КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: ДЖОРДЖ РАЗДОРА

***

      Утром на пятиминутке я узнал, что остаюсь ещё на сутки. Еще двадцать четыре часа в Склифе. Новость я воспринял фифти–фифти.       Стакан был наполовину полон. Не увижу Джорджа ещё сутки. Мой контакт с любимцем жены откладывается до воскресенья. В Склифе мне действительно было легче хотя бы потому, что уходил зуд и я переставал бесконечно шмыгать носом.       Но стакан для меня всё же был по большей части наполовину пустым. Впереди ждал воскресный день и плотное общение со щенком. Я уже представлял, как мне может быть распрекрасно в плане общего самочувствия. Прогулка с Джорджиком в любом случае будет на мне, потому что проблемы Ирины со спиной и ногами ещё сохранялись, и я не такой скот, чтобы отправлять её гулять с собакой, за которой нужен глаз да глаз. Гиперактивность Джорджа не знала ограничений. Скакать и без устали бегать он мог до самого обеда. Затащить его домой также была проблемой. Меня мог спасти только проливной дождь. В остальном пёсик готов был жить на улице и резвиться день–деньской.       Кинолог из меня был ещё тот, но приходилось искать общий язык уже с разбалованным до нельзя существом. И это за какие–то десять дней! Да, Ирина Алексеевна, ни детей, ни собак вам доверять нельзя! Категорически! Испортите своей любовью!       Моя дрессура и жесткое воспитание Джорджу не нравились, и он, как мог, показывал это своими ответными действиями.       Сгрызенные мокасины, которые я не проносил даже сезон, были первыми, что попало под его раздачу. И ведь не сгрыз он очаровательные новые лоферы Егоровой, а выбрал именно мою обувь. И пойди догадайся, почему он это сделал. То ли они были вкуснее, то ли мои можно, потому что хозяйка разрешает.       Перемазанный в какой-то плохо отмываемой мерзости, которую я даже не понял, где он нашёл сам, и норовящий перемазать меня во время первой же прогулки. Заскочил за угол и выскочил уже другим Джорджиком. Отмывать его, естественно, пришлось мне, а затем мои брюки отправились в мусоропровод. Вывести пятна неизвестной этиологии не удалось. Спасибо, что хоть самого отмыл. И, конечно, у супруги был виноват именно я. Не уследил за чадом. Попробовала бы она побегать за этим ненормальным Энерджайзером! Никогда не завидовал, когда видел подобных питомцев и их хозяев, у которых язык был на плече, когда они пытались догнать свое сокровище. Наученный горьким опытом и потерей штанов, я пришёл к выводу, что кудряш будет гулять со мной только на поводке. И пусть хоть заскулиться, бегать за ним я не собираюсь. Мне от него подарка в виде подруги Аллергии предостаточно.       Полное непонимание моих команд – ещё один бич наших взаимоотношений. Он творил, что хотел, мало обращая на меня внимание. Такие команды, как «Фу!» и «Нельзя!» на уши ему можно было не класть. Бесполезная трата времени и усилий. Все они пролетали мимо его очаровательных ушей.       Жаловаться на питомца супруге я не мог. Ни то, что бы я не пробовал, ответ просто был единственным и категоричным: «Как ты к нему, так и он к тебе. Полюбить его не пробовал?».       Джорджик как будто чувствовал, что надо мной можно измываться, потому что хозяйка поддержит его во всех начинаниях, и опираясь на стопроцентную поддержку жены чудил на полную катушку.       Я смотрел на эту очаровательную мордашку, и мне оставалось лишь удивляться: такой чудесный пёсик и такой неуправляемый! Они с Ирой просто нашли друг друга. Моё двойное еврейское счастье!       Бонусом к предстоящему общению мне светили вторые сутки, а я был прилично вымотан за первые. Дались они мне довольно тяжело. К моему общему недомоганию прибавилась еще и тяжёлая ночь, о которой было доложено заведующей на утреннем отчёте. Ни жалости, ни поддержки не последовало. Утренним кофе меня напоили на бегу, сообщив, что торопятся на внеплановую планёрку, после которой последует ВКС. Перекинувшись парой дежурных фраз, мы разошлись, как в море корабли по своим рабочим делам.       Дулся ли я? Да, дулся. Да, я не хотел говорить. Даже то, что ночью звонил Лёшка и передавал ей привет, я не сказал. Я тоже умею вредничать. И в данной ситуации я не чувствовал себя виноватым. Я просто не хотел, не имел желания говорить. Пусть даже я вредничал. Но я больше устал эмоционально, чем физически. Хотелось маломальского уважение к себе. Разве я много прошу? Я же больше ничего не требую и ни на чём не настаиваю.       