодня ему тоже не спалось. Что может показаться странным, ведь он весь день на ногах. Сначала забрал у Карин свои купленные на фестивале сувениры и игрушки. Затем сходил и отдал их в детский дом. Он уже почти год туда ходит. Обошел свой район один раз, два, три. Слонялся по парку, потом сел на электричку и съездил в Каракуру. Зачем? Он и сам не совсем уверен. Просто чтобы занять голову. Чтобы позволить бурлящей вокруг жизни перекрыть мысли, дать музыке улиц поиграть на его нервах. Чтобы послушать людей вокруг себя.       В квартире Карин ему показалось, что он слышал раздраженное дыхание Хитсугаи за дверью ванной. Наверное, ему показалось.       В самом ее многоквартирном доме он прислушивался к каждой двери: за одной была тишина, от нее он отошел сразу же, почти отскочил. За другой кто-то то ли громко смеялся, то ли громко плакал, Такеши так и не понял. Но надеялся, что, все же, смеялись.       Детский гомон в приюте, как всегда, оглушил его на время, но он быстро привык. Уже не впервой. Мелкие разборки между детьми, не поделившими куклу, смех, слезы, просто крик без причины — все сменилось возбужденным лепетом, когда им дали новые игрушки.       На районе, в парке было относительно тихо. Но если прислушаться, а Такеши всегда прислушивался, то можно было обратить внимание на шелест листвы, тихое цоканье каблучков по брусчатке, скрежет колесиков самоката или роликов.       Даже в электричке, где люди обычно спали после работы или учебы, сейчас было оживленно и шумно. Воскресенье ведь. Кто-то обсуждает с друзьями по телефону, как едет навестить родственников в единственный выходной. Кто-то играет в слова с незнакомцем. Кто-то все-таки спит и храпит. И все эти человеческие звуки дополняются монотонным шумом колес по рельсам.       Такеши нравится слушать людей. Это расслабляет. И отвлекает.       «Ты не убежишь.»       Такеши прикрыл глаза. Он знает. И все равно пытается.       Но сейчас бежать правда некуда. Город спит, на его тихой спальной улице слышен лишь слабый треск фонарей да жужжание насекомых.              И тут его слух разрезал отвратительный звук, просто до скрежета в зубах ужасающий. К его сожалению, он уже знает, что это. Уже почти год, как знает.       Поэтому Такеши остается стоять на балконе и смотреть, кто же в этот раз придет сразить пустого. И его глаза широко раскрываются, когда он видит знакомые белые волосы, мелькающие вдалеке. Миг, и их обладатель уже совсем близко. Еще один миг, и начинается схватка. И в следующий же миг она заканчивается. Такеши и глазом моргнуть на успел, а Хитсугая уже исчез из поля его зрения и, вероятно, направился к следующему пустому.       Он знал, что с Хитсугаей Тоширо что-то не так. Но даже предположить не мог, что тот окажется шинигами.       «Не просто шинигами. Капитан шинигами.»       «И что это значит?»       «Значит, он силен. Достаточно силен. Но надо проверить.»       Хасэгава насторожился. По телу побежали мурашки. У него появилось плохое предчувствие. Хотя, оно не появилось. Оно уже почти год не покидает его.

