Затишье

      Тонкий, хрустальный голос Патти едва затихает в темноте, словно задутая свечка. Бархатные волны алого занавеса закрывают собой сцену, в стеклянных лампах вспыхивает медово-теплый свет, рисует ленты ковровых дорожек и ровные полукружья кресел в партере. Аплодисменты жидкие и неохотные, словно ленивый шелест голубиных крыльев. По залу разносится нервный стук дамских каблуков и мужских туфель. Душный, разгоряченный воздух заполняет мерзкий шепот, а иногда и прямые возгласы.       –Какая дерзость!       –Она посмела! Она-таки посмела!       –Тварь без стыда и совести, только это и заявилась показать.       –Это немыслимо! Как можно порядочным дамам сидеть с этой блудницей?!       –Как это низко!       –C'est dégoûtant! Нет, господа, нечего нам здесь делать, идемте.       –До чего опустилась!       –Пускай идет вон! Я пришла наслаждаться Патти, и не собираюсь терпеть ее рядом!       Алексей Александрович напряженно сжал пальцами краешек пальто, не отводя глаз от Анны. В полумраке театра он видел ее похудевшее тело, плавный изгиб талии, выпирающие крылья лопаток. И красное, как вино, платье, спадающее на расшитый золотом ковер. Лидия Ивановна не переставая дергала его за рукав, что-то шептала, но слух заслонил посторонний шум вперемешку со змеиными шепотками сливок общества. Сердце словно остановилось, а сам он будто застыл в неестественной, ломанной позе, как памятник над могильной плитой. Он ничего не видел и не хотел видеть кроме нее. Нет сейчас ничего, кроме Анны, такой, какая она есть сейчас. Никогда еще Каренин не видел ее такой– хрупкой, болезненной, похожей на фарфоровую статуэтку. Казалось, она готова вот-вот упасть прямо перед сценой и разбиться вдребезги. Обняв свои полные плечи белыми руками, Анна вознесла голову туда, где еще три минуты назад пела незабвенная Патти, а сейчас лишь холодно трепыхалась ширма кулис. Он не видел ее лица, но сразу понял по дрожащим плечам и скованной позе, что она плачет.       По спине булавками прошлись неприятные мурашки. Что сделать?...Подойти?...Или же последовать всеобщему примеру? Оставить ее, забыть, притвориться, что не видел? Ведь он не обязан ей помогать, между ними все кончено раз и навсегда. Или же еще не совсем?       –Друг мой, право, пойдемте,– донесся до него липкий голос графини. Каренин искоса метнул на нее острый взгляд, но даже не повернулся. – вам нечего сидеть здесь, она грязная женщина, ведь вы знаете…       –Нет,– решительно отрезал Алексей Александрович.       –Что?...– графиня отпрянула в изумлении.       –Не смейте так говорить о ней. – он продолжил холодным тоном. Встать пока все еще не хватало сил, да и не было удобного момента, но Каренин уяснил для себя, что и уйти сейчас он не имеет права. Графиня, кажется, что-то промычала в ответ, прежде чем уйти, но не придал тому значения.       –Анна! – длинный зал партера разрезал чей-то возглас.       –Алекcей?       Каренин оглянулся. По соседней дорожке через ряд кресел пронесся бледной тенью Вронский.       –Господи, Анна, зачем ты поехала в театр?...– он, отдышавшись, вымученно спросил у нее. По высокому лбу стекал пот, и концы волос неловко прилипали к коже. – Я ведь тебя предупреждал…       –О мой любимый, возлюбленный мой…– тихим и хриплым голосом пропела она, отчего лицо Каренина исказило чувство, напоминающее боль.       –Анна, ответь, прошу тебя!       –Жаль тебя не было рядом со мной…– лился ее шелковый, беспросветный голос.       –Анна!       –Жаль тебя не было рядом со мной…       Вронский снял с головы фуражку и заметался взад-вперед между рядами. В приглушенном электрическом свете Каренин видел залегшие у него под глазами круги и выцветшие темно-серые волосы.       –Анна, зачем ты мучаешь и себя и меня?...– вдруг вопросил он, остановившись невдалеке, но так и не решаясь подойти. – у каждого терпения есть граница…       –Граница? – она наконец обернулась, и Каренин уловил ее изможденное лицо. – Роковой предел…а что за ним? Ах, если б знать!...       Анна сделала неуверенный шаг назад и вдруг повалилась рядом с ближайщим креслом. Алексей Александрович, ни секунды не размышляя, бросился к ней и подхватил под плечи. Вблизи было еще заметней, как сильно впали ее щеки и побледнела, словно известь, мягкая кожа. Она, кажется, не заметила его и быстро обмякла в сильных руках. Синие глаза все еще неотрывно смотрели в одну и ту же точку, однако взгляд затуманился, а ресницы дрожали. Каренин прижал ее ближе к себе и наклонился к ее лицу.       –Аня…ты нездорова. Тебе надо вернуться. Домой. – тихо произнес Каренин, чувствуя, как в груди заново с новой силой начинает биться сердце. Анна вздрогнула, слабо отпрянула и отвернулась.       –Алексей Александрович?...Нет, нет, простите…я эту дверь уже закрыла. Навсегда,– последнее слово приговором сорвалось с ее розовых губ. Он приблизился к ней вновь, пытаясь заглянуть в глаза.       –Вздор. Ты очень больна, Аня…это…– к горлу подступил ком, и его голос впервые в жизни резко сорвался. Но Каренин быстро нашел силы собраться. Нет, сейчас ему нельзя проявлять слабость. Прежде всего нужно помочь ей. – это не может больше продолжаться.       –Ах, я знаю, знаю…отчего я не умерла тогда? – Анна склонила голову набок, положив на свое плечо, и сомкнула веки. Губы растянулись в горькой усмешке. По щеке бисером скатилась новая слеза. – отчего я все еще живу, за что мне все это? За что все это тебе?       Алексей Александрович неопределенно поднял брови, но вскоре опустил их в сочувствии. Затем перехватил ее поудобней, обняв за талию и мягко прижав к своей груди. Сердце внутри трепетало от внезапно накатившей нежности и в то же время сжималось от переживаний за нее. Сейчас Анна была беззащитна и одинока, как загнанная стервятниками лань, и он должен быть рядом с ней. Он простил ее уже очень давно, и едкая ненависть, разъедавшая душу изнутри, вовсе исчезла со всеми ее остатками, словно разлитые чернила стерли с листа бумаги.       Взгляды их встретились. Анны– испуганный, плавающий, и его– теплый и одновременно твердый, решительный. Перед глазами Каренина вдруг возникли воспоминания ее родов и такого же невинного, почти детского взгляда. И как только он мог желать ей смерти, этому тонкому и чувственному существу? Как мог ненавидеть ее всем сердцем и ненавистью этой упиваться, когда есть на свете намного более сильное чувство– любовь.       –Аня…– Алексей Александрович было начал, но вновь не мог подобрать верных слов. Все в голове смешалось и перепуталось, но он явно понимал одно– нужно увести Анну отсюда, забрать, может быть, навсегда, лишь бы уберечь ее от этих хищных издевок. – все это в прошлом, поверь.       –Как?...Ах, разве вы примете меня такую?       –Я приму вас любой.– без запинок ответил Каренин и едва ощутимо коснулся сухими губами ее лба. – я…не желаю вам зла. Я лишь хочу предостеречь от дальнейших ошибок.       Она вспыхнула, неровно вздохнула, и слезы полились из ее тусклых глаз по худым щекам.       –Вы…вы святой человек, я ненавижу себя из-за вас еще сильнее!       –Не стоит, право. – Алексей Александрович осторожным движением очертил полукруг возле ее уха и заправил одну выпавшую прядь. – я тоже грешен, хоть вы этого и не видите…я лишь…прошу вас, поедемте домой. Я ничего боле не требую от вас.       –Но почему? – Анна подняла голову. Между их лицами оставались считанные миллиметры.       –Я хочу помочь вам. – он качнул головой, словно говорил об обыденных, всем известных истинах.       –Но почему, почему вы хотите этого? Разве вам мало того, что я сделала? Вы хотите ранить себя еще больше? – с ее губ слетела циничная усмешка.– вам не будет со мной счастья, Алексей Александрович, разве вы не понимаете?       –Если вы будете рядом со мной…для меня это уже будет счастьем,– искренне ответил он, взяв чужое лицо широкой ладонью.       Анна замерла с приоткрытым ртом, заглянув в его глаза. И вдруг накрыла его ладонь своей, спрятав лицо в меховом вороте черного пальто. Каренин застыл на мгновение, не веря своим ощущениям, но вскоре прильнул щекой к ее виску и зарылся носом в спутанные волосы. От нее пахло австрийским парфюмом с лавандой и чем-то резким, аптечным, что он никак не мог распознать. Анна была вся в его руках и сама обняла его плечо белой кистью в тесемчатом рукаве. Каренин осторожно гладил ее оголенную спину и чувствовал, что никогда еще за все годы жизни не знал такой сильной любви, которая нахлынула на него теперь, унося все сомнения и мелочные переживания. Любовь стояла вне всевозможных правил и распорядков, вне пустых слов и даже выше текстов священного писания, которые отчаяно совала ему Лидия Ивановна. Все они показались ему теперь грубыми и ненужными, по сравнению с настоящими чувством, которое ни один поэт ни в силах описать в полную силу. Потому что исходило оно от сердца и, как год назад , пробуждало искреннее желание простить.       Алексей Александрович приобнял жену за плечи и неспешным шагом направился к выходу. Анна едва волочила ноги и не отпускала его, держась как за опору, и он боялся ее отпускать. Лишь на минуту остановился он, заметив на себе тяжелый взгляд графа.       –Вы уходите с ним?...