Отшельница и белый ворон

Сказала и испугалась. Мои пальцы взметнулись к лицу и прижались к губам в бесполезной попытке удержать злые слова. — Эрагон, прости. Я не хотела… Прости меня. «Зачем я это сказала?! Возможно, наш мир уже в руинах, а я — нашла время вспоминать былые обиды. Шепфа ошибался: я не достойна носить белые крылья! Мне место в аду.» Мои слова, пропитанные давним ядом обиды и гнева, достигли своей цели, и я ощутила душевную боль, причиненную серафиму, как свою собственную. У каждого из нас были незаживающие раны. Они кровоточили, сколько бы веков не прошло, лишь стоило кому-то их задеть. Намеренно или случайно. И эта боль была нестерпимой. Тщетно я пыталась поймать ускользающий взгляд потемневших глаз. Эрагон молчал и, казалось, не замечая моего расскаяния, смотрел сквозь меня. Я хотела дотронуться до него. Чтобы… Обнять, вырвать из черного омута воспоминаний? Но не осмелилась прикоснуться к тяжело вздымающейся груди, стянутой белым китилем. Я отступила на шаг, понуро склонив голову. — Мне не стоило это говорить, — шептала я, с силой зажмурилась, стараясь не разрыдаться от внезапно нахлынувши эмоций. — Я, наверное, не в себе. Да, скорее всего так и есть. Мне так стыдно. Знаю, за это ты возненавидешь меня еще больше. Ты же всегда призерал таких, как я — рожденных вопреки воли Шепфа. Каждая фраза давалась с трудом. Однако, сдерживаемый годами поток слов вырвался на свободу, и теперь его было не остановить. Нашего создателя больше нет. Нас больше некому рассудить, спрятать или приказать держаться на расстоянии. Каждый вздох был готов превратиться в всхлип, но мне было необходимо высказаться, рассказать Эрагону все, что я чувствовала, о чем я молчала и запрещала себе думать, задыхаясь от несправедливости. — Рея, я не ненавижу тебя. Все это время я наблюдал за тобой, пытаясь понять, почему Шепфа был милостив к тебе. И, кажется, наконец-то понял. Голос серафима прозвучал на удивление спокойно, как будто он просто размышлял вслух, позволив мне ненароком заглянуть в его мысли. Эрагон медленно поднял руку. Изподлобья я наблюдала за ним. Все внутри сжалось и задрожало от напряжения: оттолкнет или …ударит? Длинные пальцы на мгновение нерешительно замерли в воздухе, а потом опустились на мою голову и невесомо заскользили по волосам, перебирая длинные шолковистые пряди. — Советник… — удивленно выдохнула я, когда он неожиданно заключил меня в объятья и крепко прижали к своей груди. — Я не умею утешать. И все еще не уверен: правильно ли поступаю? Но это единственно, что я могу сейчас сделать, чтобы хоть как-то подбодрить тебя. Завтра действительно будет очень трудный день. В комнате снова повисло тягостное молчание. Зато мысли в моей голове закружились в сумашедшем вихре: что делать? Стоит ли немедлннно высвободиться из столь смущающих меня объятий или же поддаться порыву и обнять мужчину в ответ? Мне было страшно. Очень страшно. И это непривычное, чужеродное чувство сводило с ума. Гибель Шепфа потрясла каждого. Никто и никогда больше не будет прежним. Никто и никогда не мог предвидеть такой конец для всех нас. Непрошенные горячие слезы одна за другой покатились по щекам. Мои руки сомкнулись в замок за спиной Эрагона, и я поспешно спрятала мокрое лицо, уткнувшись лбом в грудь серафиму. Только бы не увидел. Секунду назад была такой дерзкой, смелой, даже нагрубила ему, а теперь плачу, как потерянный ребенок. Какой позор. Сердце серафима билось глухо и размеренно, а прикосновения оставались деликатными и бережными. Одной рукой Эрагон придерживал меня за талию, другой же продолжал гладить по волосам, будто от этого механического движения зависил исход предстоящей битвы. Незаметно мои слезы иссякли. Дыхание выравнялось. Чуть повернув голову, я закрыла глаза и прижалась щекой к груди Эрагона. От