Nubis Nuadae et Claritas Clarae

Люди бы называли его аскетом, если бы знали о его существовании. Однако тот, кто узнавал — умирал. Поэтому у принца Нуады не было специального термина, чтобы описать свое нынешнее существование в заброшенных тоннелях метро. Кто-то из людей перед смертью назвал Нуаду крысой. Но и крыса может быть опасна — крупная, злая, загнанная в угол. Сам Нуада, не чуждый самоиронии, полагал себя скорее упырем. Кровожадным реликтом древней эпохи, запертым в склепе. Но однажды кладоискатели разрушат заговоренные стены, и тогда… А пока эльфийский принц ждал в тенях. Тренировался с копьем ежедневно (хоть под землей дня нет, но солнце Нуада чувствовал даже сквозь бетонные своды), совершал ночные вылазки в музеи и библиотеки, куда люди стащили бездумно артефакты более высокоразвитых цивилизаций. Он искал ключ, способный открыть двери к былому могуществу, а пока… И было только одно занятие, какое Нуада Серебряное Копье полагал недостойным себя, но не прекращал. Нет, не то что подумал бы всякий извращенный человечишка. Нуада по утрам наблюдал за людьми на станции метро, что располагалась близ его убежища. Можно было и не скрываться — среди местных наркоманов он, в черном, с белым лицом и белыми волосами, и желтыми злыми глазами сошел бы за своего. Однако Нуада предпочитал наблюдательный пункт у самого выезда из тоннеля, где он видел людей, а они его нет. Можно было сколько угодно оправдывать пустое времяпровождение доводом об изучении противника. Но Нуада не был склонен врать себе, а если пытался — до него доносила неудобную правду сестра, с которой он был связан мыслями большую часть времени. Именно Нуала со смешком заметила, что он слишком часто смотрит на одну и ту же женщину, как если бы та его заинтересовала. Женщина действительно была необычной. Молодая даже по меркам людей — до тридцати лет, но уже без радужного флера невинности. Среднего роста, легкая и сильная, словно эльфийская воительница. В ней смешались разные крови, и на скуластом золотистом лице светились раскосые серые, как зимний полдень, глаза. Сестра заметила раньше, чем Нуада понял свою симпатию — понял и разгневался и на себя, и на Нуалу, и на ни в чем не повинную незнакомку, которая по будням уезжала со станции куда-то. И тогда Нуада решил выкинуть из головы глупости, недостойные его расы и титула. Уж слишком часто он стал думать о человеческой женщине. Луна дважды сменилась на небе, пока однажды Нуада не передумал. В конце концов, глупо отказывать себе в чем-то. Проще убить человеческую самку. И в понедельник он снова устроился на своем наблюдательном посту. Вот только… женщина не появилась. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще на неделе. И на следующей тоже. Пропала, словно ее и не было, словно она явилась Нуаде в эльфийских грезах. На пятнадцатый день Нуала назвала его жалким «лузером». Сестра теперь часто слушала ра-ди-о — маленькую чёрную шкатулку с музыкой и голосами, которую принёс с собой оборванный человек, забравшийся слишком глубоко в тоннели. Человек свалился замертво, лишь увидев Нуаду, выступившего из темноты, а Нуала настояла, чтоб брат забрал у трупа шкатулку с музыкой. Теперь она была в курсе человеческих новостей и слушала (слишком часто, на вкус Нуады) их варварскую музыку. Из этой музыки она и нахваталась таких слов как «лузер», «жопа», «отвали» и прочих ещё более мерзких. Сестра обычно хихикала, прямо как человечка, когда говорила эти слова, но в этот раз она обозвала Нуаду «лузером» почти зло. «Ты, как брошенный пёс, сидишь под этой лестницей. Сделай уже что-то! Тошно на тебя смотреть, «луз-зер»!». И закрылась