Heart To Heart

      Тоширо уже битый час шатался возле дома Куросаки, не решаясь войти. На улице была глубокая и ясная ночь. Создавалось ощущение, что все тучи с неба сейчас собрались в голове Хитсугаи и мешали ему здраво мыслить. С одной стороны, он понимал, что это глупо. Что его вообще здесь быть не должно. Но, с другой стороны, отрицать очевидное тоже больше не мог.       Тоширо осознавал свои чувства к Карин, но все еще отказывался их принимать. Ему казалось немыслимым желание поцеловать ее, не говоря уже о том, чтобы быть с ней вместе. Отношения с живым человеком. Как он себе это представляет?       Но Хитсугая постарался отогнать эти мысли прочь, прежде чем они захлестнут его с головой. Он уже пришел, а значит надо довести дело до конца. Но где-то в глубине души Тоширо боялся встречи с ней и хотел уйти, пока еще есть возможность.       Последний огонек надежды погас, как только в окне бывшей комнаты Ичиго показалась Карин. И Тоширо не смог проигнорировать тот факт, что его сердце забилось быстрее при виде нее. Куросаки потерла глаза и облокотилась на подоконник, устремив взгляд на небо. Шинигами оставалось лишь гадать, что она там высматривает.       Тоширо глубоко вздохнул и, не дав себе время передумать, вскочил на ее карниз. Но кое-что он не учел. А именно то, что, когда кто-то хочет залезть в твое окно посреди ночи, это, мягко говоря, пугает.       Поэтому, когда перед Карин внезапно появилась какая-то темная фигура, она первым делом испугалась. А потом вытолкнула незнакомца из окна. И только спустя долгие доли секунды, Куросаки узнала своего друга-капитана. И прямо сейчас этот капитан размахивал руками, напоминая мельницу, и с застывшим на лице шоком опасно накренился назад. Быстро опомнившись, Карин схватила его за воротник косоде и со всех сил потянула на себя. Вот только Хитсугая оказался тяжелее, чем она думала, так что, когда он на нее навалился, Карин потеряла равновесие и грохнулась на стоящую рядом кровать, утянув несчастного шинигами за собой.       А Тоширо открыл для себя три новости. Первая, не очень приятная: девушка, которая ему нравится, пыталась вытолкнуть его из окна. Вторая, хорошая: из окна он все же не выпал. И третья, вызывавшая у него смешанные чувства: хоть и не из окна, но он все же упал, да еще и прямо на Куросаки. И сам факт того, что он находится к ней так близко, взбудоражил его и без того неспокойные мысли.       При падении он рефлекторно подставил руку ей под голову. Аккуратно убрав ладонь с ее затылка и незаметно проведя пальцами по непослушным черным волосам, Хитсугая наконец приподнялся. Его полный замешательства и стеснения взгляд встретился с широко раскрытыми от удивления глазами Куросаки.       — Привет, — она сказала это тихо и обыденно, словно Тоширо прямо сейчас не нависал над ней посреди ночи, придавив к кровати.       Они все еще были чертовски близко и ее теплое дыхание пощекотало кожу. В горле пересохло.       — Привет, — Хитсугая попробовал ответить также буднично, но от волнения его севший голос прозвучал тише, чем планировалось.       — Какими судьбами?       — Да так, мимо проходил. Решил заглянуть.       -- Что, просто так?       — Да, — но вспомнив, зачем он здесь, быстро исправился: — В смысле нет! Я…, — Тоширо запнулся, заметив, что до сих пор нависает над ней, и отстранился. Он сел на колени, опираясь на пятки, и почувствовал, как край матраса проминается под ним.       — Так да или нет? — Карин приподнялась на локтях. Майка, которая, судя по размеру, принадлежала раньше Ичиго, свободно висела на бледных девичьих плечах. Тоширо кинул взгляд вниз и тут же поднял обратно, удостоверившись, что с таким вырезом майка предназначалась для мужчин, но никак не для девушек-подростков с растущей грудью. Щеки обжег румянец, и Хитсугая надеялся, что в темноте это не так заметно.       — Я поговорить хотел.       — А утром этого сделать нельзя было? — она нахмурила брови.       — Я на рассвете ухожу.       — Это так важно? Не может подождать до следующего раза? — в голосе слышалось раздражение. Тоширо мог ее понять.       — Не хотелось бы откладывать.       — Ну, давай, говори.       — Жарко здесь у тебя, — Хитсугая отвел взгляд, старательно пытаясь прогнать из головы вид ее вздымающейся при дыхании груди. О, прямо сейчас он так сильно ненавидел свое недавно вошедшее в пубертат тело. — Ты не против, если мы…, — от волнения он забыл слово ″крыша″, поэтому просто показал пальцем наверх, надеясь, что Карин его поймет.       — На крышу пойдем? Ну, давай, — Куросаки уже двинулась к окну, но была остановлена его рукой. На ее вопросительно поднятую бровь Тоширо ответил:       — Я вломился к тебе посреди ночи, еще и буду заставлять по крышам лазить? Нет уж, я отнесу тебя, — ему на самом деле не хотелось провоцировать лишний физический контакт, но не мог же он позволить ей подвергать себя опасности ночной вылазкой из окна.       Карин прищурилась, но только пожала плечами в ответ.       Зашуршали простыни. Поудобнее взяв ее за плечи и под коленями и убедившись, что ничего лишнего он не задевает, Тоширо вышел из окна, держа Карин на руках.       Для него это не было чем-то необычным --- шагать по воздуху в Мире Живых. Но вот для Куросаки это до сих пор было в новинку, несмотря на все те случаи, когда она оказывалась в воздухе, где Хитсугая ее ловил. Вот и сейчас она инстинктивно прижалась к нему и за шумом крови в ушах не обратила внимание на то, как сильно бьется юношеское сердце.       Тоширо оказался на крыше в два шага и бережно усадил Карин на черепицу. Хитсугая сел рядом и понял, что не знает, что сказать. Решил начать с самого простого:       — Я хотел извиниться.       — За что? За то, что в нашу последнюю встречу сбежал, как ошпаренный? За то, что не отвечал на мои письма? За то, что пропустил наш с Юзу день рождения и даже не передал поздравления хотя бы на словах через Ичи?       Да, ему определенно было за что извиняться.       — Я прошу прощения за все сразу. Насчет последней встречи, я…, — «…сбежал, потому что захотел поцеловать тебя так сильно и испугался, что на самом деле сделаю это», — … у меня появилось срочное дело, которое потребовало моего вмешательства. И из-за него же в отряде начался бедлам с документами, поэтому у меня не было времени отвечать тебе, — наглая ложь, которую Тоширо придумал только что. Но не мог же он сказать ей, что все это время пытался осознать свои чувства, потом убедить себя, что никаких чувств нет, а когда все же смирился с ними, оставшееся время решался на встречу с ней. — Но насчет дня рождения, ты правильно злишься. Здесь оправдания нет, я должен был передать хотя бы пару слов. Но, я надеюсь, еще не поздно мне загладить свою вину, — с этими словами он достал откуда-то, Куросаки не поняла откуда, два свертка.       