Выйдя далеко за полночь из операционной с Брагиным, я открыл сотовый и увидел пропущенные от жены и её сообщения. Перезванивать я не стал, открыл сообщения и прочитал. «После смены не задерживайся. Мы с Джорджиком тебя ждём».       Великолепно! Ни она меня ждёт, а они с Джорджиком. Не дурак, понимаю. Утром надо очаровашку выгуливать.       Засунув телефон в карман халата, я поспешил догонять Михалыча, который предложил перекусить после операции. Я с радостью согласился. Поесть не мешало, тем более что заботливая Фаина оставила для меня приличный ужин, как только узнала, что я остаюсь на вторые сутки. Я попытался отнекиваться, сказав, что мы что–нибудь закажем с Брагиным, но её добродушное «Там ваши любимые котлетки» меня сломали, и я с благодарностью принял контейнер с котлетами.       Ира тоже позаботилась обо мне. Сыр, ветчина, батон, йогурт и пара яблок были сложены в один пакет и подписаны «Кривицкому». Пакет обнаружился на полке в холодильнике ординаторской. Мой пузырь недовольств немного сдулся.       За столом Брагин без умолку травил анекдоты, но мне не хотелось особо на них реагировать. Я чувствовал, что нужно поспать, до конца смены могло произойти всё, что угодно, нам ли об этом было не знать. Но тут Михалыч решил меня разбудить, и это ему удалось одним вопросом: – Геннадий Ильич, как питомец поживает? – Нормально поживает. Лучше, чем я, – нехотя ответил я, особо не желая вдаваться в подробности. – Я вот тоже думаю, может мелким щенка взять или котёнка, – подперев щеку кулаком, мечтательно поведал он. – Дурью не майся. – А что? Такой милый щен у вас. Телефончик заводчиков не подкинешь? – Олег Михалыч, уймись. Дам я тебе телефончик, только душу не трави. Тема закрыта. Я подремлю, пока тихо, – стягивая с себя халат, пробормотал я, чувствуя, как после горячей еды начинают тяжелеть веки. – А, да, конечно, – он испытующе посмотрел на меня, вероятно, ожидая моей исповеди. Но, не дождавшись моих душераздирающих признаний, быстро сориентировался и, выходя из–за стола как бы между делом обмолвился. – Опять Ирина Алексеевна бодрит? – Ни без этого. Кредо у нее такое. – Ладно, отдыхай. Я покурю.       Под утро привезли, как по заказу, шикарную челюстно–лицевую травму, и мы с Михалычем помчались в операционную, радуясь, что украли у ночи пару часов на сон. Выполз из операционной я практически мёртвый с одной только мыслью: «Спасибо Егорова!».       Дома я оказался почти в десять часов утра. Открыв своим ключом дверь, я приготовился к звонкому лаю Джорджа, но ни его, ни Иры дома не было. Квартира была наполнена звенящей тишиной и запахом жареной колбасы с яйцами. Я хотел спать, но есть я хотел больше. И наслаждаясь тишиной и покоем, приведя себя в порядок, я нагло умял половину содержимого сковороды. Быстро разобрал диван, скинув с него ненавистную «дохлую белку», я рухнул в подушки.

***

      Прохладные пальцы жены коснулись моей щеки. Прикосновение было нежным и чувственным, практически невесомым. И хотя пальцы едва касались моей кожи, я почувствовал их сквозь сон и услышал тихое: – Ген, Гена…. «Да, продолжай. Продолжай, пожалуйста. Я даже шевелиться не буду ради этих упоительных мгновений». Вялые сонные мысли всплывали из моего подсознания.       Как будто прочитав их, рука жены переместилась на мой лоб, подобралась к волосам, и через мгновение её пальцы начали только им ведомую игру с моими прядями. Я почувствовал её тёплое дыхание над моим ухом: – Ты долго собираешься молчать?       Отвечать не хотелось, но я почувствовал, как она прилегла рядом со мной, и мне волей неволей пришлось вжаться в спинку дивана. – Ген, ну что ты как маленький? Дуешься из–за пустяка.       Прикосновения вызывали наслаждение и возбуждали плоть, но слова действовали с точностью до наоборот. Они разрушали созданную нежность одним взмахом, распарывая сладкое предчувствие холодностью и безразличием, причиняя неимоверную боль и оставляя противное послевкусие. – Я же знаю, ты не спишь.       