– Вронский, кажется, обратился к ней, но из-за внутреннего ступора прозвучало это как-то безлико, как что-то неизбежное.       Каренин всмотрелся в его потухшие глаза с прежней стойкостью, какая была у него год назад у постели родившей Анны. И ему вновь стало жаль этого несчастного, слабого перед жизнью мальчишку-офицера.       –Так будет лучше, граф. Вы оба страдаете друг от друга, и уж лучше это закончить так, нежели…– он не договорил, оборвав фразу на полуслове, но Вронский понял его и сдавленно кивнул. – не отчаивайтесь. Вы еще очень молоды. Эта история станет для вас уроком, но я думаю, вы найдете свое счастье.       –Я очень бы хотел в это верить так же, как и вы.– он вздохнул, вяло натянул фуражку и поклонился на прощание. Каренин проводил взглядом его удаляющуюся спину и, вздохнув, вышел с женой в коридор.       –Как же много зла я причинила вам обоим…– полушепотом прервала тишину Анна. Он погладил ладонью ее предплечье и повел в сторону черного хода, дабы не привлекать чужого внимания.       –Все это кончено, Аня. Теперь все будет иначе. Я обещаю тебе.– он так же нежно шептал ей на ухо признания, словно влюбленный юноша, однако вовсе не собирался бросать слов на ветер. И не будь он Алексеем Карениным, если не выполнит того, о чем говорит.       –Ах, бросьте, Алексей Александрович…Разве бывает так, чтобы после чудовищной бури все вдруг стало прежним? – она слепо шагнула на лестницу, но едва не упала, не удержав равновесия.       Каренин мигом подхватил ее и помог медленно спуститься.       –Да, ты права, все не может быть прежним…но оно может быть лучше, чем есть сейчас,– он остановился в самом низу, где горели только два матовых огонька свечей, а они стояли в узкой прихожей с помятыми обоями и старым ковром.       Он всмотрелся в ее лицо, на котором так неестественно выделялись полосы пудры и тонального крема, перемешанного размытой тушью. Она хотела выглядеть красивой для него, Вронского, хотела приукрасить себя большего возможного, но теперь все это смотрелось так натужно и пошло. Каренин мягко отер ее слезы пальцем и приник устами к ее лбу.       –Лучше…вы не знаете, о чем говорите,– Анна ответила ему спустя минуту раздумий.       –Вы так уверены в этом?       –Впрочем…я знаю вас и ваши нравы. Но не могу до конца поверить, что…все это взаправду.       –Вы пылаете жаром,– Алексей Александрович слегка отстранился и поймал ее бегающий взгляд.– мне, право, кажется у вас горячка…надо бы уехать поскорее. Вы приехали одни?       –Ах, это вздор! Я всего лишь разгорячилась от эмоций, вам нечего переживать…– по ее щекам разлился светлый румянец, словно присыпанная снегом брусника. – Я?...нет, я была с братом, но…Он, кажется, уехал с Левиными…       –Тем лучше. Подождите минутку,– Каренин помог ей опереться на стену, а сам ловким движением стянул рукава пальто. Черный норковый мех вдруг окутал Анну, окружив теплом и легким запахом одеколона.       Она смутилась и опустила глаза в пол.       –Вам дурно? – он заметил ее смущение.       –Нет, что вы…       –Вы горите, да и к тому же раскраснелись.       –Это все нервы, нервы, право, не волнуйтесь…– она махнула ладонью и взяла его под руку. – я очень не хочу доставлять вам неудобств...       Он осторожно наклонился к ней и едва ощутимо коснулся губами ее щеки.       –Вы не доставите. Только, пожалуйста, ничего от меня не таите, если вам вдруг нехорошо.       –Я не заслуживаю вас... – она снова попыталась усмехнуться.       –Я не приз и не билет в лотерее, Анна. Меня нельзя ни выиграть, ни заслужить.       –С вашим великодушием с вами рядом должна быть другая... – Анна слегка приподнялась, чтобы дотянуться до него поближе. – но вы все равно выбираете меня...       –Потому что я люблю не другую. Я люблю тебя, Аня...– он опалил ее скулу горячим дыханием и взял ее лицо своей рукой. Она раскрыла глаза от изумления, но не отдалилась.– и по-настоящему я понял это только сейчас.       Каренин подался вперед и галатно накрыл ее губы своими. Анна не выдержала: обняла его за шею обеими руками, а после спрятала заплаканное лицо в воротнике его сюртука, всхлипнув. Вышли за порог они неизменно вместе, не отрываясь друг от друга.       Ледяной ветер вороным конем бросился в лицо и оцарапал холодом шею. На волосы посыпались хлопья снега, слух заполонило цоканье лошадей и хмурое завывание вьюги. Вокруг суетились люди, что-то кричали извозчики, шептались дамы и усмехались мужчины во фраках. Анна не видела их да и не хотела больше ничего о них знать; нет ничего больше во всем мире кроме ее верного мужа, его сильных рук, его мягкого баритона. Он– ее спасение и последняя надежда, и ничего боле было не нужно.