Урок жизни

      Десятиклассник Роман Матвеев знал, что желаний своих следует опасаться. Впрочем, он и не желал – он сожалел. Сожалел о многом и о многих. Да и сбыться они не могли, желай-не желай. Размышляя о разных пустяках и забивая ими голову вместо знаний, Рома прослыл не то чтобы разгильдяем, а, скорее, впечатлительным и несобранным. Его без конца волновали разные мелочи, ему мало нравился нынешний мир и собственная жизнь в нём. А в детстве он и вовсе считал себя пришельцем, что по ошибке родился на Земле, и никто его тут не понимал. Поэтому всем тем немногим, что любил, он дорожил - и всё равно со временем утрачивал. Это касалось не только вещей или увлечений. Так, совсем недавно умер его любимый учитель биологии Виктор Сергеевич. На его похороны он так и не явился – не сумел себя пересилить, да и боялся, что поведёт себя там неадекватно. И запомнил с тех пор его только живым – таким, каким он улыбался ученикам с фотографий.       Потери, казалось, преследуют его по пятам, - стоило полюбить что-нибудь новое, как вскоре и это он терял: персонаж сериала, которого создатели убьют, игру, попавшую под запрет, кружок, закрывшийся спустя пару месяцев… Ему начинало казаться, что это он навлекает несчастья на всё, чего касается – даже смерть учителя на его совести. Воображение словно специально возводило ту мысль в аксиому, заставляя парня ещё больше замыкаться в себе.       В тот день Роман, как всегда, собирался в школу. Автобус довёз его до нужной остановки, затем парень стал переходить дорогу в сторону школы. В наушниках играла громкая музыка – то немногое, что чуть скрашивало его существование, и Роман не услышал, как слева на красный мчится легковушка.       Сознание померкло сразу после удара о капот, он словно перестал существовать. Сколько это продлилось, неизвестно, однако жизнь как будто не ушла из него. Роман даже не понял, что произошло, обнаружив себя на другой стороне дороги, и решив, что, раз уж он жив, машина ему просто почудилась. Хотя… лучше б он и вправду погиб – так всем было бы лучше.       Пройдя пару шагов по тропе, Рома замер: школы впереди не оказалось. Вместо этого тропа поднималась на холмик, окаймлённый деревцами, между которых виднелись развалины двухэтажных построек, а вдали – холмики повыше.       Первой мыслью было то, что он вышел не на той остановке, хотя десятый год ездил по одному маршруту. С той стороны дороги, где автобус высадил его, местность казалась знакомой, школы там никогда не стояло – только деревья и заросшее поле. Он точно перешёл на нужную сторону, так где же школа?       Если бы парень употреблял наркотики, всё встало бы на свои места. Как бы ни ненавидел он свою жизнь, до такого ещё не докатился, и ему стало страшно. А может, он просто спит?       Вместо щипка Роман разулся и уронил на босую ногу булыжник. Дикая боль пронзила его, но проснуться не помогла. Впервые в жизни отчаянно желая попасть в школу, парень двинулся по тропке на холм, но оттуда так ничего и не увидел. Приняв решение идти дальше из одного любопытства, он спустился с холма и поднялся на следующий, в окружении всё тех же развалин и деревьев. Последним препятствием, к которому привела его тропа, оказалась невысокая крепостная стена, тянувшаяся вдаль в оба конца, куда хватал глаз. Обойти её или подлезть было нельзя, но небольшая высота этой развалины позволяла взобраться без особого труда.       Едва удерживаясь на узкой вершине, Роман сел, свесив ноги, и взглянул на то, что, к его изумлению, открылось по ту сторону.       