от него, словно дверь перед носом захлопнула. Нуада длинно выругался на эльфийском, но сестра не услышала. Он посидел ещё немного, борясь с желанием швырнуть что-то тяжелое в толпу на перроне. Как забавно бы они попадали под поезд… Нуада снова выругался и, накинув капюшон, тенью выбрался из укрытия. На станцию как раз подходил поезд, на который каждый раз садилась пропавшая человечка. Проездного на метро у Нуады сроду не водилось, разумеется. Но он не поднимался наверх человеческими путями, поэтому порой (очень редко) все-таки использовал эти мерзкие грохочущие, воняющие ядовитым железом человеческие штуки, похожие на жадных змей, что пожирали и извергали из себя людей с раннего утра до позднего вечера. Поезда, да… Внутри Нуада сел на потертое сиденье из фальшивой кожи и прикрыл глаза, доверившись интуиции. Он вспоминал незнакомку, пытался воссоздать в разуме «запах» ее личности — что-то вроде ауры, которую ощущали все эльфы у людей. И на основании этой ауры предсказать, куда она могла бы ездить. Сначала ему помешали. Толпа разноцветных человеческих сопляков, каждый под дурманящим зельем, попытались задирать его. Может, хотели спровоцировать на ссору, чтоб навалиться всем вместе. Нуада, не вставая с сиденья, сломал ближайшему руку в трех местах. Сопляки, завывая, вылетели на станции, даже не осмелившись позвать того, кто управлял поездом. А старуха, вроде бы дремлющая напротив, послала Нуаде одобрительный взгляд. Тот отвернулся, не желая принимать похвалу от жалкой человечки, которая скоро сдохнет. В то благословенное время, когда эльфы правили миром, никому не нужны были условности, чтоб подраться. А теперь, видишь, дай им повод…. Твари. Жаль, что ощущение незнакомки он потерял. Вдруг их связь с сестрой снова включилась. «Ты не на то глядел, брат, ведь даже я в твоих мыслях видела у нее в руках сумку с надписью «государственный исторический музей»…. Пока ты залипал на си…ние глаза!» Теперь уже Нуада вышвырнул сестру из своего разума, еще и пинка ментально отвесил. Он был сильнее, а она зато лучше пряталась. Хотел попробовать атаковать, но голос женщины, какой никогда не существовало, с потолка объявил: «Станция Исторический музей». Нуада поднялся вслед за жидким ручейком хмурых людей наверх, в серую дождливую осеннюю хмарь. Тусклый свет умирающего дня был приятен его глазам, привыкшим к полутьме. Он прошел метров тридцать до большого пятиэтажного здания с портиком, образованным колоннами, и пригляделся. Внутрь попадали, показывая скучающему толстому охраннику какие-то плоские прямоугольники. Нет, проще найти окно… Нуада медленно пошел вокруг здания. Вокруг му-зе-я росли деревья. Слишком редкие, чтобы называться лесом, слишком чахлые и уродливые, чтобы считаться парком. Но их было достаточно, чтобы Нуада не чувствовал себя на виду. Он так много времени провел под землей, что уже забыл, каково дышится наверху. Что это такое, когда не давит со всех сторон стылый каменный мешок. Сестра уже давно ходила наверх, Нуада знал. Нуала не разделяла его верности данному слову и все чаще сбегала по ночам, гуляла среди людей…. Нуада споткнулся, остановился, как вкопанный. Выходит, что и он, вот так, не задумываясь, предал данное слово — ждать под землей до тех пор, пока не придет время предстать миру во всем блеске, вызывая лишь ужас… Мысль вильнула. Прямо перед ним долговязый человек в отвратительном оранжевом жилете распахнул облупленную дверь в полуподвале позади здания и потянул вверх по ступенькам огромный черный мешок. В нос Нуаде ударил отвратительный запах гниющей еды и нечистот — помойки. Человек в жилете выволок помойный мешок из подвала