него пахло свежестью, солнцем и морем. Чем-то очень родным, но утраченным навсегда. Тем, чего быть не могло в этой темной, пыльной комнате, усыпальнице старых книг с пожелтевшими от времени страницами. «Наверное, это и есть его дар. Он дарит надежду, даже когда ее нет, и надеяться больше не на что… Я не умру ни сегодня, ни завтра… Я помогу ему». — Не будь дурой. Рея! Он серафим. Его руки по локоть в корови таких, как ты. Голос, полный злобы, прозвучал так отчетливо, как будто его обладательница стояла за спиной Эрагона. Мама? Здесь? Не может быть… Я чуть приоткрыла глаза, приходя в себя от сковавшего меня наваждения. Уснула? Похоже на то. Всего на несколько секунд, но как такое возможно? Адреналин все еще бурлил в моей крови, занчит дело было не в усталости. Взглянув в лицо Эрагона, я увидела глубокую морщинку, залегшую между его четко очерченых бровей. Неужели он, как и Чума, пытался проникнуть в мое сознание? А та мысль о «помощи»: принадлежала ли она мне или же была навязана его волей? Я не знала, а спросить прямо побоялась. Серафим же пытливо вглядывался в мои глаза, словно пытался убедиться, что у него полчилось «склонить» меня на свою сторону. — Мне уже уже лучше. Спасибо… за все. — Я смущенно поблагодарила его и отстранилась. Отступила на шаг, сделала еще один, пока не уперлась спиной в дверь. Рука сама лихорадочно заскользила по гладкому дереву, пытаясь нащупать кольцо дверной ручку. На последок бросила быстрый взгляд за спину серафиму. Конечно же, там никого и ничего не было, только огромная тень, отбрасываяемая его крыльями растекалась по стенам и потолку. Призрачный голос прозвучал лишь в моей голове. Эрагон не сделал попытки удержать меня. Скрестив руки на груди, он молча кивнул, подтвердив, что пришло время прощаться. Добравшись до своей комнаты, я плашмя упала на кровать, в изнеможении раскинув в стороны крылья. Сердце в груди стучало как бешенное и все никак не могло успокоиться. Все произошедшее в тайном кабинете советника теперь мне казалось каким-то фантастическим сном. Мельком взглянула в окно, за которым все так же царила непроглядная ночь. Небо сново зятнуло свинцовыми тучами. И глядя на вновь набирающую силу непогоду, у меня на душе стало еще тоскливей, чем прежде. Я бы даже не удивилась, если бы ко мне в окно вломился кто-нибудь из тех, кого Эрагон назвала «прихвостнями» Чумы. Визит советника в заброшенный особняк не мог не остаться незамеченным. За Эрагоном следили, или хотя бы пытались. Он все еще являлся важной фигурой на Небесах, особенно с того момента, как решил возглавить Орден сопротивления. Кровожадная Всадница Апокалипсиса озолотила бы того, кто бы принес ей голову серафима на блюде. Ха. У меня был такой велеколепный шанс заполучить расположение властительницы нового мира, а я его проворонила. Когда еще серебряноволосый ангел подпустит меня так близко к себе? Почувствовав, что мысли вот-вот унесут меня на темную сторону, я легонько похлопапла себя по щекам и перевернулась на живот. В нос тут же ударил запах сырости и какой-то затхлости, намертво въевшийся в постельное белье. Немного подумав, я все же подоткнула подушку со всех сторон и прижалась к ней щекой, ощущая кожей грубую ткань. «Совсем не те ощущения. К сожалению». О, Шепфа… Это же всего лишь отголоски его силы? Почему я все еще думаю об Эрагоне и продолжаю прислушиваться: не хлопнет ли входная дверь, провожая ангела, а может, за стеной в коридоре послышаться его тихие шаги. И я увижу его. Снова. Древняя Греция. Город Аргос. 