Ex calling

«Есть в мире вещи, которые должен делать только мужчина: жарить мясо, пользоваться оружием и нести ответственность за семью, которую создал, за детей, которых воспитал. — За Отечество, которое не смог сберечь! — Ли Чханок ударил кулаком по столу, опрокидывая в себя ещё русской водки. Старый, но крепкий мужчина, желавший когда-то сделать мир лучше, свалившийся за грань своих возможностей в результате политических репрессий и потому отвергнутый семьёй — он говорил на вычурном языке, часто кряхтел, но с пониманием кивал на наш рассказ. Хотя мы готовились к тому, что старик будет обвинять самого Тэёна в возникшей ситуации — и не то, чтобы он был не прав — но на деле Ли Чханок верил каждому нашему слову. Свою роль сыграли маленькие дары, которые мы привезли наудачу, вежливость и смирение перед его громким голосом. Да, мне нередко за тот вечер приходилось прикусывать собственный язык, потому что порой Ли Чханок переходил все возможные границы и путал век своей молодости с текущим. А ещё пришлось терпеть на себе подозрительно-оценивающие взгляды Тэёна, когда старик заговорил про меня: — Ты свою жену хорошо воспитал. Покорная и преданная тебе, — он снова покряхтел, меняя положение ног, — Дасоль, налей ещё чаю» Тэён смотрит в стену перед собой, прокручивая на безымянном пальце кольцо, когда Дасоль входит в спальню. Она долго кружится вокруг кровати, собирая вещи и заглядывая в окна, прикидывая, что наденет завтра, пока муж так и пребывает в прострации. «Никогда не забуду лиц членов семьи Со в миг, когда тяжёлый сапог Ли Чханока переступил порог их квартиры перед тем, как вошли мы с Тэёном: бледные от страха, перекошенные в неверии. Все трое дрожали от одного только взгляда старика, который сразу перешёл к делу. Отдать ему должное — долго пытался вразумить свою дочь с зятем, а потом пошёл разговаривать со внучкой. Тэён смял в кулак подол моей юбки, когда из-за стены раздался вскрик Ыны. А в следующие минуты произошло то, чего я тоже никогда не забуду» — Тэён-а, — Дасоль забирается на кровать с ногами, ластится к спине мужа, целует шрам на его плече, — Всё хорошо? Скажи честно. — Она звонила мне, — болезненно поджав губы, отвечает Тэён. «Старик приволок за руку Ыну, бросил её на пол и ткнул пальцем в растрёпанную макушку: — Со Ына, ты — позор семьи Со. И эти приличные господа требуют возмездия. Я окажу им эту честь, и искуплю наш позор. Дело стремительно летело не туда, куда должно: Ына была развернута за хрупкие плечи лицом к нам, спиной к дедушке, чтобы принять удар кожаным ремнём, который прозвучал глухо: халат поверх какой-то ещё одежды спас её. Едва Ына потянулась прочь, как была притянута крепкой рукой Ли Чханока обратно. Старик даже не замахнулся, когда она повалилась на пол, жутко взвывая. Её родители оставались на своих местах.        В тот день я узнала, кто такой сильный человек. Я увидела в Тэёне кого-то большего, чем своего парня. В тот день он сжал мои ладони своими перед тем, как выскочить из-за стола и встать перед жестоким стариком. Несколько секунд разрешили конфликт — мне так показалось — ведь Ли Чханок опустил руку и рассмеялся. Гоготал под потолок, незаметно для всех нас перехватывая ремень бляшкой к краю. — Уважаемый господин Ли Тэён, — старик скалился, — Не заступайтесь. Ына только сильнее привяжется. А это дело моей семьи. Едва Тэён сделал шаг назад, как старик прорычал: — Ли Сорён! В следующий миг госпожа Со уже сидела перед отцом на коленях, низко опустив голову. Покорная, тихая — от её былой смелости не осталось ни следа. — Как ты могла так плохо воспитать свою дочь? Где был твой муж, которому я доверил