***

      Охота на пустых — рутинное, простое и знакомое занятие. Это слегка расслабляет. Для Тоширо это уже как чашка кофе или бодрящий душ. Простое действие, не требующее особых усилий. Зато позволяющее прочистить голову.       Тоширо думал. Как обычно, думал слишком много. Даже несмотря на то, до чего это его довело когда-то, он все равно не мог остановиться. И все думал, думал, думал…       О ссоре с Карин. О негласном, но вполне понятном примирении. Об Асаяме, которого встретил вчера и обо всем, что узнал о нем, старался не думать. Вместо этого думал о том, как Карин себя вела после встречи с ним. И это его настораживало. Ему чего-то не сказали, что-то утаили. Но как бы он не хотел зацепиться мыслями именно за эту тему, все равно в итоге возвращался к Карин.       Карин.       Уже семь лет прошло с момента их расставания, а ее имя все еще пускает по телу мурашки. Наверное, это неправильно. Он уже должен был отпустить. Он думал, что отпустил. Хотя на самом деле даже не пытался. Просто смирился с тем, что все кончено, что оказался прав и что им не оставили и шанса. Тоширо решил больше не возвращаться к этому, и вот он здесь, в очередной раз, что сейчас, что семь, восемь, девять лет назад пытается разгадать эту загадку под именем «Куросаки Карин». Он пытается, у него не получается, и он пытается снова.       Потому что ему нравится.       Хитсугая больше не застрявшая в теле ребенка неспокойная личность и не упрямый подросток. Он не может и не хочет отрицать очевидного, даже если это «очевидное» его пугает. Что бы он ни говорил себе все эти семь лет, что бы ни делал, все зря. Потому что тело до сих пор окутывает тепло, когда Карин просто смотрит на него.       Как странно. Сейчас признаться в этом самому себе так легко. Раньше это было настоящим испытанием.       Тоширо смотрел на ночное небо и видел перед глазами небо своего внутреннего мира. Сейчас он больше походил на рождественскую сказку: белые сугробы, мягкие хлопья снега и бесконечное черное ночное небо без единой звездочки на нем.       Раньше в его подсознании был день.