Когда Тоширо поднес их поближе, Карин поняла, что это были две небольшие вытянутые коробочки, обитые бархатом. Одна была перетянута желтой ленточкой, другая синей. Ту, что с желтой, Хитсугая положил ей на колени, а синею ленточку аккуратно развязал. Карин наблюдала за ним, затаив дыхание. Он открыл коробочку, и в лунном свете блеснуло серебро. Подмигнули чуть окрашенные серебряные подвески в виде цветков нарцисса. Карин тихо ахнула. Она притронулась к браслету, металл приятно холодил пальцы. Тоширо наблюдал, как она надевает его подарок, попутно продолжая говорить:       — В другой коробочке лежит такой же для Юзу, только с подснежниками. Матсумото помогала мне их выбирать, так что считай, что подарок от нас обоих. Нравится? — он с плохо скрываемой надеждой поднял на нее взгляд, наконец, посмотрев ей в глаза.       — Нравится, — она больше выдохнула ответ, чем произнесла его вслух.       — Извини еще раз, за то, что пропустил ваш день.       — Ты прощен, — Карин одарила его теплой улыбкой.       Затем она сделала то, к чему Тоширо, наверное, никогда не привыкнет — обняла его. Быстро, резко и импульсивно, в стиле Куросаки. Но от этого не менее нежно.       — По секрету скажу: я простила тебя, как только ты пришел.       От ее слов на душе потеплело. Тоширо неловко положил руки ей на спину, а затем, осмелев, прижал к себе. До этого момента он и не понимал, как сильно соскучился по ее улыбке и объятиям за прошедший месяц. И сейчас вновь ощущать ее в своих руках было настоящим блаженством.       — Будешь мороженое? — ее голос внезапно прервал идиллию.       — Со вкусом арбуза есть? — он ответил, недолго думая.       — Есть.       — Тогда буду.       — Хорошо, посиди здесь, я принесу.       — Ты? Нет, ты не пойдешь, это опасно. Давай лучше я схожу.       — Да ладно тебе, чего тут опасного.       — Мы все-таки на крыше, не забывай.       — И что? Это крыша моего дома, уж как-нибудь справлюсь.       — Но…       — Тоширо, я не хрустальная, — она упрямо посмотрела ему в глаза.       Он несколько раз открыл и закрыл рот, пытаясь возразить, но не находя подходящих слов. Потом все же сказал:       — Ладно.       Победно ухмыльнувшись, Куросаки встала на ноги и почти тут же поскользнулась на влажной после дождя крыше. Она успела сохранить равновесие и не упасть, но Хитсугая уже вскочил, готовый поймать ее. Карин еще какое-то время стояла на негнущихся ногах, а потом медленно повернула голову к шинигами. По взгляду Тоширо было ясно: теперь она точно никуда не пойдет.       — Ладно, — повторила она за ним, — иди ты. Знаешь, где мороженое лежит?       — Разберусь, — его голос был чуть более напряжен, чем секунду назад.       Пока Карин вновь поудобнее устраивалась на черепице, Хитсугая уже скрылся внизу. Меньше, чем через пять минут он вернулся с двумя упаковками мороженого и, почему-то, пледом.       — Сейчас лето, — она с вопросом в глазах посмотрела на него.       — Да. А еще сейчас ночь. Ночью холодно.       — Ты не выглядишь замерзшим.       — Я никогда не мерзну, — увидев ее подозрительно поднятую бровь, Тоширо чуть исправился. — Почти никогда. В любом случае, это не для меня.       — Мне не холодно, — Куросаки игнорировала мурашки по телу от налетевшего ветра.       — Я настаиваю. Летние ночи могут быть на удивление обманчивы, а ты сидишь в одной майке и еще мороженое есть собираешься.       Карин долго сверлила его взглядом, но на этот раз Хитсугая был непреклонен. Наконец она ответила:       — Хорошо. Но при одном условии: ты тоже укроешься пледом.       — Мне это не нужно.       — Мне тоже. И раз нам обоим это не нужно, но ты заставляешь меня, значит, будешь отдуваться вместе со мной. Все честно.       — Ладно, — проскрипел Тоширо спустя какое-то время.       И когда они вдвоем уселись, завернувшись в плед, Хитсугая пожалел, что согласился. Потому что если он, может, и старался по возможности сохранить дистанцию, то Куросаки явно даже не думала об этом, раз прижималась к нему вплотную. Они сидели так близко друг к другу, плечом к плечу, бедро к бедру. Тепло ее тела посылало волны дрожи по нему, а плед создавал ощущение кокона, из которого не было возможности выбраться. В итоге, избежав духоты ее комнаты и нежелательной близости там, Хитсугая оказался в аналогичной ловушке, но уже на крыше. Прохладный ночной ветерок и мороженое не сильно облегчали ситуацию. Тоширо с ужасом и с замиранием сердца чувствовал, как неконтролируемый жар разливается по всему телу, медленно стекая в низ живота.       «Глупый пубертат. Глупые гормоны. Глупое, глупое, глупое тело, которое идет на поводу у этих глупых гормонов!»       Хитсугая бессильно клял половое созревание, которое так не вовремя дало о себе знать. Он попробовал отвлечься и выбрал самый привычный для этого метод − переключить внимание на небо.       — И все-таки, в городе мне не нравится.       — Хм?       — В городе плохо видно небо. Бесчисленные многоэтажки заслоняют обзор, а из-за огромного и ненужного количества света не видно звезд ночью.       — В Обществе Душ по-другому?       — Да. Хоть это и довольно густонаселенное место, если можно так выразиться, многоэтажных домов там почти нет. И машин тоже. Фонари есть, но не в таком количестве.       — Общество Душ, — Карин задумчиво протянула. — Вот бы там побывать.       — Не рановато ли ты думаешь о мире ином, а, деточка? — он ухмыльнулся с издевкой.       — Что? — Куросаки поперхнулась от недовольства. — Кого ты назвал деточкой, первоклашка!       — Эй! Во-первых, это прозвище уже неактуально! Мы с тобой одного роста, если ты вдруг не заметила. Во-вторых, сколько тебе сейчас? Пятнадцать? Ребенок еще.       — Вовсе не ребенок! Я уже взрослая!       — Ты и в тринадцать так говорила.       — А сам? Сколько лет выглядел, как ученик начальной школы, и уверял всех, что взрослый.       Хитсугая лишь начал сбивчиво и яростно бубнить себе под нос, что это другое и что она не может сравнивать. На что Карин лишь заливисто рассмеялась, мгновенно остужая его пыл. Тоширо позволил губам растянуться в слабой улыбке. И с облегчением заметил, что испепеляющий жар отходит, уступая место теплу, родному и знакомому.       Когда мороженое было съедено, те немногие видневшиеся звезды были пересчитаны и названы, а щеки трескались от улыбок, Тоширо все же уговорил Карин пойти спать. Хотя она изо всех сил отнекивалась и уверяла его, что у нее сна ни в одном глазу. Конечно, когда Куросаки зевала через каждый вдох, звучали ее слова не очень убедительно. Хитсугая почти насильно затащил ее обратно в комнату и уложил на кровать. Он уже собирался уйти, но Карин его остановила:       — Подожди.       Тоширо удивленно взглянул на нее.       — Я всегда раньше спала с Юзу в одной комнате. Это первый год, когда мы спим отдельно и…, — она замялась, — ну, я привыкла засыпать, когда рядом кто-то есть, понимаешь? Ты можешь… просто побыть здесь еще немного? Пожалуйста? — Карин было очень неловко это произносить, но она ничего не могла поделать с ощущением безопасности и комфорта, которое возникало рядом с Тоширо.       Он посмотрел в окно — до рассвета еще есть время. Так что он остался.       — Извини, что заявился посреди ночи, — Тоширо прошептал спустя пару минут тишины.       — Ничего страшного. Здесь тебе всегда рады, — немного подумав, Карин в полудреме добавила. — Я тебе всегда рада.       От этих слов у Тоширо перехватило дыхание. Если до этого у него и были какие-то сомнения по поводу своих чувств к Карин, то сейчас от них не осталось и следа. В порыве нахлынувшей смелости и нежности, он собирался рассказать ей все, но девушка уже заснула. Вот только не свойственная ему чувственность и эмоциональность никуда не делись. Он уже должен был идти, но все смотрел на спящую Куросаки, как заколдованный. Разметавшиеся волнами волосы, белоснежная кожа и розовые губы. Желание поцеловать ее было сильным, как никогда прежде. И Тоширо в кои-то веки решил пойти на поводу у своих чувств. Ничего же страшного, если он хоть раз сделает то, что хочет, верно? Ничего ведь, если он поцелует ее, совсем легонько, совсем незаметно? Там, в щеку или в нос, или чуть коснется губами темной макушки. Ничего ведь страшного в этом нет. Да?       «Нет. Так нельзя. Если я собираюсь поцеловать ее, я хочу, чтобы она была в состоянии оттолкнуть меня.»       Тоширо отвернулся от Карин и поспешил уйти, пока он не передумал.       Ночная прохлада сменилась утренней свежестью. Слабый ветерок с рассветными лучами терялся в его волосах. Хитсугая надеялся, что это освежит ему голову, но нет. Он остановился на одной из крыш и, тяжко выдохнув, задал вопрос в пустоту:       — О, Король Душ, — Тоширо посмотрел на светлеющее небо, словно надеялся, что ему, правда, ответят, — что я делаю?

***

      Тоширо проснулся со странным ощущением, которого не испытывал уже давно. Прислушавшись к себе, он понял, что просто переспал свой график. Теперь он весь день будет ходить, как вареный овощ.              Отголоски сна еще не до конца выветрились из головы. Ночь, мороженое, браслет и ошибка, которую он так и не совершил тогда. Воспоминания отдавали горечью и нежностью одновременно. А потом осознание замигало красной лампочкой.       Браслет. До этого Хитсугая не обращал внимания, но после сна стал лихорадочно прокручивать в голове образы прошедшей недели. И не нашел ни одного, который бы опроверг его опасения.       В их первую встречу спустя семь лет на Карин браслета не было.       Браслета, того самого, который он так долго выбирал. Да, Тоширо не солгал, когда сказал, что Матсумото помогала ему. Но только с браслетом для Юзу. Подарок для Карин он выбирал сам, от плетения браслета до его толщины. И нарциссы выбрал не случайно. Для нее.       Живот скрутило от досады и вспыхнувшей обиды, но Хитсугая прогнал это чувство. Не хватало еще злиться на Карин за то, что она не живет прошлым. В отличие от него. Ему тоже стоило перестать придавать воспоминаниям столько значения.       С кухни доносились звуки возни и подозрительно аппетитные запахи. Тоширо посмотрел на кровать, где спала Карин и, не обнаружив ее там, медленно повернул голову к дверному проему.              Под ложечкой засосало. За то немногое время, что они живут вместе, Хитсугая удостоверился, что Карин и кухня — вещи плохо совместимые. Поэтому мысль, что Куросаки готовит, вызывала у него страх за сохранность квартиры и своего желудка.       Тем не менее, пахло на самом деле не плохо.       Протирая глаза, Тоширо пошел на кухню. Как он и предполагал, Карин что-то колдовала над плитой, тихо напевая себе под нос ей одной известную мелодию. Хитсугая оперся о проем одной рукой и стал наблюдать за Куросаки, пока она его не видит. На залитой солнцем кухне стояла умиротворенная атмосфера, запах еды смешался с идущим от плиты теплом. Тоширо снова окутала дрема.       Его взгляд упал на ее голые запястья. Не носит. Он быстрее отогнал мысли о браслете, чтобы не спугнуть чувство идиллии, которое установилась на кухне.       Хитсугая был приятно удивлен, когда заметил, что готовит она на двоих. При виде такой спокойной Карин и ее задумчивого копошения, сердце приятно защемило. Тоширо с усмешкой подумал, что так она походит на заботливую женушку. Ага, конечно, разбежался.       Но радостное настроение тут же улетучилось, когда он понял, что рано или поздно точно так же она будет готовить для другого мужчины, который будет смотреть на нее, думать о ней и представлять ее в роли своей жены.       Зубы заскрежетали, когда Тоширо их стиснул.       А Карин, не подозревающая о его мыслях, поприветствовала с насмешкой в голосе:       — Доброе утро, спящая красавица.       — Доброе.       Карин вся невольно подобралась, когда услышала его утренний голос. И без того хриплый и низкий от природы, после сна он звучал еще более тягуче, заставляя ее нутро трепетать.       Не заметив ее реакции, Тоширо прокашлялся, прогоняя утреннюю хрипотцу и продолжил:       — Подожди, а почему ″спящая красавица″? — после такого непривычно долгого сна его мозг соображал туго.       — Ты время видел? Уже одиннадцатый час, — Карин быстро вернула себе самообладание.       — Ой, Куросаки, что за претензии? — он смачно зевнул, до слез в глазах. — Я встаю рано — тебе не нравится, я сплю подольше — и тут не угодил. Ты уж определись, по какому поводу будешь злиться на меня по утрам.       — Ты, я смотрю, так и не проснулся. Иди умойся, взбодрись, я все равно еще не закончила.       — Я в душ тогда.       — Мгм.       Как только он зашел в ванную, тут же скинул одежду и залез в ванну. Тоширо не задумываясь включил холодную воду, не столько, чтобы смыть остатки сна, сколько по привычке. Он подставил голову под душ и задумчиво смотрел, как капли падают с волос на ноги. Затем поднял лицо навстречу холодным струям воды. Тоширо пару раз зевнул, так широко раскрыв рот, что потом приходилось сплевывать воду.       Холод приятно обжигал кожу. Хитсугая не боялся этого ощущения, в конце концов, это его стихия. И логично, что, оказываясь в ней, он чувствовал себя лучше. Сознание начало более-менее проясняться. Тоширо простоял так какое-то время и вылез только когда конечности начали неметь от холода.       Голова, наконец, приятно опустела, позволяя ему на мгновения забыть кто он, где и зачем. А главное, с кем.       Хитсугая, решив оставить волосы мокрыми, наскоро вытерся полотенцем и обмотал его вокруг бедер. В животе уже начинало урчать, так что он вышел из ванной и без всякой задней мысли пошел на кухню.       — Ты как раз вовремя, я только закончила, — Карин уже расставляла тарелки с чашками чая, когда он показался в проходе. — Садись давай и…, — она осеклась, когда наконец взглянула на Тоширо. А тот так и застыл в проеме и смотрел на нее, как на привидение.       Повисло молчание, которое нарушал только звук капель, падающих с мокрых волос Хитсугаи.       Карин попробовала подавить в себе разливающуюся волну жара. Тоширо стоял перед ней практически полностью обнаженный и то, полотенце, висевшее на его бедрах, кажется, держалось там только волею судьбы. Куросаки невольно начала шарить взглядом по нему, запечатлевая в памяти каждую деталь. Обычно торчащие во все стороны волосы, сейчас падали на лоб и уши мокрыми прядями. Капли с них стекали по шее: какие-то скрывались за плечами, а какие-то скатывались в яремную впадинку и потом -- по мощной груди, крепкому торсу и ниже. Карин жадно проследила взглядом за одной такой каплей, стекающей ровно посередине, с некоторой грустью смотря, как она впитывается в полотенце. Затем ее внимание привлекли его шрамы. Длинные и короткие, рваные и гладкие -- белесые полоски огрубевшей кожи тянулись по всему телу и перекрывали друг друга, наслаивались. Их всегда было так много?       Внезапно Тоширо со стоном досады вздохнул и стыдливо прикрыл глаза рукой. Когда Карин оторвала взгляд от особенно пугающего шрама и посмотрела Хитсугае в глаза, тот сдавленно пробормотал:       — Я забыл, что ты здесь.       — Что? — почему ее голос вдруг стал таким высоким?       — Прости, я что-то задумался и совсем выпал из реальности, — он как будто вообще не замечал, что стоит в одном полотенце.       — Да ничего страшного, с кем не бывает. — Карин с огромным усилием заставила себя отвернуться. — Но, Тоширо, не мог бы ты одеться, пожалуйста.       — А? — непонимающе нахмурившись, Хитсугая уронил голову на грудь и посмотрел на себя. Прошло несколько долгих и неловких секунд, прежде чем Тоширо осознал, в каком виде он предстал перед Куросаки, и начал сбивчиво извиняться. А потом убежал одеваться и заверил, что такое больше не повторится и что он вообще не знает, что на него нашло.       А Карин наконец села за стол и прислонилась затылком к стене, пытаясь согнать румянец со щек.       Когда Тоширо вернулся, уже привычно одетый, они молча сели завтракать.       — Значит, — Куросаки внезапно заговорила, сохраняя беззаботное выражение лица, — ты у нас в эксгибиционисты заделался?       Тоширо подавился чаем, чудом не расплескав его. Его уши загорелись то ли от злости, то ли от стыда.       — Ч-что!? Ты о чем… ты как… с чего ты взяла это вообще!?       — Ну, наверное, с того, что ты приперся на кухню в одном полотенце, — она все еще умудрялась сохранять спокойное выражение лица, хотя смеяться хотелось очень сильно. Уж больно милым и озадаченным выглядел Хитсугая. — Или ты меня так соблазнить пытался? — губы растянулись в хитрой улыбке, несмотря на всю бурю эмоций, до сих пор бушевавшую в ней после его выходки.       — Я же извинился! И ты не ответила, с чего вдруг эксгибиционист? Я же это не специально, даже не думал ни о чем таком! И я был в полотенце, ты не увидела ничего!       — Мм, оправдываешься. Считаешь нужным?       Прокряхтев что-то нечленораздельное, он, наконец, произнес, задыхаясь от возмущения:       — Конечно! Ты только что без оснований назвала меня извращенцем!       — Ну, прям-таки без оснований. Ты ж…       — Зашел в одном полотенце, да, я понял! — а затем его словно осенило. — А сама-то? — Тоширо расплылся в ответной ухмылке, прищурившись. — Почему не отвернулась сразу? Кто тебя заставлял смотреть? И ты делаешь такой акцент на полотенце, словно расстроена… Что, предпочла бы, чтобы и его на мне не было? — Хитсугая вошел в раж и сейчас сидел, победно откинувшись на спинку стула.       Куросаки вспыхнула.       — Да я…, да ты.… И вообще, что значило твое ″я забыл, что ты здесь″? Как мое присутствие могло повлиять на твой вид? Или ты просто дома голышом ходить привык? — она попробовала перевести тему.       И судя по мгновенно стушевавшемуся Хитсугае, попала в яблочко.       — Ну, не то, чтоб прям привык…, — он отвернулся, понижая голос до непонятного лепета. Но быстро собрался и продолжил с напускным уверенным видом. — Ты не можешь меня осуждать. В Обществе Душ довольные жаркие весна и лето. А я живу один, могу себе позволить.       — Что, ты таким образом, — Карин сделала паузу, подавив смешок, и многозначительно посмотрела на его пах — проветриваешься?       Не сразу поняв, о чем она, Тоширо сначала нахмурился, а затем, бросив взгляд вниз, покраснел и демонстративно отвернулся.       — Эй, ну ладно тебе.       Он все еще отказывался не нее смотреть, упорно жуя.       — Ох, ну хорошо, ты прав.       Тоширо деловито открыл один глаз и тут же распахнул оба, когда Карин перевесилась через стол к нему.       — Честно говоря, — ее заговорщицкий шепот достиг его ушей, — я тебя понимаю. Я тоже иногда голая по квартире хожу, когда жарко.       Воображение Хитсугаи уже вовсю работало, мешая своему обладателю и дальше сосредотачиваться на происходящем. Тоширо сглотнул.       Его смущенный донельзя вид, кажется, вернул Карин на землю. Чувствуя, как ее щеки начинают гореть, Куросаки быстро отстранилась и стала с остервенением доедать завтрак. Тоширо последовал ее примеру.       Не успела Куросаки доесть, как пустая тарелка исчезла из ее поля зрения. Она недоуменно посмотрела на Тоширо, забравшего ее посуду.       — Ты готовила, значит, я убираю. Так мы, вроде, договаривались, — он старался не смотреть на нее лишний раз.       Карин лишь промычала что-то невнятное в знак согласия и, так же, не смотря на Хитсугаю, вышла из кухни. Только спустя пару минут тишины, нарушаемой лишь плеском воды и звоном посуды, Тоширо услышал, как Куросаки куда-то собирается. Он уже думал спросить, куда это она, но вовремя прикусил язык. Кто он такой, чтобы она перед ним отчитывалась? Да никто. И хоть эта мысль причиняла боль, Хитсугая упорно продолжал не обращать внимания на возню Карин в соседней комнате. И даже когда входная дверь захлопнулась, оповещая об уходе Куросаки, Тоширо продолжил сидеть на кухне в тщетных попытках собрать мысли в кучку после утреннего инцидента.       Что оказалось сложнее, чем он думал. Карин, может, и ушла, но ее присутствие все еще ощущалось в каждом уголке квартиры. Куда бы Хитсугая ни делся, везде чувствовалась она. Это было очевидно, ведь это ее квартира, но все же Тоширо не ожидал, что образ Куросаки будет таким навязчивым. Складывалось ощущение, будто сами стены насквозь пропитались ею и теперь пытались свести Хитсугаю с ума.       Дома он долго не просидел: как только время перевалило за два часа дня, Тоширо почти выбежал на улицу, не в силах больше находится в злополучной тесной квартире.