тебя? Господин Со опустился за ней. И в этом заключалась его ошибка. Это было глупо, и у меня до сих пор нет иных объяснений этому поступку кроме его трусости и природной глупости. Ведь если старик требует к себе почтения, если спрашивает за мужа — то можно было и догадаться, что он будет разговаривать с мужчиной, что именно господин Со должен был встать перед своей супругой: чтобы защитить и нести ответственность. Это было не просто личное дело, это уже не личные обиды — здесь гораздо большее. Так говорят старики, многое повидавшие, пережившие времена смены эпох. Они говорят: 'Есть мужской разговор', и исключают из диалога женщину. — А твой муж прячется за спиной жены, — усмехался Ли Чханок, горестно качая головой, — Значит, ты — глава. И это ты виновата в том, что Ына морочит голову родителям и беспокоит других людей. Так значит, я ошибся, доверив тебя ему? Значит, я был слеп? И был плохим отцом? Всё меняется, но эхо уходящей эпохи, вопли давно умерших всё ещё звучат в нашем времени. Я могу быть бесконечно сильной, могу многое разрешить в своей собственной жизни, помочь своим родителям и могу вытянуть за собой любимого человека, которым по невероятной случайности оказался Ли Тэён. Но даже я не могу пойти против того, что течёт в жилах Ли Чханока. Если бы существовал телефон для связи с прошлым, то я бы хотела, чтобы Тэён принял входящий. И сделал хоть что-то, особенно, когда каждая секунда дороже золота. Не было в той ситуации другого способа, чем встать за Тэёном, чем сжать его предплечья в знак поддержки, принять любой его выбор: в ту минуту я ничего не решала. Мы вместе опустились на колени, и вместе просили прощения. Если бы не пришли в дом к старику Ли Чханоку, то ничего этого бы ни было. Если бы не нерешительность Тэёна, если бы не моё отчаяние, то никто бы не пострадал. Сложнее всего было молчать. Как только справлялись наши прародительницы? Видеть насмешку над собственным возрастом в подслеповатых глазах, слышать пакостно-приторное 'Да, это ваша вина' и — молчать. Смотреть в спину Тэёна и надеяться, что он не совершит ошибки, надеяться, что его голос не дрогнет под отчаяние плача супругов Со и непрерывным иканием Ыны. Ничего не делать самой — только верить в него. Резко подняв внучку за плечо, Ли Чханок склонился к самому её уху и заговорил: — Ты этого человека так сильно полюбила? Этого? — Ына не могла даже смотреть на Тэёна, теребила пальцами нити на одежде, — Если бы он любил тебя, то давно показал бы, как правильно приводить в порядок его дом. Если бы он любил тебя, то не пришёл бы ко мне домой. Неужели ты, глупая курица, не поняла ещё, как сильно он тебя ненавидит? И почему же ты, идиотка, позволила ему вести себя подобным образом? Неужели ты боялась рассказать мне? А я могу заступиться за тебя, раз твои родители не могут. Ужас скользкий и быстрый, как водяной уж, прополз по всему телу, пережимая вены и заставляя мышцы судорожно сжиматься тут и там. Ситуация снова радикально поменялась — не в нашу с Тэеном пользу — и нельзя было предсказать, что будет происходить дальше» — И… — Дасоль обнимает его корпус ногами, усаживаясь под боком, — Как она? — Просила прощения за всё, — цепляясь ладонями за её колени. «Кровь прилила к лицу, и в висках застучало, когда старик перевёл взгляд на меня: — Твоя жена — мудрая женщина. — Я не его жена! — не удалось сдержаться, не хватило терпения. — В его глазах это вопрос времени, — улыбнулся Ли Чханок, а потом дёрнул подбородком, — Уважаемый господин Ли Тэён, как же ты допустил, что из-за тебя страдают сразу две женщины? Я один уже не справляюсь с новым поколением, но уйти так просто, не