1450 год до нашей эры — Рея, помнишь, о чем я тебе говорила? — вдруг спросила меня мать. Деревянный ткацкий станок громко щелкнул, заставив меня замереть на месте, и заданный некстати вопрос повис в воздухе. Мне было всего семь лет, но я догадалась: Алтэйя все знает, и юлить — не имеет смысла. Мать положила челнок себе на колени и внимательно посмотрела мне в глаза своим фирменным проницательным взглядом. Я удобнее перехватила глиняный кувшин до верху наволненный водой и покрепче прижала его к груди: — Помню: не заговаривать с незнакомцами, а если увижу необычных людей — стараться не попадаться им на глаза, — протараториля я правило, заученное мною, кажется, с младечества. — Ты сегодня встретила кое кого у колодца, так? Соседка, когда с рынка шла, видела, как ты разговаривала с каким-то стариком. Я молча кивнула. Это правда. Женщина заметила меня, но не могла увидеть то, что было доступно моему зрению. Когда я впервые рассказала родителям о том, что иногда в толчие базарной площади или в узких переулках вижу людей с белоснежными или угольночерными крыльями, гордая и властная мать побледнела от испуга. Даже отец, всегда спокойный и невозмутимый, был не на шутку встревожен. — А если они заинтересуются ею? — Многие люди видят необычные вещи. На Небесах этим никого не удивить. — Но Яннис, что будет, если поймут, откуда у нее эти способности? Что они с ней сделают, когда узнают, чья она дочь? После этого судьбаносного разговора, который я подслушала, но в силу возраста, ничего не поняла, наша маленькая семья из деревни перебралась в большой и шумный Аргос, в котором можно было легко затеряться, жить честно и незаметно. Мне же с того дня строго-настрого запретили кому-либо говорить о моих видениях. И вот теперь я переминалась с ноги на ногу под строгим взглядом, чувствуя вину и как затекают руки, сжимающие пузатый кувшин. — Отнеси воду на кухню и подойди ко мне, — велела мне сжалившаяся мать, видя мои мучения. — Так кого ты увидела в этот раз и почему, вопреки запретам, заговорила с ним? — спросила она, когда я вернулась, выполнив ее поручение. В ее антрацитовых глазах загорались и гасли рубиновые искорки. Алтэйя была встревожена и больше не скрывала этого. Я догадывалась, что от моего ответа, как и всегда, будет зависеть принятое ею и отцом решение: оставаться в городе или бежать. Только вот куда? — Я увидела его сразу. Ждала, пока он отойдет от колодца. Но он почему-то не уходил, стоял там и стоял, — начала я свой сбивчивый рассказ, стараясь вспомнить все до мельчайших деталей. — Какого цвета были его крылья? — затаив дыхание, задала наводящий вопрос мама. — Белого, — тут же ответила я, ощутив, как внутри все сжимается от дурного предчувствия. Это была ложь. Самая настоящая бесстыдная ложь, за которую меня следовало бы хорошенько выпороть. Ведь на самом деле каждое перо в крыльях ангела сверкало на солнце золотом. А волосы… Ни у кого, кого бы я знала, не было таких прекрасных длинных серебрянных волос. Передо мной был самый красивый небожитель из всех тех, которых я успела повидать за свою короткую жизнь. И если бы я, как зачарованная, не рассматривала его, спрятавшись в густой тени какого-то приземистого дома, а сразу бы пошла за водой, как и прочие женщина и девочки, то, возможно, осталась бы незамечанной. Но крылатый незнакомец вдруг обернулся и посмотрел прямо на меня. Я вздрогнула от неожиданности и присела, сделав вид, что поправляю ремешки на сандалии. «Убегу, поймет, что что-то не так. Проследит и узнает, где живу, — думала я, лихорадочно дергая кожанный ремешок в отчаянной попытке найти верное решение. — Вернусь домой без воды, мама не сможет приговить отцу ужин — тоже отругают. Выбора нет. Нужно идти». Глубоко вздохнув, как перед прыжком в ледяную воду, я вышла на подгибающихся ногах из своего укрытия. «Какой он высокий… Не смотри на него, сделай вид, что его здесь нет. Просто притворись, что не видишь», — уговаривала я себя, пока шла через площадь к колодцу, старательно рассматривая серые булыжники под ногами. И все же в какой-то момент, встретившись