***

             А Карин в это время чувствовала себя не многим лучше. Тренировка с Юкио знатно помогла ей отвлечься, но она схлопотала пару увечий в самом начале из-за того, что не смогла вовремя выкинуть Тоширо из головы. Тем не менее, кипящая в жилах кровь и бьющая через край энергия дали о себе знать, так что в остальном все прошло хорошо. Не так хорошо, как обычно, но все еще на уровне.       Ханс заметил ее заминку, но не стал ничего говорить ни в начале, ни в конце. Не его дело, с чего вдруг Куросаки приспичило прийти в воскресенье и еще при этом так халтурить. Да и если он все-таки спросит, толку от этого будет мало. Знает ведь, что она упрется, как баран, и ничего ему не скажет. Так что, когда Карин уже уходила, Юкио лишь молча проводил ее изумрудными глазами и скучающе кивнул на прощание. Все равно она скоро вернется.              Покидая особняк подчинителя, Куросаки решила было направиться домой, но мысль о том, что ее там ждет Тоширо, заставила ее сбавить шаг. Конечно, вероятность того, что он ушел охотиться на пустых или выполнять свою миссию, имела место быть. Но все равно лишний раз сталкиваться с ним и опять попадать в какие-то неловкие ситуации, желания не было. Ей ведь уже не шестнадцать. И она не влюбленная дурочка.       Карин окончательно остановилась. Ничего плохого тогда не произошло. Более того, она прекрасно знала, на что шла. Они оба понимали, чем все вероятнее всего закончится. И спустя столько времени просто так взять и абстрагироваться от их совместного прошлого, Карин не могла, как бы ни хотела.       Наверное, именно поэтому она, вместо того чтобы пойти домой, направилась прямиком в небольшой ювелирный салончик. Одна дорогая сердцу вещь уже заждалась ее там.       Но чего Карин не ожидала, так это встретить Хитсугаю на полпути. Как только они заметили друг друга, удивленно остановились, не решаясь подойти ближе. Первым шаг сделал Тоширо. Затем второй, третий, и вот он уже возвышается рядом с ней.       — Что ты здесь делаешь? — наконец спросила она.       — Гуляю. Ты?       — По делам шла: зайти кое-куда нужно.       — Ясно.       Спустя невероятно долгие секунды, Куросаки предложила, сама того от себя не ожидая:       — Пойдешь со мной?       Хитсугая удивленно приподнял брови, но кивнул в знак согласия.       До ювелирного добрались быстро и в тишине. Звон колокольчиков над входной дверью оповестил об их прибытии. За прилавком сидел мягкий на вид, как облачко, старичок, что-то напевающий себе под нос. Он только взглянул на вошедших, и его без того радостное лицо озарилось доброй улыбкой.       — О, Куросаки-сан. Добро пожаловать, — в уголках глаз заплясали морщинки.       — Добрый вечер, Окада-сан, — Куросаки приветливо улыбнулась в ответ.       Тоширо внимательно посмотрел на ювелира. Этот человек казался большим и маленьким одновременно. Окада-сан был низким и приземистым, но что-то в его движениях говорило о несоизмеримом опыте и мудрости. А, может, просто Хитсугаю так воспитывали, что теперь любой человек преклонного возраста вызывал у него уважение. Карин прошла к прилавку, и он устремился за ней.       — Пришли за заказом? — Окада-сан бросил на Хитсугаю заинтересованный взгляд, явно желая спросить о чем-то, но тактично промолчал.       — Да. Вы уже закончили?       — Как и обещал. Подождите минутку, я сейчас все принесу. Можете пока походить, осмотреться — может, что приглянется, — и ушел в закрома, словно растворившись в теплых тенях.       Куросаки осталась стоять на месте, а Тоширо решил побродить по небольшому магазинчику. Впрочем, небольшим он только казался. Стоило начать ходить по нему, как создавалось ощущение, что стеклянным витринам с украшениями конца-края нет. Хитсугая остановился возле колец. Внимание привлекли обручальные. За рамами из украшенного резьбой темного дерева переливались парные кольца из серебра, золота, платины. Одни мигали своими самоцветами и драгоценными камнями, другие мерно сияли чистым металлом.       Пока Тоширо рассматривал украшения, он не обратил внимания, как из скрытой за занавеской двери показался Окада-сан.       — Вот, принимайте работу. Все, как обещал: браслет, как новенький.       Карин опустила взгляд и бесшумно ахнула. Серебряный браслет и правда сиял, как в ночь, когда Тоширо ей его подарил. И цветки нарцисса все были на месте.       В голове пробежало воспоминание, как она пришла сюда неделю назад. А казалось, что прошли годы с того момента. Но она до сих пор помнит все, что ей сказал старый ювелир тогда.