преподав вам всем урок, не могу, — он обвёл всех присутствующих долгим, ожидающим взглядом, вытянув перед собой ремень. В тот момент я боялась, что Тэён поднимет на кого-то из них руку; я боялась, что он ступит на этот ведущий в тупик путь. Но даже не могла подумать, что он сожмет кулак старика и снимет рубашку, обнажая перед ним свою спину. Как человек принимает боль? По-разному: болевой порог, одежда, как бьют, как он готовится к боли и есть ли привычка. У Тэёна такой привычки не было. И после первых двух ударов, когда бляшка срезала кожу, когда сжавшиеся лёгкие снова наполнились воздухом, он смотрел на меня и кратко вскрикивал с каждым новым. Всего пять, два из которых оказались самыми тяжёлыми. Ли Чханок просил прощения и хлопал Тэёна по травмированному плечу: — Мои потомки плохо себя показали. Но кто я такой, если не накажу их обидчиков? Разве будет уважать дочь отца, который отдал её замуж за нелюбимого мужа? Разве будет внучка навещать старика, когда он не наказал главную занозу её сердца? Старик выпроводил нас на улицу, ощерился и снова попросил прощения за свой поступок, за свою дочь, за свою внучку. И смерил Тэёна долгим, тяжёлым взглядом. Мы дождались, когда Ли Чханок скрылся за дверью, и только тогда стали спускаться ниже по улице. — Сол-и, — Тэён сжал мою ладонь, шатаясь на ногах, — Малышка, мне так нехорошо, — успел сказать перед тем, как потерял сознание, упал сквозь мои руки, едва не ударился головой. Оказывается, я не могу всё контролировать. Я не могу справиться со всем этим одна. Я многого не могу.        Это стало уроком нам всем. Это многое даёт о представлении порядков уходящего времени. И насколько это кажется жестоким на первый взгляд, настолько же и обозначает требования к силе человеческих сердец. Когда ребенок почитает родителя, уважает его старость и прощает за детские обиды. Когда родитель несёт ответственность за неразумное, избалованное чадо. Когда отец семейства обязан выходить вперёд и защищать жену и детей. Когда мужчина принимает наказание за собственные слабоволие с малодушием. В моей семье было не так. В семье Тэёна — иначе. Я даже не рассчитывала, что когда-нибудь столкнусь с подобным. И не ожидала, что после того вечера Тэён начнёт вести себя иначе» — Кажется, ей становится лучше после лечения, — девушка опускается спиной на кровать, нервно сжимая губы, — Но, Тэён-а, прошу тебя, будь с ней осторожен. — Как по минному полю с ней, — долго молчит, а потом, ведя ладонью выше по гладкой коже, добавляет, — Она сказала, что больше не будет звонить. Никогда. Обещала забыть мой номер телефона и моё лицо. — Ты переживаешь из-за этого? — Нет, — не задумываясь, — Я боюсь, что сам не забуду её. «Первые дни после того случая мы молчали, обменивались короткими фразами по необходимости, ночью долго рассматривали потолок, засыпали под утро. Физический контакт случался только когда я наносила мазь на его шрамы, или если мы случайно сталкивались ладонями за столом: сбивалось дыхание, рука рефлекторно возвращалась к своему хозяину.        Как-то раз Ына позвонила Тэёну, но, едва различив ее голос, он выключил телефон и устроился на кухонном гарнитуре, где и дождался меня: — Сол-и, что мне делать теперь? — Теперь? — в ту пору я даже отвыкла от его голоса, и потому вздрогнула — он расценил по-своему и спрятал руки за спиной, весь вжался в стенку, — Тэён-а? — Я не смогу один. Никогда не мог. Но я не справлюсь, — начал дёргать коленями — нервное. — Я с тобой, — каждый шаг к нему — преодоление пропасти, — Если ты захочешь, — даже не вспомнить, когда в последний раз касалась его, его острых коленей, мокрых щёк, — Я всё ещё люблю тебя. И немного крепче. Снова скромная улыбка, и по новому кругу: 'Да за что ты меня только? '. Заново первые объятия, звонки на работу в обед, вечерние прогулки по городу и разговоры до утра. Дышать им взахлёб, не отпускать из объятий и следить за коллегами-женщинами на его новой должности. Оказываться за его спиной, передавая Донену 'ок' сложенными в знак пальцами, смеяться с его снова и снова округляющихся глаз, вовремя затихая. И засыпать под шёпот: 'Моя малышка'. 