с ним глазами, я поняла, что он знает, что я — единственная из всех присутствующих людей на небольшой площади перед колодцем, вижу его истинный облик. Всем остальным же ангел явился в образе немощного старика-бродяги, который жарким утром пришел к колодцу, чтобы утолить жажду и выпросить немного еды. Женщины смотрели на него с брезгливостью, но прочь не гнали — терпели его присутствие и старались соблюдать минимальную дистанцию между ним и собой. Они были убеждены, что грязный хитон, превратившийся в лохмотья, едва прикрывающие дряблое тело, кишит паразитами. Если бы я была более внимательна, а не раздосадована своей неудавшейся конспирации, то обратила бы внимание на то, что все горожанки были чем-то возбуждены. Они громко разговаривали, преребивая друг друга, и энергично жестекулировали, поочередно указывая то на колодец, то на «старика». Кувшины многих из них были пусты, но набирать воду женщины не торопились, врочем, как и расходиться по домам. Я подошла ближе. Горожанки, ждущие своей очереди спустить ведро в недра колодца, нехотя потеснились, освобождая мне местечно, как раз рядом с «бродягой». Я осторожно поставила пустой кувшин на каменный бортик и застыла, не смея взглянуть на мужчину. — Ты видишь, — раздался приятный бархотный голос над моей головой. Ангел не спрашивал. Он утверждал. Сглотнув вруг ставшей вязкой слюну, не поворачивая головы, я едва слышно прошептала: «Да». — Тебе страшно? Я быстро окинула его взглядом. Молодое, красивое, бесстрасное лицо. Дорогая одежда. Удивительные крылья. На его фоне я внезапо ощутила себя никчемной замарашкой, хотя точно занала, что моя семья не бедствует: заказы на ткань мать принимала на месяцы вперед, а пшеничные поля отца всегда славились небывалым урожаем даже в самые засушливые годы. Только слуг, а уж тем более рабов у нас никогда не было. — Нет, не страшно, — секунду подумав, уверенно ответила я и, неожиданно для себя, добавила: — Вы похожи на Аполлона. То ли ему понравилось наивное сравнение себя с Богом Солнца, то ли позабавили косые взгляды случаных слушателей странного диалога «старика» и ребенка, но взгляд ангела смягчился. — Сколько тебе лет, девочка? — Недавно исполнилось семь. Белые одежды тихо зашуршали, драгоценные крылья коснулись земли, и ангел присел на корточки. Наши лица оказались на одном уровне. Хмурясь, он внимательно изучал мое лицо, словно что-то хотел разглядеть в нем и не мог. — Как ты поступишь, если я скажу тебе, что воду из этого старого колодца пить нельзя, что она заражена? — вдруг спросил он. — Нелья пить? — Я замешкалась, чувствуя, что отступившие было паника и страх возвращаются, лишая меня способности связно думать. «Заражена» — странное и непонятное слово, от которого почему-то веяло скорбью и болью. Так вот о чем судачили женщины на площади: он предостерег их об опасности, а они ему не поверили. Ангелы никогда не врут — так утвержал мой отец, и мама неохотно, но всегда с ним соглашалась. — Тогда я пойду к другому колодцу и наберу воду там. Я знаю, где он находится, — ответила я и, заметив одобрение в глазах небожителя, робко спросила: — Вы же сказали об этом отстальным, правда? — я кивком головы указала на растущую на площади толпу. — Да, сказал. А еще предупредил о том, воды пригодной для питья будет все меньше и меньше. Теперь беги. Ангел снова выпрямился во весь рост, а я подхватила пустой кувшин и, не прощаясь, быстро зашагала прочь. Но через несколько шагов остановилась, развернулась, чтобы еще раз увидеть чудесные золотые крылья. А затем, повинусь какому-то неясному порыву, звонко прокричала: — Я — Рея, дочь Янниса-земледельца. Спасибо вам! Отчего-то мне очень захотелось, чтобы ангел с печальными серыми глазами запомнил мое имя. — Я — Эрагон. Приятно было познакомиться, Рея, дочь Янниса и Алтэи.