***

      В тот день Куросаки была особенно не в духе. А все из-за Юкио, который решил создать в своем мирке монстров посложнее и не предупредил ее. Карин справилась без особых проблем, но дорогой сердцу браслет оказался испорчен — один из цветков отвалился в пылу тренировки. Она битый час потом ползала по полу и пыталась найти его, пока подчинитель стоял над душой и не выказывал ни единого желания помочь. Когда же наконец серебряный цветок нашелся, Карин заметила, что краска, придающая ему белый оттенок, стерлась. Да и на других цветках тоже. И вообще весь браслет как-то потускнел. То ли он всегда был таким, а она просто не обращала внимания, то ли он стал таким именно потому, что она не обращала внимания.       В любом случае, Карин шла домой понурая и раздраженная, не зная, кого винить в испорченном украшении: Юкио или, все же, себя. Погрузившись в свои мысли, Куросаки прошляпила поворот и случайным образом пришла ко входу небольшой ювелирной лавки. Недолго думая, она зашла туда. Магазинчик встретил ее необъяснимым уютом, который отражался во всем: в резных рамах на стеклянных витринах, крепких дубовых шкафах и даже в колокольчиках над дверью. Как будто домой пришла. Но когда она увидела старого мужчину за прилавком, поняла -- источник уюта здесь он.       — Добро пожаловать в ювелирную лавку Окады-сана. Чем могу помочь вам, юная леди? — старческое лицо озарилось улыбкой. В уголках глаз и рта сложились гармошкой морщинки.       — Здравствуйте. Мне бы браслет починить. Сможете?       — Могу я взглянуть? — он достал из рукава, как фокусник, небольшое увеличительное стекло.       — Конечно, — Карин протянула ему браслет, почти отрывая от сердца.       — Боже мой, вы что, его никогда не чистили?       — Э…нет. А надо было?       — Разумеется! — даже выглядя рассерженным, Окада-сан не выглядел злым. — Это же серебро! Его надо регулярно чистить и… О, подождите, здесь один цветок отвалился. Что вы делали с этим браслетом, что его так потрепало, мисс?       — Ну, я…эм…занималась спортом.       — Тогда тем более! Пот способствует появлению ржавчины. Неудивительно, что браслет крошится на глазах.       — Что, все так плохо? — ей не хотелось бы расставаться с единственным напоминанием о Тоширо.       — Ну, — он смягчил тон, — не так уж все и критично. Дайте мне неделю, и браслет будет как новенький.       — Ох, спасибо вам. Сколько с меня? — Карин уже потянулась за кошельком.       — Нет-нет, без аванса. Заплатите, когда будет готово.       — Но как же…       — Я работаю по правилам морали, а не коммерции, — и его улыбка добавляла «и ни о чем не жалею»       — Тяжело, наверное, при этом жить в капиталистическом мире?       — Отнюдь. Я стар уже, мне много не надо. А когда работаешь по правилам совести, люди сами к тебе приходят. И дело не в деньгах, которые они приносят с собой.       — А вы мне нравитесь, Окада-сан.       — Мне часто это говорят. Наверное, всех очаровывают мои черные кудри, — и он провел морщинистой ладонью по редеющим седым волосам.       Карин не сдержала смешок.       — Мисс, простите мне мое любопытство, но могу я спросить кое-что, прежде чем начну работу над вашим заказом?       — Конечно. Будем, считать, мой ответ вашей предоплатой. И давайте без формальностей — никогда их не любила. Зовите меня Куросаки Карин.       — Отлично, — он просиял. — Тогда, Куросаки-сан, если не секрет, кто подарил вам браслет с такими цветами? — Окада-сан заговорщицки прищурился.       А у Карин сердце пропустило удар. Разве это нормально, что она до сих пор так реагирует на любой намек о прошлом?       — Это… это подарок от одного очень… близкого мне человека, — она наконец смогла выдавить это их себя.       — Что ж, этот человек явно не простой. Легких путей не ищет, да?       — Да, — Куросаки задумчиво и тихо протянула, вспоминая беловолосого шинигами. Она словно и не услышала вопроса. — Подождите, а с чего вы это взяли?       — Цветки на вашем браслете — это нарциссы. Очень противоречивый цветок.       — В смысле?       — В одних странах он знак плодородия и счастья, в других пророчит крепкий брак, а в третьих, я слышал, его называют цветком-вампиром. У нарцисса много трактовок.       — А вы? Как его опишете вы?       — А я уже сказал: противоречивый цветок. Он, как и любое другое растение, олицетворяет весну и новое начало. А уж что это “новое начало” вам принесет: счастье или ненастье — покажет только будущее. Правда, многие чаще склоняются к его негативным значениям, вроде тщеславия.       — Вы думаете по-другому?       — Я привык искать во всем хорошее. И здесь тоже. Не обманывайтесь самовлюбленностью этого цветка: за напускными холодом и высокомерием могут прятаться трепетные и от того не менее крепкие чувства, вполне способные перерасти в любовь, — Окада-сан бросил на Карин мягкий взгляд. — И если эти чувства беречь и взращивать, то они расцветут ярче всяких алых роз.       Карин не знала, что на это ответить. На нее словно вылили ведро воды. Воспоминания семилетней давности нахлынули на нее, играя на давно забытых струнах души.       — Эти уже не расцветут, — Карин прошептала, бережно проводя пальцами по серебряным цветкам нарцисса.       Куросаки не хотела смотреть на ювелира. Боялась встретить в его взгляде жалость. Она была сыта по горло чужой жалостью уже давно и не хотела видеть ее в глазах незнакомого человека.       Но Окада-сан смотрел на нее с пониманием. От этого Карин стало легче. Быстро попрощавшись, она вышла из магазинчика и решила пойти в свою любимую лапшичную. День выдался тяжелым, и готовить не хотелось. Заодно пройдет мимо красивого места, с которого хорошо видно небо, еще не подозревая, какой сюрприз из прошлого ей преподнесла судьба.

***

      Надевая починенный браслет на руку, Куросаки заметила на себе взгляд ювелира. Она узнала любопытство в карих глазах. Словно прочитав ее мысли, Окада-сан выразительно посмотрел на Тоширо и приманил ее рукой, прося наклониться для шепота.       — Куросаки-сан, могу я спросить?       — Конечно. Будем считать это моими чаевыми за вашу прекрасную работу.       — Этот джентльмен, случаем, не тот ″очень близкий человек″, подаривший вам этот браслет? — старичок насмешливо прищурился.       Карин порывисто вздохнула, чувствуя, как краснеют щеки. Она открывала и закрывала рот, как рыбка, пока наконец не произнесла:       — Это…это неважно, — Карин даже не стала отрицать, что он прав. Почему-то казалось, что ее бы все равно раскусили.       — Ой ли? Я не хочу лезть, но, по-моему, то, с каким вниманием этот молодой человек рассматривает обручальные кольца говорит о многом.       Куросаки резко посмотрела на Тоширо и тут же отвернулась, ругая себя за такую реакцию. Но глаза Окады-сана словно смотрели дальше и глубже, чем ее собственные. И Карин не была уверена, что хочет знать, что он видит.       Она наскоро расплатилась, еще раз отблагодарила старичка, схватила Хитсугаю за локоть и потащила прочь из магазина.       Сначала Карин игнорировала вопросительный взгляд Тоширо, который он то и дело бросал на ее запястье с браслетом. Но спустя минуты молчания, показавшиеся вечностью, она украдкой посмотрела на него в ответ.       — Что, думал, я его выкинула?       — Нет, но…, — он замялся и отвел взгляд, — не знаю. Я старался не думать об этом.       Тот факт, что им обоим все еще был дорог этот браслет и воспоминания, связанные с ним, повис в воздухе напряженной тишиной. Никто из них не был готов признать это и, уж тем более, произносить вслух. Оставшийся путь они не проронили ни слова.       Добравшись до дома, Карин вновь удивила Хитсугаю. Он прямо чувствовал, как его брови медленно улетают в стратосферу, когда Куросаки с деловым видом пошла на кухню готовить.       — Что? Почему ты так смотришь на меня?       — Ты собираешься готовить? — он начал подходить с некоторой опаской.       — Как видишь. А что? — ее голова скрылась за дверцей холодильника.       — Ты готовила утром.       — И?       — Я думал, ты готовила, потому что я спал, и ты умирала с голоду.       — В общем-то да, так и было, — она уже принялась нарезать овощи.       — Сейчас я не сплю. Тебе не обязательно утруждаться, — Тоширо старался звучать вежливо и учтиво, но боялся, что в голосе все же проскользнул страх. Воспоминание о том, как Куросаки пятничным вечером чуть не спалила кухню, пока он был в городе, было еще свежо.       — Да, но… мне хочется приготовить что-нибудь, — и, заметив взгляд Хитсугаи, возмутилась. — О, и не смотри на меня так! Это был единичный случай!       — Конечно. Верю, — Тоширо сделал шаг назад. Спорить с Карин, когда у нее нож в руке, вообще не хотелось. — Но может все-таки…       — Тоширо, — прорычала она, — не беси меня.       — Ладно. Но я буду сидеть здесь. На всякий случай.       — Издеваешься? Мне не нужна нянька!       — Пока что ты доказывала обратное, — он хмыкнул, наслаждаясь ее злостью. Но когда нож снова опасно блеснул в ее руке, слегка смягчился. — Я буду сидеть молча, ты меня даже не заметишь, обещаю.       — Аргх, отлично! Не мешай только.       Сидеть молча у Тоширо получалось плохо. Его внутренний перфекционист просто рвал и метал, когда он смотрел за готовкой Карин. Конечно, он понимал, что все готовят по-разному. И стиль Куросаки определенно сильно отличается от его собственного. Но понимать и принимать — разные вещи. Поэтому, когда Тоширо наблюдал за тем, как овощи она нарезала неодинаково, мясо чуть не сожгла и дважды почти перепутала соль с сахаром, он был готов взвыть. И если с нарезкой Хитсугая еще не лез — это он мог стерпеть, то когда ее рука потянулась за банкой с сахаром вместо соли, вскочил как ошпаренный. Дважды. Правда, после пары угроз со стороны Карин, что такими темпами кое-кто будет спать на улице, Тоширо немного поутих.       Несмотря на ее хаотичную готовку, Хитсугая не стал отрицать, что вышло вкусно. Он прямо сказал ей об этом, с удовлетворением наблюдая, как Карин вся зарделась от гордости. Ему нравилось видеть, как у нее что-то получается, что семь лет назад, что сейчас.       Но вот что Тоширо не нравилось, так это гора грязной посуды, которую после себя оставила Куросаки. Он, все же, готовил поаккуратнее. Хитсугая посмотрел сначала на битком набитую раковину, затем бросил полный боли взгляд на Карин. Она лишь виновато пожала плечами и, плохо сдерживая смешки, удалилась, оставив Тоширо с посудой один на один. Так эта женщина еще и шлялась туда-сюда, постоянно таская что-то из кухни и этим изрядно раздражая Хитсугаю. Но он, не желая ссориться, предпочел стиснуть зубы и направить свою злость в ненавистное мытье посуды.       Все-таки, готовить ему нравилось больше.       Когда с особенно грязной сковородкой было покончено, уставший Хитсугая направился в гостиную. Он уже спал и видел, как завалится на ставший родным диван и отдастся грезам.       Но рассевшаяся там Карин наглым образом порушила все его планы. Она сидела в позе лотоса и сосредоточенно искала что-то в своем ноутбуке. Натасканные с кухни закуски и чай сгрудились на небольшом, непонятно откуда взявшемся столике рядом с диваном.       Тоширо уже хотел начать возмущаться, но Карин его опередила:       — И слышать ничего не хочу. У моей семьи есть традиция: каждое воскресенье собираться и смотреть что-нибудь вместе. И хоть сейчас их нет рядом, традицию я продолжаю. Так что тебе придется смириться. Ты либо смотришь со мной, либо идешь спать на крышу.       Заметив поджатые губы Хитсугаи и опасный прищур, она вскинула подбородок и твердо произнесла:       — Мой дом — мои правила.       Они сверлили друг друга взглядом еще какое-то время, пока Тоширо не сдался. Он испустил многострадальный вздох, лишний раз показывая, что недоволен ультиматумом, и обиженно сел на самый край дивана.       — Что, на кровати своей не смотрится что ли? — он процедил сквозь зубы.       — На диване удобней. К тому же, не хочу есть в кровати — крошки потом всю ночь мешать будут.       — А мне не будут?! Я, так-то, на диване сплю, если ты не забыла, — его возмущения вызвали у нее хихиканье.       — Я буду аккуратна, честно.              Когда он отвернулся, что-то бурча в ответ, Куросаки решила сжалиться над ним.       — Ты что, правда, спать собрался? Время же еще детское, — Карин не заметила, как на этом слове у Тоширо раздраженно дернулась бровь. — Но ладно, если ты так устал, я могу пойти на кухню. Только помоги перенести все.       — Да сиди уж, — он вздохнул, окончательно принимая свою судьбу на ближайший вечер. — Я тебя так и так услышу. А на кухне я тебя без присмотра не оставлю: сожжешь еще что-нибудь, — Тоширо одарил ее беззлобной усмешкой, от которой у Карин привычно подпрыгнуло сердце.       — Тогда садись ближе, а то ты с другого конца не увидишь ничего. Фильм я уже выбрала. Уверена, тебе понравится.       Хитсугая не был в этом так уверен, но все равно сел ближе. А когда на экране зажглась знакомая заставка с синим фоном и белым контуром вымышленного животного, Тоширо обернулся на Куросаки, плохо скрывая удивление. Она улыбнулась от его реакции и тихо произнесла:       — Помнится, это была первая картина Миядзаки, которую я тебе показала, когда начала посвящать в современную культуру. И еще помнится, что тебе понравилось.       Тоширо смотрел на нее с нечитаемым выражением лица, и только по его глазам было ясно, что он рад. Хитсугая благодарно кивнул и полностью переключил внимание на фильм про двух сестер и большого и пушистого хранителя леса.       А Карин сосредоточиться на мультике детства не смогла. Вместо этого она разглядывала Тоширо, отмечая малейшие изменения на его лице в свете от ноутбука, который казался ярким в темной комнате. Ее умиляло то, что Хитсугая вел себя так же, как и при первом просмотре. Разве что, тогда удивления было чуть больше. Но все остальное осталось на месте: распахнутые бирюзовые глаза, внимательно следящие за каждым движением на экране, еле шевелящиеся в немом шепоте губы и едва заметная улыбка при виде Тоторо. Он так же, как и восемь лет назад, весело прищурился, когда сестры бегали за чернушками, неоднозначно хмыкнул на моменте, где парнишка отдавал девочкам зонт, и чуть наклонился вперед, когда младшая потерялась.       Воспоминания стали перемешиваться с тем, что происходило здесь и сейчас.       Наверное, Карин стоило забеспокоиться, почему она до сих пор так хорошо помнит каждую слабовыраженную эмоцию на идеальном лице, каждый взмах густых ресниц и каждое движение бледных губ.       — Она ведь не умрет? — Тоширо тихо спросил, не отрывая глаз от экрана.       — Что? Кто? — его вопрос оторвал ее от размышлений.       — Мать девочек. Я не помню, чем все закончилось. Она…, — теперь он повернулся к ней, и Карин смогла увидеть слегка обеспокоенный взгляд, — она ведь не умрет?       Куросаки смотрела ему в глаза пару секунд, прежде чем также тихо ответить:       — Нет. Не умрет.       — Хорошо, — он чуть кивнул и вновь отвернулся.       До конца осталось совсем немного, и Карин силой заставила себя отвернуться от Хитсугаи. Хотя лучше бы она этого не делала. Последние минуты фильма Куросаки всегда ненавидела и любила одновременно. Поэтому обычно не досматривала вовсе. Но сейчас решила не отрывать глаз от экрана.       И только когда изображение становится размытым на сцене после титров, где девочки показывают маме их новый дом и все счастливы, Карин понимает, что ее глаза застилают слезы. Она запрокидывает голову и пытается сморгнуть их, но соленые капли только начинают скатываться по щекам. Карин старается незаметно вытереть их, пока Тоширо не увидел. Но, как это всегда бывает, у нее получается ровно наоборот.       Внимание Хитсугаи привлекло какое-то лихорадочное движение со стороны Карин. Он поворачивается к ней и видит ее мокрые глаза, блестящие в свете монитора. Взгляды пересеклись. Она хотела отвернуться, Тоширо увидел это по тому, как еле заметно дернулась ее голова, но продолжила смотреть на него.       Хитсугая не понимал, что произошло, но не стал спрашивать об этом. Вместо того чтобы задавать вопросы, которые наверняка ухудшат ситуацию, он сначала невесомо коснулся пальцами ее плеча, а потом более уверено положил руку. Ему было просто необходимо прикоснуться к ней, хоть как-то показать поддержку и готовность выслушать, потому что словами он это выразить не мог. В бело-голубом свете экрана на ее щеке блеснула мокрая дорожка. Тоширо с трудом подавил в себе порыв вытереть ее слезы, нежно проведя по глазам большими пальцами. Он дал ей самой это сделать и лишь молча смотрел на нее, ожидая, когда она решит рассказать, в чем дело. Хотя Тоширо догадывался.       Карин закрыла глаза, позволив слезам литься, и бесшумно вздохнула. Не всхлипнула. За столько лет скрывания от своей семьи того факта, что ей тоже больно, она научилась плакать тихо.       Прошло несколько долгих минут, и Тоширо уже думал, что она ему ничего не скажет, но Карин заговорила:       — Мама.       Это было единственное слово, которое она смогла выдавить из себя. Но его хватило.       Тоширо ничего не знал о Масаки Куросаки, кроме того, что она мертва. И если для него она была просто именем, которое он где-то когда-то услышал, то для Карин, Юзу и Ичиго Масаки в первую очередь была матерью. Он своей матери не знает и уж тем более не знает, как ощущается ее потеря.       Тоширо не умел успокаивать людей, никогда не мог подобрать нужных слов. Поэтому сейчас он лишь молча сжимал плечо Карин, боясь, что если притянет ее в объятия, то переступит черту.       А Карин, успокоившись, начала объяснять:       — Ты знаешь, первые дни я не верила. Думала, что я сейчас проснусь, и мама позовет завтракать. Погладит по волосам, поцелует в лоб перед сном. Придет и скажет, что она здесь и что все хорошо. Но она не пришла. А тут, — она кивнула на ноутбук, на мониторе которого стояли на паузе титры, — мама вернулась. К своим детям, к своему мужу. К своей семье. И у них все хорошо. Сначала я радуюсь за девочек. А потом начинаю завидовать им. Я начинаю злиться, что к каким-то вымышленным детям мама вернулась, а к нам нет. Это глупо, я знаю, но ничего не могу с собой поделать.       Карин смотрела куда угодно, но не Тоширо. Она ненавидела плакать, но еще больше ненавидела плакать при ком-то. Потому что это всегда сопровождалось сухими соболезнованиями. Можно подумать, от того, что кому-то жаль, мама вернется к жизни. Карин это раздражало. Она быстро дала понять окружающим, что в такие моменты ее лучше оставить одну.              Но Тоширо не уходит. Упрямо продолжает пытаться поймать ее взгляд, понятия не имея, что делать потом. Но он знал, что если сейчас уйдет, если уберет руку, то Карин закроется, и этот вечер повиснет между ними тяжелым облаком молчания и слез.       Наконец Карин посмотрела ему в глаза. И не увидела в них жалости. Только твердую уверенность не отпускать ее.       — Я очень давно не плакала из-за смерти мамы. Думала, что уже все прошло, что уже привыкла. Наверное, к этому невозможно привыкнуть, — ее голос снова сорвался на шепот.       Тоширо долго смотрел на нее, прежде чем зашептать, не осмеливаясь говорить громче:       — Прости, что вместо поддержки, ты получаешь мое молчание. Прости, что не могу найти слов. Но я готов сделать все, что в моих силах, чтобы тебе стало лучше. Что угодно, только попроси.       Просить его о чем-то было выше ее сил, поэтому Карин собиралась все сделать сама. Но потом вдруг поняла, что Тоширо из кожи вон лезет, чтобы сделать что-то для нее. Он не делает это навязчиво, останавливается, когда она просит об этом, но все равно пробует из раза в раз. И сейчас она решила переступить через свое упрямство и гордость и дать ему возможность действовать.       — Думаю, мне станет лучше, если меня обнимут.       Карин тут же почувствовала, как его сильные руки переместились с ее плеч на спину и притянули к нему, словно Тоширо ждал этих слов. Ее голова ткнулась в соединение его шеи с плечом. Она невольно сделала вдох, когда он стиснул ее чуть сильнее. От него пахло мятой и кофе, как всегда. Тоширо обнимал крепко и нежно, и окутанная его теплом Карин чувствовала себя дома.       — Честно говоря, я рада, что ты молчишь. Клянусь, если бы ты сказал ″мне жаль″ или ″соболезную″ или еще что-то в это роде, велика вероятность, что я бы тебе врезала.       Она слегка хихикнула, и по Тоширо прошлась дрожь, когда он почувствовал ее смешок на своей коже. Она сцепила руки за его шеей, и сама прижалась сильнее, зарываясь лицом в его плечо. Он улегся щекой на ее макушку, чувствуя, как аромат ее шампуня щекочет нос.       Они долго сидели так, в объятиях друг друга. Тоширо не отпускал ее, пока не почувствовал на своей шее ее мерное сопение. Чуть отстранился. Ее умиротворенный вид убедил его, что она правда спит. Тоширо позволил себе засмотреться на нее всего на секунду, не больше. А затем попробовал взять ее на руки, чтобы отнести на кровать. Но Карин начала ерзать, ее веки затрепетали, и Хитсугая испугался, что разбудил ее. К счастью, эта Куросаки всегда спала, как убитая. Тоширо решил лишний раз не рисковать, поэтому уложил ее на диване и накрыл своим одеялом. Карин тут же завернулась в него, словно гусеница, и отвернулась к стене, довольно что-то бормоча. При виде этого, Тоширо не смог сдержать мягкой улыбки.       И вдруг подумал, где будет спать сам. Он тут же посмотрел на кровать Карин, и, подумав, что это будет как-то неправильно, решил пойти на кухню и попробовать уснуть за столом. Но усталость навалилась на него резко и неожиданно. Спать хотелось невыносимо и сил идти куда-то, даже в соседнюю комнату, не было. Поэтому Тоширо махнул рукой на все приличия и свое стеснение и улегся на кровать, довольно утыкаясь лицом в подушку. Он уловил запах ее волос на наволочке, прежде чем провалился в сон.