Я повернулся. Места для двоих на диване было катастрофически мало. Повернувшись, я уткнулся в её волосы, обнял за талию и прижал к себе. Она обхватила рукой мою шею и вжалась в мою грудь. Какое–то время мы просто лежали с закрытыми глазами и молчали. Её рука продолжала блуждать в моих волосах, вновь погружая меня в полудрёму. – Ты почему так долго? – Всё же она решила первой прервать наше затянувшееся молчание и разбить мою призрачную надежду на сон. – Оперировали, – не открывая глаз, произнёс я. – Мог бы по смене сдать. – Не мог. Мой профиль был. – Предложение было неуместно. Ира знала, я бы не ушёл из операционной без веской причины, даже если моё дежурство подошло к концу. – А мы ждали. – Она произнесла эти слова как–то медленно, нараспев, коснувшись при этом губами моего плеча. – Ир, опять? Прошу, не начинай. – Это проклятое «мы». Я не хотел его слышать. Я знал, Джордж меня точно не ждал. Она ждала, но при этом сделала всё, чтобы я остался в Склифе еще на сутки. Я понимал, что она хотела провести со мной выходные, но упоминание собаки даже сейчас, когда мы лежали в объятиях друг друга, было для меня неуместным. – Что опять не так? Ты сам не позвонил вчера, не написал. – Из неё тоже выскочила обида. – Можно я буду думать, что ты меня ждала, а не твой друг? Я ему точно без надобности. – Я попытался отдалить опасную черту, которую не хотелось переходить. – Ген, не заводись из–за ерунды. – Она попыталась отстраниться от моей груди, но это оказалось довольно проблематичным. Моё объятие было слишком крепким. – Ир, это не ерунда. – Всё же я открыл глаза и повысил голос, откашлявшись. Но как же мне этого не хотелось! – Отлично поговорили. Молодец Кривицкий! Я не знаю, на какой козе к нему подъехать, а ему всё не так. Опять твоей персоне не угодила. Ну, извини! – Ира вырвалась из моих рук и резко подскочила. Я видел, она была готова покончить с нашей беседой и оставить меня одного. Но я точно не хотел её отпускать. Не хотел, чтобы она уходила. И я не хотел чувствовать себя виноватым. Как ей это всегда удаётся? Как она умудряется сделать во всём виноватым меня? Я ни раз ломал голову над этим вопросом, но прийти к однозначному ответу не получалось. – Подожди, – я вновь попытался притянуть её к себе, и она, поддавшись моим рукам, навалилась на мою грудь. – Ты же всё понимаешь, Ир. Моя рука машинально потянулась к лицу, и я поскрёб щёку, после чего перешёл на подбородок и шею. – Почему ты так его не любишь? – Разговор вновь вернулся к нашему питомцу. – Ир, я его люблю. Но он мне тебя не заменит. А меня, кажется, он тебе заменил. – Я не успел произнести последнее слово и шмыгнуть носом, как она вспыхнула: – Совсем дурак! Идиот просто. При чем тут собака, если у тебя, дурака старого, в голове каша! – Она попыталась вновь встать, но я не хотел её отпускать. – Отпусти руку. – Не отпущу, – сказал я, но руку всё же отпустил, дав ей возможность сесть и почесаться. На этот раз потребовало унять зуд плечо. Она не ушла с дивана. – Ты меня к нему ревнуешь, что ли? – на лице жены заиграла зловещая ухмылка. – Теперь, кажется, ты с ума сошла. – С тобой ни только с ума сойдёшь! – И, не сводя взгляда с моей руки, которая гладила её колени, спросила. – Устал? – Устал, – признался я. – Спасибо за завтрак. Было вкусно. – На здоровье, – с этими словами она посмотрела на меня и вытерла слезу, которая непроизвольно текла из моего глаза. – У тебя глаза слезятся. – Я знаю. –Америки она мне не открыла. – Я тебя не дождалась, сама пошла в магазин. И с Джорджиком погуляла. Теперь я понимаю, почему ты его с поводка не отпускаешь. Действительно неугомонный. – Тебя тоже не слушает? – Я вновь шмыгнул носом. – Я уже не понимаю, – кажется, из Егоровой начинала вылезать правда. Я притянул к себе её руку и прильнул губами к ладони. Приняв от меня поцелуй и помолчав, она добавила: – Ген, но он такой славный. – Это точно. Затискать все готовы. А вот характерец – дерьмо. Не знаешь, в кого? – поинтересовался я, намекая на хозяйку. – В родителей, ни в меня же! – А похоже. – Мои губы растянулись в улыбке. – Гена! Да ну тебя! – Егорова отреагировала на мои слова, но кроме слов больше ничего не последовало. Она явно меня пожалела или же меня спасло очередное чихание. – Кстати, а почему так тихо? Где эти скачущие децибелы? – озадачился я, после того как успокоил аллергический приступ. – Плохо сегодня спал. Скулил. Теперь отсыпается.       Зачем я вспомнил это кучерявое создание всуе? Как будто услышав, что говорят про него, Джордж материализовался в комнате, звонко лая. – Ты спросил – он пришёл. – Выспался, – вздохнул я.       