I'homme de loin

Словно бушующий ветер, который рвет в лесу листья и ветви, гнет к земле большие стволы деревьев, и несет с собой грозные грозовые тучи, полные протяжного и тяжелого грома, так и простая Германия, крестьянская Германия, Германия грубого башмака из плохо выделанной свиной кожи поднялась во весь свой великанский рост. Из уст в уста народ передавал рассказы, будто проповедник Томас Мюнцер из Саксонии, возвысил свой голос в защиту простолюдинов не только от происков злобного и лживого римского папы, но также и от самого Мартина Лютера, упрекая его в трусости и продажности. Местные дворяне, во главе с маркграфом, собрали по приказу императора Священной Римской Империи Карла Пятого нарядное войско так, словно ехали на праздник, а не на побоище. Украшенные перьями и разноцветными лентами, с флагами и вымпелами над головами, пьяные и счастливые они отправились карать бунтующее быдло. Звучала музыка, флейты и лютни оглашали окрестности чудесными звуками. Но громче всего раздавались боевые песни гордого воинства. И пелись песни вплоть до Кабаньего Брода, где их во всеоружие ждало крестьянское ополчение Якоба Рорбаха. Там это воинство и погибло. В кровавом урагане отрубленных рук и голов, рассеченных тел, шума, криков и истошного воя, уцелел лишь маркграф с небольшой свитой. Израненные и оборванные, они бежали в Вену, спасая свои жизни, оставляя Швабию и де Маршана, который не поехал на войну. Француз остался один. Он с ужасом читал прокламации о победе армии простого люда над многочисленным и сильным отрядом рыцарей, и приказал укрепить свой замок, ожидая бунта собственных подданных. Его смуглокожие слуги больше не показывались в окрестных деревнях, где они прежде задирали и бесчестили немцев. Подвоз припасов прекратился. Навесив на пояс большой меч, де Маршан каждое утро прохаживался по крепостным стенам, с тревогой ожидая нападения на свою вотчину. Но дни проходили за днями, и ничего не происходило. Мало по-малу, он начал успокаиваться, и взялся за старые занятия. Снова полыхал подвал его замка разными огнями и раздавался глухой гул, словно говорили несколько голосов вразнобой. И прежде поговаривали, что де Маршан был алхимиком и чародеем, но поскольку у него всегда водилась звонкая золотая монета, он всегда мог заткнуть любопытные рты. Из подвалов доносились вопли истязуемых пленников, пока не погасли они один за другим. И настала мертвящая тишина. Наконец, видимо получив какой-то знак, француз решился. Он отдал приказ темнокожему слуге снарядить отряд для вылазки в близлежащее село, но на следующее утро лазутчик де Маршана доложил, что ополченские знамена Башмака были подняты в селах и назначен общий сбор жителей. Якоб Рорбах шел во главе народного ополчения прямо к замку де Маршана. К его войску присоединялись простые люди, обычные измученные немецкие крестьяне, вооруженные топорами и дубинами. Но в их глазах горел огонь мщения к злому и порочному иностранцу, завладевшему этими землями. Получив это сообщение, де Маршан пришел в ужас. Он понимал, что никто не придет к нему на помощь. Единственным его расчетом были некие потусторонние силы, но как они могли поддержать его, не знал он сам. Он действительно все эти дни истязал и приносил кровавые жертвы, но добился лишь некоего невнятного намека, который не смог толком распознать. Француз приказал своим слугам одеть доспехи и отбивать атаки на стены. Сам он заперся в своих чертогах, трясясь над некими манускриптами, почерневшими от времени с непонятными знаками, начертанными на них. Де Маршан так и не увидел, что пушки ополченцев смели большую часть его смуглых воинов со стен, а ворота были взломаны таранным приступом. Немцы ворвались во внутренний двор замка, добивая остатки сопротивляющихся маршановских слуг. Ополченцы выбили двери в его покои и француз дико закричал. Он выл, царапался и кусался словно бешеный зверь, но несколько крепких оплеух ошеломили его. Де Маршана вывели на ступени и пинком ноги под зад сбросили вниз, к ногам людей, которых он прежде попирал. Путаясь в дорогих одеждах из бархата и шелка он попытался встать, но не смог. Два дюжих молодца подхватили его подмышки, как тут вдруг француз завопил. — Lâchez-moi les pattes, sales cochons allemands! Votre margrave vous a vendu comme du bétail!* (*Уберите от меня лапы, грязные немецкие свиньи! Ваш маркграф продал вас как скот!) Никто не понял ни слова из его иностранной тарабарщины, у немцев лишь сильнее сжались зубы и кулаки. Вперед выступил сам Яков. Опираясь на большой двуручный топор он сурово обратился к французу.       — Змея, — молвил Рорбах. — Сколько времени ты отравляла эти благостные земли своим ядом? Слишком долго! Слишком долго даже и для нескольких мгновений. Пусть решит народ, что делать с тобой! Тот народ, который ты грабил и мучил! Говорите люди! — закончил он. Крестьяне и ополчены теснее сжали круг, посреди которого стоял де Маршан, с которого сошла вся его прежняя спесь. Он в ужасе озирался, но нигде не встречал ни одного малейшего сочувственного лучика. Тут вперед выступил старый Конрад, который был фогхтом ближайшей к замку де Маршана деревни, наиболее пострадавшая от бесчинств его слуг. Фогхт начал.       — Слыхал я от одного блаженного путника, шедшего в Святые земли, что край наш пропах грехом и скверной. И что единственное, что может очистить заразу, так это огонь. Француз — колдун, и должен быть предан огню! Народ горячо поддержал Конрада.       — Правильно! Сжечь его! — кричали одни.       — Колдуна и хищника к столбу! Охапку дров ему под ноги! — вторили им другие.       — Немедля в костер злодея! — вопили третьи. Де Маршан побледнел. Шальная мысль, что это всего лишь бандитская ватага и он от нее откупится, испарилась словно туман в жаркий день. Услышав приговор, он взвыл, и машинально сделал два шага вперед, как те же крепкие руки молодцов схватили его за шкирку, и потащили к стоявшему столбу, к которому привязывали лошадей. Француза поставили спиной к столбу и опутали цепями. Из дровницы уже несли охапки хвороста и складывали ему под ноги. Де Маршан что-то бормотал и дико вращал глазами. Кто-то плеснул маслом на хворост и ткнул горящим факелом. Веселые огоньки всеочищающего пламени вспыхнули, треща и опаляя жаром. Француз заорал. Неужели к концу подходит его привольное житье? Жар нестерпимо жег его, а его одежда вспыхнула снопом яркого пламени. Он кричал.       — Йа, йа! Йог-Сотот, Азатот! Если вы существуете. Если когда-то существовали — погасите это пламя или будьте вы прокляты! Йа! Но неведомые создания или божества остались глухи к его мольбам. Последние слова Робера де Маршана, загадочного и порочного человека, принесшего много зла в этот мир, поглотило пламя. Люди смотрели как медленно обгорало тело колдуна, и в первые за день солнце выглянуло из-за тяжелых серых туч, озарив все своим теплым сиянием.