и потащил дальше — прямо по земле — к большому ящику на колесах. Из мешка вываливался мусор, человек в жилете что-то бормотал себе под нос. Нуада тенью скользнул в подвал. Внутри человеческая вонь уменьшилась до почти приемлемой. Внутри было тихо. Нуада вдруг вспомнил, что был здесь однажды — искал артефакт. Не нашел, зато нашел кое-что другое, и вдоволь повеселился, глядя, как смешные охранники и эти их человеческие «стражи порядка» бегают с фонариками. Если нужная ему человеческая женщина работает здесь, то ее имя с фотографией и адресом будет в картотеке. А шкафы у них хлипкие, это Нуада уже выяснил. Осталось понять, в какой части огромного здания лежат бумажки про обслугу. Следуя за тенями, Нуада прошелся по первому этажу, второму, и наконец поднялся на третий, где уже не было узорных ковров и скучающих в креслах старух-смотрительниц, которые не замечали его. Вот потеха — вскрыть одной такой горло незамеченным. С другой стороны, негоже воину пачкать оружие холодной кровью. Если уж приносить кого-то в жертву своей кровожадности, то это будет та, кого он ищет. Нуада поднял взгляд и остановился. Перед ним была забранная стеклом доска. «Наши перспективные сотрудники», — гласила надпись вверху на одном из примитивных человеческих языков. А прямо по центру, пятая в третьем ряду, была она. Клэр Вонг, значит. Эльф медленно и мягко вынул кинжал, повернул его рукоятью и от души врезал по стеклу, которое отозвалось жалобным звоном, осыпаясь на пол. Но некому было охранять доску с «перспективными сотрудниками». Не завыла эта человеческая тревожная сирена, не раздался топот ног. Огромное здание му-зе-я, словно китовая туша, выброшенная на берег, раздувшаяся от пожранных артефактов и поглощающая звон стекла как будто крики чаек, надежно укрыла Нуаду, который забрал фотокарточку с именем. Теперь осталось добыть адрес. Для этого пришлось открыть каждую дверь на этаже, но картотеку Нуада нашел всего-то через полчаса. Там скучала сонная очкастая девчонка. Увидела выступившего из тени Нуаду и замерла. Эльф усмехнулся — о, его внешность производила впечатление на человеческих женщин. В основном негативное, но страх слаще симпатии, острее и чувствуется лучше. Эта тоже испугалась. Наслаждаясь ее страхом, Нуада, так и не убравший кинжал в ножны, медленно приложил палец свободной руки к губам, а черное лезвие к тонкой шее. И, дождавшись понимания и обреченности в глазах (эту обреченность он пил с жаждой умирающего), выложил перед девчонкой фото. — Ее адрес, — прошептал вслух, с неудовольствием исторгая из своего горла человеческие слова. — Быстро! Девчонка ничего не ответила, обмякла в его руках, потеряв сознание. Нуада отвел клинок, но на шее очкастой все равно набух красным длинный порез. Не смертельно — Нуада определил, не задумываясь, но кровь залила девчонке грудь, впитывалась в светлую ткань одежды. Нуада ощутил отвращение к себе. Он — воин. Убивать беззащитных девиц, даже человеческих — удел выродков. Нуада оторвал от своего одеяния полоску ткани, соорудил петлю и накинул очкастой на горло поверх пореза. Девица очнулась, захрипела, отчаянно ворочая глазами. Нуада затянул петлю чуть сильнее, и она опять обмякла. Он уложил девчонку на пол, подсунув под голову какую-то толстую книгу со стола. Вытер клинок о ее мягкий живот, скривился от запаха крови, добытой неправильным путем, и, убрав кинжал в ножны, начал громить кабинет, вымещая гнев, злость и другие приятные ощущения на ни в чем не повинных, но мерзких на вид конторских шкафах. Почему все, что делают люди, так уродливо и противоестественно? За редким исключением… Шкафов было немного, не