Джорджик подошёл на расстояние опасной близости и упёрся своими лапами в диван именно в том месте, где покоилась моя голова. Забыв про мою аллергию, Ира подхватила щенка на руки, и не успел я и глазом моргнуть, как Джорджик оказался поверх одеяла. Он быстро лизнул мою руку и, радуясь тому, что добрался до моего лежбища, затявкал.       «Таблетки!» Только сейчас я вспомнил, что два дня, проведённые в Склифе, не принимал антигистаминные.       Я почувствовал, как немеет тело, усиливается першение в горле. С каждым вдохом мне становилось трудно дышать. В горле появился комок, который увеличивался, и я это чувствовал. Я чувствовал, как за какие–то считанные секунды отекают все слизистые, как опухающий язык перекрывает зев. Из носоглотки вырвался первый выдох, сопровождаемый свистом. Я попытался встать, но стремительно развернувшая асфиксия буквально придавила меня к подушке.       Вернулся знакомый мне страх внезапной смерти. Но я не хотел быть задушенным своим собственным организмом и из последних сил прохрипел: – Ир, собака….       Я видел перепуганные глаза жены. Видел, как она сбросила с дивана Джорджа, который, не понимая, что происходит, принялся громко лаять. Моё свистящее дыхание усиливалось. Говорить я не мог, я хрипел и задыхался, надеясь только на одно – Ира вспомнит про глюкокортикостероид, который был в её аптечке. Я колол её «Дипроспаном» в период адаптации, и я точно помнил, что пара–тройка шприц–тюбиков остались. Если же сейчас она попытается вызвать скорую помощь, то всё пропало. Я не дотяну до приезда коллег.       «Ну, давай же, Егорова! Спасай своего дурного еврея! Чувствую, мне совсем немного осталось, если ты не поможешь…».       Я видел, как трясутся её руки, когда она лихорадочно перебирала аптечку. Слышал, как она пытается успокоить меня какими–то глупыми словами, но скорее ими она успокаивала себя. – Гена, потерпи…сейчас станет легче. – Она нащупала вену, которая была спавшейся даже под жгутом, и ввела раствор. – Я сейчас…я сейчас его уберу… ноги надо поднять…. И скорую, скорую вызвать надо.       Я схватил её за запястье и замотал головой, показывая, что это лишнее. – Тогда к нам, в Склиф. Сейчас я нашим позвоню, пусть палату готовят.       Я опять покачал головой. Дышать становилось легче. Страх и удушье отпускали.       Видя, что мне лучше, я не хриплю и не хватаюсь судорожно за горло, она забрала Джорджа и вышла. Когда она вернулась, приступ был купирован, и я собирался сползти с дивана. Конечно, она не разрешила. – Лежи, я всё подам. – Я в туалет. Или там Джордж? – засомневался я. Щенка нужно было куда–то убрать, чтобы я вновь не выдал чего–нибудь неординарного. – Нет. Он на кухне. Не волнуйся.       Когда я вернулся, покашливая и прислушиваясь к своему непредсказуемому организму, диван был заправлен. – Не понял. – В спальню иди. Нечего тебе тут мучиться. – Егорова произнесла это так, как будто у меня не было почти двухнедельного прибывания на диване.       Я слышал, как Джордж, запертый на кухне, скулит и царапает дверь, но Ира не обращала на это никакого внимания. – Ир, прости. Я таблетки забыл выпить, – честно признался я и закашлялся. – Что? – супруга с тревогой посмотрела на меня. – Нет, нормально всё. Я в порядке.       Не особо доверяя моим словам, она измерила моё давление и пульс, заставила выпить волшебный «Лоратек» и диуретик, и только после всего села рядом со мной на край кровати. – Как ты меня напугал, Гена. Я думала, что это конец. – Спасибо, что вновь выдернула меня с того света, – поблагодарил я и спросил: – Что с Джорджиком делать будем? Он же вечно на кухне сидеть не будет. – На коврике спать будет. – Жена могла удивить. – Отлично. Нам предстоит бессонная ночь. – Перспектива была безрадостной. Мне предстояла третья ночь без нормального сна. – Она у меня сегодня была. Он уже там спал.       Догадка озарила мои гипоксические мозги. Ира специально отправила меня на вторые сутки, чтобы я не слышал ночью скулежа и воя щенка. Вот я болван! Но всё же я не удержался и съязвил: – Подрос? – Вот гад же ты, Кривицкий. Сказать не мог, что тебе совсем хреново. – Не мог. Я же видел твои глаза и улыбку, когда я его принёс. За них я и потерпеть был готов. – Сумасшедший! А если бы умер? – С такой женой? Не дождутся! – Я притянул её к себе и, закрыв глаза, поцеловал в такие манящие всё это время губы.