'Любовь живёт три года' — а потом перерождается в новый её вид. Сначала Тэён был хрупким, загнанным, слабым, не знал, что делать, куда двигаться дальше. А теперь рядом был человек, который будет принимать решения; пусть и не всегда самые удачные. Но с тех пор он не мучился своим выбором, не тревожился о будущем, не сожалел о прошлом. С тех пор это не я веду его за руку, это он уводит меня с вечеринок, не позволяет родителям вникать в наши трудности» — Не забудешь, — соглашается Дасоль, — Но спустя время это воспоминание перестанет тяготить тебя. Появится куча новых. Тэён вытягивается рядом с девушкой, путается пальцами в её волосах, накручивая на фаланги и задумчиво причмокивая губами, когда спрашивает: — Я хороший муж? — Самый лучший для меня, — усмехается его жена. — А у нас хорошо получатся дети? — с тревогой, больно потянув Дасоль за волосы. Шикнув, она приподнимается на локте и легонько кивает. «Есть люди, которые не видят и не понимают границ. Выжимают каждого доступного человека полностью, играют на чувствах, иссушая и пополняя свои силы. Те девушки, про которых как-то обмолвился Юта — крохотные сосуды с энергией, что лишь на время переходила к Тэёну и потом поглощалась Ыной. Я не возьмусь сказать, что мой душевный боезапас куда больше, чем у других — просто я выбрала Тэёна, и он дал мне положительный ответ. Так уж вышло, что я стала для него первой: первой девушкой, которая так убого флиртует; первой, кто захотел разорвать его отношения с бывшей больше него самого; первой, кого он захотел защитить и кого подпустил так близко к своему сердцу. А что же до Со Ыны и её старика Ли Чханока — это он настоял на её лечении. Переехал в город, установил новые порядки в семье, полностью изолируя их от нас. Я думаю, в этом есть смысл: когда в семье нет Мужчины, то и порядок на этом месте отсутствует» — Тэён-а, думаю, что ты будешь тем самым папочкой, который балует своих детей сверх меры, — Дасоль едва касается подушечками пальцев его скулы, — Будешь давать мороженое больной дочурке, пока я не вижу. — Разве не все так делают? «Ли Чханок оказался прав: в глазах Тэёна я давно уже существовала в статусе 'жена', хотя официально не получала предложения. Он и сам долго мялся, для него этот вопрос был само собой разумеющимся явлением, подразумевающим мою осведомлённость. Дело не в расписке, а в преданности и ответственности, которых прежде было куда больше с моей стороны, в разы меньше — с его. И только когда случился этот перелом в личности — то вся его жизнь стала ровной и понятной, всё легло, как полагается, как должно было случиться сразу же. Но мне всё же пришлось намекнуть ему, объяснить щекочущее чувство неприкаянности по отношению к своему мужчине в новой должности. Тэён так забавно удивился: — А разве мы не уже? То есть: а как? Замялся, разрумянился, засмущался. И в выходные мы приобрели кольца По крохотной спальне разносится звонкий смех, легко отскакивает от стен, умножается и становится громче. Сердце Тэёна бьётся скорее и сильнее от счастья, его руки крепче сжимают Дасоль в объятиях. Она нежнее целует его в губы, не торопясь отдаляться, отпаивая трепетной любовью.