разгуляешься. Человеческий язык Нуада знал и письменный, и устный, и эту их глупую алфавитную систему тоже. Личное дело специалиста по реставрации Клэр Вонг было тонким — карточка с адресом, лист с перечислением научных работ и благодарностей. Нуада сузил глаза: занимается древностями, значит. Неудивительно, что привлекла его внимание — наверняка держала в руках что-то магическое, вот и нахваталась ауры. Нуада испытал облегчение. Наконец его странный интерес получил объяснение, не роняющее его чести. Любопытно будет посмотреть, не обрела ли эта Клэр Вонг неких свойств, присущих скорее фамилиарам и артефактам. Он выдрал листы из картонной папки, свернул в трубку и сунул за пояс, затем перешагнул было через бессознательную девчонку, задев ее лицо краем плаща. И вдруг на его темных губах мелькнула белая молния хищной улыбки. Нуада резко развернулся, поднял чистый лист из разбросанных по полу, обмакнул палец в брызги крови и написал на эльфийском: «Проклятые смертные выродки, скоро вы сдохнете!» — а затем вложил записку в руки очкастой девчонки и был таков, выпрыгнув из окна на ветку кривого тополя. Старый квартал, значит. Улица Корабелов, дом девять. Хорошее место — темное, грязное от остаточных эманаций. И дом оказался хорошим — двухсотлетним, с несколькими смертями от неестественных причин. Нуада взобрался белкой на балкон, толкнул стеклянную незапертую дверь и учуял нематериальный запах недавней болезни: горьких лекарств, лихорадки, страха. Однако тень болезни уже покинула этот дом — кто бы тут ни жил, он выздоравливал. «Она», — Нуада услышал шаги по коридору и вышел в центр комнаты. Клэр чувствовала себя погано. Паршиво, говенно, отвратительно, мэ-эрзко. А самое главное — не понимала, как фалафель из ее любимой кебабной на углу мог такое с ней сотворить. Она помнила, как покупала его после работы у нового улыбчивого бородача в белоснежном переднике и как ела на ходу, потому что вот-вот клиент должен был прийти за оценкой (очередной Манэ в его коллекции оказался фальшивкой). От первых же двух укусов Клэр поплохело. Она списала это на факт, что не ела целый день, поэтому желудок бросается на каждый кусок пищи как голодный зверь. Однако, когда Клэр заталкивала в себя последний кусочек, ей пришлось присесть на скамейку у парадного — внезапно закружилась голова. Следующим, что она помнила, были пахнущая бензином скорая и резкий голос владельца фальшивого Манэ, диктующий ее личные данные кому-то. Дальше были добрые доктора в больничке, процедура промывания желудка, которую она никогда не забудет, и неделя капельниц-херапелниц в общей палате с такими же, как она, горемыками (одна соседка по палате оказалась хронической алкоголичкой, другие две, так же как и Клэр, «что-то не то съели»). Едва прошла неделя, как Клэр вернулась домой и постепенно приходила в себя. Ей было по-прежнему херово (особенно по вечерам) но, скорее всего, потому что она нарушала диету — в пользу утреннего кофе. В такие вечера, как этот, Клэр клялась, что завтра утром выпьет ромашкового чаю. Но глубоко в душе знала, что утром чайный пакетик так и останется сиротливо лежать в чашке с надписью «Папей гавна», как и в семь предыдущих раз. А Клэр будет курить, и пить черный, как ее настроение, кофе, сидя на высоком стуле у кухонного окна. — Я его прямо сейчас заварю, — бормотала Клэр про себя, шаркая на кухню к чашке с ромашковым «гавном», — он до утра заварится нормально. Я просто добавлю горячей воды… а кофе выпью после завтра… «Ка» Клэр проглотила и остановилась, как вкопанная. Посреди ее кухни торчал оборванный и грязный, при этом до смешного надменный мужик. Он кривил тонкие темные губы в усмешке и стоял в уморительно картинной позе — ну точно Бонапарт на дёшевой подделке работы Давида. А ещё мужик был белый, как майонез. Такой же, как в том фалафеле…. Живот Клэр скрутило спазмом, и съеденная на ужин овсянка понеслась обратно, словно на американских горках. — Д.