Его школа! Кто её сюда переместил, или это он заплутал так, что в памяти всё перепуталось? Задумываться Рома не стал, испытав облегчение от решённой проблемы, и, спрыгнув со стены, стремглав помчался навстречу, ибо безнадёжно опаздывал на урок. Он вошёл в класс со знакомыми стенами цвета бирюзы, как всегда, не глядя на лица учеников. Учителя ещё не было, до звонка оставалась ровно минута. И едва он прозвенел, Роман с изумлением обнаружил, что вокруг чужие лица.       Подумав было, что по ошибке зашёл не в свой класс, парень привстал, и тут встали все остальные – в дверях возник учитель.       От потрясения Рома плюхнулся обратно на стул, округлив глаза и собираясь закричать. Мимо него прошёл тот, кто уже месяца три как умер. Его покойный учитель, Виктор Сергеевич.       Добродушный, широколицый, с задорным взглядом за стёклами очков, к старости слегка располневший, Виктор Сергеевич любил и понимал своих учеников так, как никто другой. В меру строгий и справедливый ко всем без исключения, в неизменном сером костюме с галстуком, он выглядел так, словно смерть никогда не коснётся его. Таким его видел Роман и сейчас, будто и не умирал он вовсе. И это до жути ошеломило его.       Шарахнувшись к стене, парень, задыхаясь от собственных полустонов-полувскриков, рванулся к выходу.       «Что происходит, где я?» - успел он мысленно завопить, когда понял, что бег по коридору не приблизил к выходу из школы. Словно в классическом кошмаре, ноги едва передвигались, а лестница вниз – отдалялась. Его «всасывало» обратно в класс, каждый шаг давался с усилием, он вскоре выбился из сил и задом вернулся обратно, едва не споткнувшись – настолько быстро принесло его назад.       На незнакомых лицах учеников читалось не удивление, а, скорее, презрение, как если бы своим поведением он пытался сорвать урок. В глаза же учителю Роман не смотрел, не зная, как вести себя в этом не то кошмаре, не то яви. Скорее всего, он умер. Та машина, она же сбила его, верно? Они все здесь мертвы. И лучше бы им не держать его тут, а позволить найти бабушку. Лишь ей Рома мог доверять. Если он и вправду на том свете, она и утешит, и всё ему объяснит.       - Не может быть… - раздался горестный возглас, и парень всё же поднял взгляд. Этот до боли знакомый голос его учителя, переполненный несвойственными при жизни нотками горечи, поразил его. – Как же так, Рома? Ты же только начинаешь жить!       Эти слова окончательно расставили всё по местам.       - Так я умер? – только и сумел он выдавить, глядя на учителя.       - Да умер-умер, сядь и не задерживай урок, - сварливо бросил кто-то из учеников.       Даже не взглянув на сказавшего это, Виктор Сергеевич сделал шаг, другой, и, преодолев остаток пути почти бегом, крепко обнял Романа и зарыдал. А тот, потрясённый, едва решился дотронуться до учителя, с удивлением обнаружив, что оба они во плоти и не стали бесплотными в этом загробном мире.       - Ромочка… - плакал мужчина, не стесняясь перед десятками глаз своих учеников, заставляя и парня расчувствоваться. Да он и сам, ощутив, осознав, что, пусть и умер, зато встретил здесь учителя, по которому скорбел, так же расчувствовался, стиснул в объятьях милого сердцу человека и зажмурился, чувствуя, как набегают слёзы радости. Только, в отличие от учителя, у него ещё оставался шанс вернуться к жизни, но пока он об этом не знал, как не знал и подробностей своей временной смерти.       - Ладно, будет вам… - смущённо бросил Рома, когда, как ему показалось, эта взаимная радость подзатянулась. – Я больше не буду бояться и убегать, только скажите, где это я? И разве так должен выглядеть рай? Школа? Серьёзно? Скорее, это ад для таких, как я.       Его попытку пошутить учитель не поддержал – он всё глядел на Романа скорбным взором, затем покачал головой и вернулся к доске.       - Сядь. Знаю, что вопросов к этому… месту у тебя множество, как и у меня три месяца назад. Почему я и после смерти вынужден работать учителем, а все эти дети – учиться, отчего этот мир так похож на земной, и прочее, и прочее. Увы, мы, оказавшиеся здесь, знаем немного. Это не рай и не ад, даже не чистилище. Это Запертый мир. Мы не знаем, кем он создан и для чего, не можем выйти за пределы крепостной стены и не знаем, есть ли ещё какие-то здания с людьми внутри и насколько этот Запертый мир велик. Когда умерший попадает сюда, в его мыслях возникает установка – продолжать то, чем занимался при жизни. Ты, наверное, уже её получил, раз пришёл именно сюда.       - Нет, - удивлённо ответил Роман. – Я просто шёл в школу, переходил дорогу, и тут… и тут… - Он напрягся, пытаясь вспомнить, сбивала ли его машина. – Слегка заплутал, но школу всё же нашёл, а дальше вы уже знаете.       - Странно, - задумался учитель. – В любом случае, отныне ты снова мой ученик, и, признаюсь, я этому рад… в каком-то смысле. – Склонив голову и отвернувшись, дабы справиться с эмоциями, Виктор Сергеевич добавил: - Думаю, ты понял, что я имею в виду. Не стоило им… так рано… забирать тебя.       Решив, что настал его черёд, парень подошёл к учителю и ласково его приобнял.       - Всё хорошо, Виктор Сергеевич, лучше порадуйтесь в полную силу. Свою жизнь я всё равно презирал, не получая от неё ничего, что радовало бы меня. Был словно каким-то ходячим проклятьем. В Запертом мире лучше, здесь есть вы, пусть и в связке со школой, из которой не выйти куда-то ещё. Я хотел бы остаться тут, с вами, навсегда. У нас же вся вечность впереди, так давайте веселиться, а не грустить.       - Постой-ка, - всматриваясь в его лицо, учитель вдруг что-то разглядел, замер на секунду и вдруг воскликнул: - Ромочка, мальчик мой, - ухватил он парня за плечи. – Да ты не мёртв! Уже не мёртв!       - Чего? Что значит «уже»? – взволновался парень, наблюдая, каким оживлённо-радостным сделался Виктор Сергеевич.       - Был у нас один такой, - возбуждённо сообщил учитель. – Тоже без установки. У него, как и у тебя сейчас, был свет в глубине зрачков. Он пробыл у нас три дня, а после стал растворяться, исчезать. Перед тем, как пропасть насовсем, он прошептал: «Кажется, я возвращаюсь». У тебя тоже этот свет, Ромочка! Твоё тело живо – может, в коме, или ещё что – но живо, понимаешь? Спасибо тебе, кем бы ты ни был! – взглянул он куда-то вверх. – Спасибо, что сохранил ему жизнь!       Вновь оказавшись в мягких, уютных объятьях учителя, Роман больше всего на свете желал, чтобы тот ошибался. И потому, крепко обняв того, с кем не желал вновь расставаться, зная, что не переживёт повторную боль потери, прошептал:       - Лучше пусть перестанут бороться за мою жизнь, я не покину вас, та жизнь мне уже не нужна, мне гораздо лучше тут, с вами, поймите. Нет смысла возвращаться туда, где мне так плохо и тяжело.       - Нет, не говори так, мальчик мой, - испуганно повторял учитель, прижимая его к себе как можно крепче. – К чему тебе это, я же мёртв, а ты ещё жив. Жизнь – величайший дар, и как бы плохо ты о ней ни отзывался, научись ценить её и живи дальше. Твоё время ещё не пришло.       «Тогда зачем нужна эта встреча с вами?» - хотелось выкрикнуть Роману, но он постеснялся. В той жизни он только и делал, что разочаровывался в ней.       - Надеюсь, мы с тобой ещё долго не увидимся, - добавил Виктор Сергеевич. Прозвучало издевательски, конечно, хоть и имело совсем иной смысл. Роман пока не понимал, что прямо сейчас этими словами учитель наставлял его, чтобы тот переосмыслил своё бытие и понял ценность жизни, какой бы она ни была. Ему так было страшно за ученика, которого он так же сильно любил даже после смерти, и, узнав, что смерть ему предпочтительней жизни, воспротивился жуткому убеждению.       - Увидимся, - подтвердил ехидно Роман в ответ на его слова. – Что мне мешает совершить суицид, едва я «воскресну»?       И на это учитель нашёл, что ответить.       - Самоубийцы попадают не в Запертый мир, а прямиком в ад.       - Если из Запертого мира, точнее, из его кусочка, вы все не можете выйти, откуда вам знать о существовании ада? – парировал Роман. – Или вы издалека его видели перед тем, как попасть сюда?       - Пожалуйста, перестань, - попросил учитель.       - Простите, - сразу очнулся парень, осознав, как грубо и вызывающе себя вёл. Вернувшись за парту, он вздохнул и вынул из рюкзака тетрадь по биологии. – Стало быть, я и тут учиться должен, и никто не знает, почему?       Хоть Роман и успокоился, но разговор с учителем явно жаждал продолжить – на перемене или после уроков, сколько бы они ни продлились. За окнами царила непроглядная ночь, и кто-то из учеников нашептал ему, что тут никогда не светит солнце, лишь сумерки, которые он, подходя к школе, принял за рассвет, - да и то нечасто.       - Вы тоже все умерли? – задал Роман вопрос, до сих пор не в силах поверить в невероятную мистику.       Вопросов накопилась уйма, но ни им, ни учителю, он так их и не задал, расстроенный, что покинет Запертый мир. Мёртвым, похоже, тут хорошо, или, по крайней мере, комфортно, раз им позволяют и дальше чувствовать себя живыми, занимая вечность загробной жизни работой и учёбой. «Это самообман», - твердила логика, но как он, временный гость, мог это изменить? В голове родились несколько теорий, одна из которых гласила, что кто-то повадился воровать души из чистилища и запирать их здесь, в искусственно созданной тюрьме – слово «запертый» явственно намекало на это. А некая установка, дававшаяся каждому, лишний раз подтверждала теорию, возможно, являясь неким наркотиком, чтобы души не рвались туда, откуда их похитили. Выбраться из этой тюрьмы можно, если тело временно мертво – вот как его. Если учесть, что клиническая смерть длится недолго, а здесь он пробыл уже почти час, в этом мире время течёт медленнее. Размышляя об этом и о многом другом, но не на уроке, а на перемене, Роман не заметил, как Виктор Сергеевич подошёл к нему и сел рядом. Глядел, но ничего не говорил. Парень вздохнул и неожиданно произнёс поразившие учителя слова:       - Знаете, Виктор Сергеевич, если б можно было произвести обмен, я бы попросил, чтобы вас вернули в мир живых, в моё тело, раз оно живо, а я бы остался здесь, оплатив вашу жизнь своею.       Как бы это ни льстило учителю, он покачал головой.       - Ты так и не понял, куда я пытался направить тебя. Ничья жизнь в качестве жертвы, особенно твоя, мне не нужна. Я умер – и точка. А вот ты попал сюда по ошибке, и время твоё ещё не пришло. Не грусти, - продолжил он мягко, и его рука, обманчиво тёплая, коснулась и прошлась по плечу ученика. – Ты не в силах смириться с тем, что потерял, но из этих потерь и состоит жизнь каждого. А кроме них, есть и встречи, и радости, и много всего, до чего ты в силу юного возраста своего ещё не добрался. Всё это ждёт тебя впереди. Жизнь – не беспросветный мрак, не делай поспешных выводов. Света в ней гораздо больше, чем того, что я вижу сейчас в глубине твоих глаз, Ромочка. Гораздо больше.       - Но я… не хочу…       Закрыв руками лицо, задетый его словами юноша хотел было выбежать, да вспомнил, что его тут же затянет обратно. Что именно он недоговорил, Виктор Сергеевич и так уже знал.       - Вот увидишь, тебе под силу изменить то, что тебя не устраивает в собственной жизни. Нужно лишь немного подрасти и набраться ума. Пообещай, например, что окончишь школу на одни пятёрки – хотя бы ради меня… Кстати, на похороны мои ты зря не пришёл, - улыбаясь, добавил он, чтобы ученик немного отвлёкся. – Мёртвые – самые безобидные из людей, и жизнь тебе ни за что не испортят.       - Ага, - кивнул Роман, до этого в тягостном напряжении слушая его речь. – Может, я и погорячился перед уроком, простите меня. Не смирюсь я с тем, что придётся покинуть вас, но обещаю, что попытаюсь сделать так, как вы меня научили… Знаете, лучше б вы этому всех и учили, у вас хорошо получается. А вот учить биологии мёртвых и временно мёртвых вообще лишено всякого смысла.       Дружный их смех потонул в звонке на урок.       До конца учебного дня Роман, смирившийся с неизбежным исчезновением отсюда, так и не покинул Запертый мир. Его учитель провёл всего один урок, после чего, как и в самой обычной школе, класс отправился на другой урок, к другому преподавателю. А после… после он вернулся в класс Виктора Сергеевича, не понимая, что дальше. Раз все они заперты тут, выходит, что и живут тоже здесь, в этой школе.       Кроме Романа, больше никто из класса не вернулся сюда. Учитель, одиноко сидевший за столом, пояснил, что все разбрелись «по своим», а у него «свой» только он, Роман Матвеев. И под этим словом учитель имел в виду вовсе не классное руководство.       - Даже лучше, что ты единственный, - признался учитель. – Правда, скоро тебя здесь не будет, и раз я не знаю, когда именно вернёшься к живым, прошу тебя, - поднял он взгляд с толикой грусти, - побудь со мною. Мы ведь оба этого желаем.       Ничего ему не ответив, Роман подошёл и, приобняв учителя, недолго беседовал с ним, изливая накопившиеся переживания своего прошлого и настоящего. Виктор Сергеевич молча слушал, лишь изредка откликаясь парой ободряющих фраз. Впервые после смерти он чувствовал себя будто вновь живым и даже счастливым рядом с любящим учеником. Утешаясь им, мужчина вспоминал, что собственная жизнь его была ненамного лучше, чем у Романа. И тем не менее он прожил её, сколько хватало сил и желания жить. Ученик не знал, насколько близок учителю этот его протест, что и сам старик когда-то ничего от этой жизни не ждал. Теперь же, надеясь, что юноша понял свою ошибку и, вернувшись, достойно проживёт свой век, Виктор Сергеевич больше не тревожился за него.       - Ромочка, драгоценность моя, - шептал учитель, с нежностью прислоняя голову его к своему сердцу. – Обещай, что никогда не забудешь…       Он собирался договорить: «…всё дорогое и радостное, что успела преподнести тебе жизнь, и то, что ещё впереди», но вместо этого умолк от переизбытка чувств. Парнишка и сам, наверное, разгадал недосказанное, и, будучи не в силах ответить, крепко прижался к груди учителя, обнимая его и беззвучно плача от малопонятного ему счастья, смешанного с грустью. Он страшился каждой новой секунды, что могла отнять, вернуть обратно, и от этого лишь сильней цеплялся за мужчину. Даже набрался смелости и поцеловал в лоб, позабыв о том, что от учителя почти не исходит тепла, что он мёртв, зато прекрасно ощущал тепло иное – то, которым Виктор Сергеевич согревал его, едва он тут очутился. Помедлив, юноша повторил, затем ещё раз, и ещё свою неловкую нежность.       - Милый мой мальчик, - повторял растроганно учитель, не в силах выразить благодарность как-то ещё помимо крепких объятий и слов. Лёгкие, ласковые поцелуи утешали и исцеляли застрявшую в Запертом мире одинокую душу, вселяя в неё надежду на перемены, как и сам он сегодня учил парнишку этой бесхитростной истине.       