***

      Мягкий покров снега сверкал под лучами ненастоящего, выдуманного солнца. А может, и не солнца.       В его внутреннем мире почти всегда день, всегда светло. За исключением тех дней, когда его сознание заволакивают тучи. Тогда здесь тоже темно. Хьеринмару говорит, что это нормально. Ведь внутренний мир напрямую отражает состояние хозяина.       И сейчас внутренний мир Тоширо погружается во мрак.       — Не понимаю, о чем ты, — отмахивается Хитсугая от своего дзампакто.       — Я говорю о ваших чувствах к этой земной девочке, — ничуть не обидевшись продолжает Хьеринмару. За последние полчаса медитации они только и делали, что играли в эту игру: он утверждает, а Тоширо отнекивается. И так всегда, стоит завести речь о младшей сестре Куросаки с горячим нравом.       — Я тебе еще раз повторяю: нет никаких чувств!       — Мне так не кажется. Мне кажется, что она вам нравится.       — Ну конечно она мне нравится. Она же мой друг. Слышишь? Друг! И не больше. Если бы она мне не нравилась, я бы не общался с ней. Это так работает.       — Нет, я думаю, она вам немного по-другому нравится, — настаивает на своем Хьеринмару.       — А я тебе говорю, что нет, не нравится! — Тоширо уже сидел практически полностью красный, но продолжал уверять свой дзампакто в том, что он не влюблен до чертиков в упрямую и вредную девчонку с большими глазами и острым языком.       — Почему вы это отрицаете? — несмотря на полыхающего от смущения и отрицания Хитсугаю, Хьеринмару продолжал спокойно гнуть свою линию.       — Потому что это абсолютная неправда!       — Нет, это абсолютная правда, и я не понимаю, почему вы отказываетесь ее принимать.       Тоширо только возмущенно открывает и закрывает рот, одновременно желая высказать все, что думает, и при этом замолчать и не развивать спор. В итоге он просто вздыхает и ложиться спиной на снег, говоря таким образом, что разговор окончен. Или поставлен на паузу.       Хьеринмару понимает и не настаивает дальше. Они какое-то время сидят в тишине, пока с неба бесшумно падает снег.       За это Тоширо любил свой дзампакто. Хьеринмару никогда не заставляет его что-то говорить или делать. Всегда просит, советует, наставляет. Но никогда не принуждает. И это работает.       Не ясно, сколько времени они просидели молча, но когда Хитсугая наконец заговорил, Хьеринмару был уверен, что сейчас услышит правду:       — Я боюсь, — Тоширо говорит без запинки, без тени сомнения или страха показаться слабым. Его дзампакто — единственный, с кем он может так разговаривать. С кем он не боится разговаривать.       — Чего боитесь?       Тоширо снова помолчал, прежде чем ответить:       — Ты же знаешь, что Айзен был для Хинамори больше, чем капитан и кумир? — Хитсугая весь скривился при упоминании предателя. Не дождавшись ответа Хьеринмару, он продолжил: — Я хочу верить, что это было действие гипноза или его манипуляции, но не могу, как бы мне ни было противно от этого. Меня не покидает ощущение, что между ними было что-то еще. И это «что-то еще» причинило ей сильную боль.       Хьеринмару слушал дальше, боясь, что если спросит, то его хозяин снова закроется в себе.       — А Матсумото? Ты видел, в каком состоянии она была после предательства этой лисьей морды, Ичимару? А когда выяснилось, что он был за нас? Ты видел ее взгляд после того, как он умер на ее глазах? Я видел. И я до сих пор это помню. И этого я и боюсь.       — Боитесь, что вам сделают больно? Это нормально, вы же…       — Нет, — перебил его Тоширо. — Я не боюсь, что мне сделают больно. Я боюсь, что я сделаю больно, — он замолчал и потом совсем тихо добавил: — Я не хочу делать ей больно.       — Почему вы думаете, что сделаете это?       — Потому что я не умею ничего, кроме этого. Готей 13 — военная организация, а мы все в ней солдаты. Солдат учат причинять боль.       — Возможно. Но вы быстро учитесь. Вам не составит труда научиться любить так, как вам этого хочется и как ей этого хочется.       — Но у меня не получится сразу.       — Как и все в этом мире. Ничего не получается сразу.       — А это значит, что будут попытки. Неудачные. Болезненные.       — Этого в любом случае не избежать. Не вы, так кто-нибудь другой сделает ей больно. Такова жизнь.       На этих словах Тоширо съежился. Он знает это, прекрасно знает, слышал сотни раз и еще столько же раз повторял сам. Он знает это, но не понимает. Он не осуждает людей за ошибки, за неудачные попытки, но собственные промахи рассматривает, как нечто непоправимое и непростительное.       — И все-таки она вам нравится, — с умным видом заключил Хьеринмару. — Думаю, вы должны признаться ей.       Тоширо моментально вспыхнул, потому что уже успел забыть, с чего начался разговор. И теперь он чувствовал себя глупо из-за того, что попался так легко.       — Могу я подумать об этом завтра?       — Да хоть через год. Вопрос лишь в том, сколько вы еще собираетесь мучать этой неопределенностью и себя, и ее.       Тоширо ничего не ответил. Просто остался лежать на снегу, не таящему и не пропитывающему одежду влагой. Он лежал и смотрел на небо, затягивающееся тучами. Хьеринмару сидел рядом, обернув свой хвост вокруг них обоих, и смотрел на Тоширо. Он пропустил момент, когда тот так вырос.       Через неделю Матсумото предложит ему выбрать для Карин браслет. Еще через одну он ей его подарит. А через два месяца поцелует. И еще через две недели поцелует снова. А потом она его. И они официально начнут встречаться. Ну, официально, но, по большей части, конфиденциально. Это, все-таки, запрещено законом.       И будут мгновения счастья, когда Тоширо не будет думать об этом, не будет бояться этого. Когда он просто позволит себе слепнуть от любви.       Но мгновения закончатся, и вновь наступят долгие и затяжные минуты, часы, дни, когда он не сможет избавиться от мысли, что всему рано или поздно придет конец. И что виной этому станет он сам. Что в итоге он сделает ей больно.       И в итоге он сделал.       Но это все потом, через два года их отношений, бурных, несуразных, сложных и таких невероятных.       А здесь и сейчас он до сих пор не решил признаться в чувствах к ней даже самому себе.

***

      Когда огни ночного города уже стали размываться перед глазами, Тоширо понял, что пора возвращаться. Домой.       Где-то часы пробили полночь. Очень длинное воскресенье закончилось.       А ночь еще нет.