добрый… вечер… — выбулькнула Клэр, после чего невежливо повернулась спиной к гостю и изобразила из себя фонтан Треви над кухонной раковиной. Судя по потрясенному молчанию, так этого Принца-и-Нищего еще не встречали. Обычно Клэр вела себя менее по-панковски. Но, во-первых, кто к ней только ни ходил — в мире искусства фриков было едва ли не больше, чем в киноиндустрии. А во-вторых, сейчас ей было плевать, да и не тянул гость на принца на белом коне. Закончив бурно выражать радость от встречи с незнакомцем, Клэр высморкалась, умылась и наконец повернулась. Гость стоял там же, где и в прошлый раз, даже позы не изменил. Клэр смогла разглядеть его более внимательно — котта и шоссы, серьезно? Да еще и кожаный доспех с кирасой и потертый шелковый шарф вместо пояса. Реконструктор, значит. — Еще раз добрый вечер, — сказала она спокойным тоном, какой приберегала для откровенных психов. — У вас… тушь потекла, — указала рукой, где. Странный мужик бездумно повторил ее движение, но тут же отдернул руку, словно обжегся о собственный глаз. — Ты пьяница, что ли? — бросил брезгливо, дернув подбородком в сторону раковины. Клэр медитативно выдохнула и ткнула кнопку чайника, чтоб заварил ей ромашкового «гавна». От вина бы сейчас тоже не отказалась. Но результат, скорее всего, будет ещё хуже, чем от утреннего кофе. — Я недавно отравилась фастфудом, — Клэр решила ответить спокойно и правдиво, хотя хотелось плюнуть мужику в выбеленную морду, — пью не больше других. Тебе чай, кофе или вкусное самодовольное ничего? Бледнолицый на секунду зажмурился, потом резко выдохнул: — Кофе. И уселся на единственный оставшийся в кухне стул. Остальные два временно выполняли обязанности подставок под многочисленные медикаменты, прописанные Клэр добросовестным врачом. Последний ещё строго-настрого приказал ей съездить в длительный отпуск, желательно на курорт с минеральными водами, где питаться диетически и много гулять. Однако Клэр пока только таблеточки ответственно принимала, все остальное отложила на потом. Потом, когда-нибудь, обязательно она будет много гулять и правильно питаться. А сейчас… — Ты продавать, покупать или оценивать? — Клэр забросила две ложки кофе в турку, залила кипятком и поставила на плиту. Решила, что гадкий мужик и его эго обойдутся без сахара и сливок. Себе залила ромашковый чай и наконец-то повернулась к бледнолицему. А он в это время ловил ворон ртом, то есть разглядывал ее овеянное очарованием старины и флером дурдома жилище. Квартира в старом квартале досталась Клэр в наследство от бездетной троюродной тетки, которая с гордостью «носила свой синий чулок», да еще и преподавала в университете. Клэр шла по ее стопам, но в какой-то момент свернула с археологии на реставрацию, и стало еще хуже — кажется, синий чулок передался вместе с квартирой. Однако жила она как будто обнищавшая принцесса — в комнатах с витражными окнами, высоченными потолками, лепниной и облупившейся с дверных ручек позолотой. А еще медная ванна в зеленых потеках и с львиными лапами стояла к Клэр прямо на кухне. Там была вода — чистая, Клэр утром набрала, поскольку за неделю объявили об отключении из-за ремонта труб. Поверхность воды в ванной подрагивала — мимо дома громыхал трамвай, отчего пол вибрировал и стекла в свинцовых рамах дребезжали. И резиновая желтая уточка, которую забыла