Когда ученик уткнулся головой в его плечо, Виктор Сергеевич коснулся губами виска юноши, благодаря его за внимание и ласку. Не выпуская, сам целовал лицо его и руки, пока тот трепетным птенчиком замер в его уютных объятьях, покорный и расслабленный. Казалось, никто не в силах разлучить их, даже они сами. Страшная тоска по учителю, так терзавшая Романа в последние месяцы, растворилась в этом счастье, рядом с тем, кто больше, чем он сам, имел право на дальнейшую жизнь. Все любили Виктора Сергеевича, как и он их, и его скоропостижная кончина ударила по многим невыносимой болью потери. Ту самую аксиому о том, что лучшие уходят первыми, Роман презирал особенно сильно эти три месяца. К несчастью, учитель смирился со смертью, да ещё и прогонял его прочь отсюда, едва разглядел свет в глазах ученика. Оттого парень лишь крепче его обнимал и плакал, беспрестанно целуя. Отпустить означало потерять; он как будто знал, что стоит разомкнуть эти объятья – и всё исчезнет, он вернётся в прежнее тело, но рядом уже не будет учителя. Неизбежность пугала, но не о ней одной думал Роман. Раз уж остаться он не может, нужно собраться с духом и постараться не подвести дорогого наставника, не разочаровать его, построив свою жизнь так, как он советовал. Но пока Роман любил больше жизни именно его – несправедливо отозванного из мира живых, добродушного и ласкового, охотно отдавшего всего себя, всю свою любовь им, неоперившимся птенцам, что подчас и клевали его, а тот в ответ одаривал их ещё большей ласкою, жертвуя порой очень многим ради воспитания их и становления.       В вечную ночь Запертого мира учитель сказал ему много тёплых и ласковых слов, благодарил за то, что юноша какое-то время присутствовал на тропе его земной жизни. Его ученик, смущённый искренними откровениями, высказал то же и от себя, не в силах передать словами всю палитру эмоций и вместо тысячи слов вновь обнял дорогого ему человека. А после не сразу заметил, что начинает растворяться. Начинался переход обратно в бренное тело.       Первым это заметил Виктор Сергеевич. Он уже не мог ни обнять, ни прикоснуться к юноше, успел лишь повторить, чтобы не забывал его советы и его самого. Растерянный ученик стоял, протягивая руку, с застывшими в глазах слезами, его тянуло обратно, к выходу из класса, лишь одними губами он успел передать на прощанье старому учителю: «Обещаю, Виктор Сергеевич». А после, всего через миг, очнулся в реанимации.       Переосмыслить и отбросить прежнего себя и то отношение к жизни, которое исповедовал – с этим Роман прекрасно справился, хоть и не верил поначалу в свои силы. Ему как будто кто-то помогал, незримо присутствуя рядом. И это присутствие юноша ощущал почти физически – с той поры, как посетил могилу покойного учителя. С тех пор он часто туда приходил, благодарил за всё, чему тот его научил и в этом мире, и в том, ухаживал за могилой, где с надгробия улыбался ему Виктор Сергеевич уголками губ, приносил цветы, рассказывал, как изменилась с тех пор его жизнь, и как изменился он сам. И вроде всё наладилось, если не считать нерешённой загадки той небесной тюрьмы для множества душ. Если все они в беде, если похищены и страдают, никто не в силах вызволить их оттуда. Терзался он этой мыслью недолго: зимним вечером у могилы учителя, почувствовал Роман, уже собираясь уходить, то самое присутствие, что всегда согревало его сердце, но на сей раз оно оказалось столь явным, будто кто-то живой стоял совсем рядом. Его окутало тепло, похожее на чьи-то объятия, а в сознании возникло чувство покоя и благодати, и было оно всеобъемлющим и радостным, словно кто-то хотел, но не мог передать на словах кое-что очень важное. Вздрогнув, Роман вдруг понял, будучи единственным, чья связь с душой из Запертого мира сохранилась благодаря этой сильной любви. И тогда он улыбнулся, обняв незримую душу.       - Наконец-то вы снова со мною, Виктор Сергеевич!       В этих объятьях, незримый, но ощутимый для своего подопечного, расправлял белоснежные крылья тот, кто, выбравшись из плена, заслужил право стать его новым ангелом-хранителем.