вчера дочь клиентки, весело покачивалась на воде, поглядывая круглыми облупившимися глазками на странного гостя. Надо заметить, даже уточка выглядела увереннее. Клэр привыкла к чокнутым. Этот хотя бы не предлагает купить ее ношеные трусы, обещая добавить треть к гонорару за оценку подделки под пояс верности. К ней и криминал захаживал, и сектанты с мощами (если сложить все мощи этого святого вместе, костей хватило бы на целую роту, но правда им отчего-то не понравилась, и в тот раз Клэр не заплатили). Однако этот белый мужик с белым лицом и желтыми (линзы, поди) глазами, слишком увлекающийся темной помадой и тушью, отчего напоминал то ли гота, то ли панду, обладал высоким ростом (это Клэр всегда нравилось), хорошей фигурой (видимо, спортивный ролевик-реконструктор) и длинными волосами (не парик, ух ты!). Профессионально оценив отсутствие перехода в краску у корней волос, Клэр решила, что гость — альбинос, и наверняка стесняется, поэтому и ведет себя так и одевается неформально. Кофе в турке начал булькать. Уже более мирным тоном Клэр кивнула на столетний сервант в углу кухни и предложила: — Выбери себе чашку пока. Там она хранила купленные на барахолке или собранные из осколков чашки, вся ценность и красота которых были «в глазах смотрящего». На коллекцию эти пара десятков не тянули, но Клэр нравилось. Гость бросил на нее странный взгляд. Что-то типа «да как ты посмела, холопка, меня за чашкой посылать!». Но потом глянул на сервант и… заинтересовался. «Ага, у мороженой рыбы хвостик оттаивает», — Клэр подавила улыбку. Гость встал. При движении прямые шелковистые волосы шевельнулись, открывая острые уши, но Клэр это нимало не озаботило. Может, будь она альбиноской, тоже сделала бы себе эльфийские уши. Или сиськи третьего размера. Он тем временем подошел к шкафу и задумался. Выбрать было из чего. Мейсенский фарфор чередовался с дешевенькими аляповатыми китайскими подделками под фарфор династий Мин и Чосон и каменными японскими чашечками, «костяной» русский фарфор, часто без ручек, был вложен в глиняные арабские и африканские сосуды. — Это, — гость вынул красно-черную чашку, собранную из осколков, хорошую подделку под кровавый фарфор, секрет которого был утерян при династии Цин. Клэр мысленно накинула ему за вкус несколько баллов, сняла турку с огня и, наливая кофе ему первому, спросила: — Как мне тебя называть и с чем ты пожаловал? В ответ получила каменное лицо, оно же морда кочергой, которая просит кирпича. Гость отпил обжигающий кофе, как будто это была прохладная водичка, и с удивлением уставился на рябь в чашке от очередного трамвая за окном. — Что это за напиток, черный как сердце, горький как мысли и едкий, как пепел сгоревшей надежды? — спросил, не отвечая на ее собственный вопрос. Клэр отметила странноватое произношение — кажется, родился гость не здесь. С ухмылкой ответила: — Всего лишь кофе. Ты как будто впервые видишь. Могу дать ложку меда, чтоб мысли были не такими горькими с утра! Самой Клэр мед, втюханный кем-то из клиентов, когда наличных не хватило, не понравился — слишком густой и дымом пахнет. — Вы едите мед? — высокомерная маска на лице гостя чуть-чуть потрескалась. — Я лично нет, но для клиентов держу, — Клэр решила не сообщать, что действует по принципу «На тебе, боже, шо нам негоже». Она открыла банку, слегка попыхтев над туго завинченной крышкой (помощи гость ей не предложил), поставила перед ним, торжественно вручила серебряную ложку в темном налете и спросила опять: — Мне как в сказках, по три раза вопрос повторять? Или все-таки назовешься и скажешь цель визита? — про себя со вздохом отметила, что «вы» в данной ситуации звучало бы лучше и предполагало бы более длинную дистанцию, но поздно пить минералку, когда печень отказала, «вы» они проскочили. — Повторяй по три, — буркнул гость, который уделил все свое внимание меду. — Ditt namn och syftet med ditt besök, — повторила она в третий раз по-шведски просто из вредности. Клэр не говорила на шведском, просто выучила пару фраз, которые могут задать пограничники, перед прошлогодней поездкой к одному коллекционеру. Он считал себя наследником конунга. Меч, который он ей показал, что удивительно, оказался подлинным. Потомок конунга предложил рассчитаться с ней за оценку сексом и осеменением (сильная сперма для сильной женщины!), но не расстроился, когда она ему отказала. ⁃ Вот, посмотри! — бледнолицый и безымянный вырвал Клэр из раздумий о том, что, может, стоило-таки на секс с конунгом согласиться… Сегодняшний гость Клэр выложил на стол кинжал и, засунув в рот полную ложку меда, насмешливо уставился на нее своими отвратительно подведенными желтыми глазами. Если этот предложит ей секс вместо оплаты, Клэр точно его прежде заставит умыться. Так, и с каких пор она думает о сексе с первым встречным альбиносом? Клэр опустила взгляд и пропала. Кинжал оказался… Она, не глядя, вытащила из ящика кухонного стола лупу, натянула хлопковые перчатки. Это было элегантное, но хищное оружие. Казалось, кинжал создан из чёрного полупрозрачного камня, и сложные серебряные руны сияют призрачным светом внутри клинка, а не на его поверхности. Эфес, обтянутый черной кожей, потрепан и истерт, а навершие венчает искусно обработанный красный камень в оправе из металла, похожего на черненое серебро. Пришлось отвести взгляд от оружия и посмотреть в сторону. Клэр поняла, что тяжело дышит, что тошнота вернулась, а ещё что она понятия не имеет ни из чего сделан кинжал, ни из какой он эпохи, ни что за камень на нем, ни что это за руны. Ни-че-го. Клэр встала, слегка пошатываясь, сдернула перчатки и бросила их на пол. Схватила кружку с ромашковым чаем двумя руками и выхлебала ее в два глотка, словно умирала от жажды. Вытерев рот тыльной стороной ладони, глянула на своего ночного гостя. Тот смотрел на на нее с любопытством, с которым смотрят на экзотичных зверушек в зоопарке. Клэр отметила, что кофе он выпил вместе с гущей, а мед слопал. — Я не знаю, откуда кинжал, — Клэр старалась говорить спокойно, но голос ее слегка подрагивал. Первый раз в жизни у нее было ощущение, что она необразованная бездарность. — Могу рассказать, — он позволил себе крохотную ухмылку, — но не бесплатно. — Самое удивительное предложение в моей жизни, — она нервно улыбнулась. Странная дрожь и нервозность, навалившиеся на нее при осмотре оружия, начали отпускать, — И в какую цену мне обойдётся лекция? — Вот в эту чашку, — гость улыбнулся как-то по-волчьи, — и каждый раз, когда я захочу, ты ее наполнишь. Клэр наконец-то удалось взять себя в руки. Она вернула бледнолицему зубастую усмешку: — Это классический сказочный троп, сделка со злом, с заведомо невыгодными условиями, сформулированными максимально расплывчато. Но такие сказки учат детей находчивости. Итак, чашка твоя, и я наполню её всякий раз, когда ты пожелаешь, если физически смогу это сделать. Откуда ты взял кинжал и чей он? — Он мой и он из Ада, — ответил гость быстро и резко вскочил, опрокинув стул. Звон разбивающегося стекла заставил Клэр рефлекторно отпрыгнуть, метнуться к кухонному ножу… но, когда она обернулась, готовая дорого продать свою жизнь, бледнолицего засранца уже и след простыл. Вместе с ним пропали «адский» кинжал и чашка, а на полу сиротливо валялись осколки пустой банки из-под меда.