Даже,если это неправильно

— Ода, возьмешь меня за руку? Четырнадцатилетняя Канэко брезгливо топает по грязной дождливой тропе, своими маленькими ангельскими школьными туфельками. Пытаясь вытащить ножку из вязкой западни, она тянется к мужской руке около нее. Ода любит уходить в себя и не сразу услышал девочку. Оказав помощь, он ловко ухватил ручку из под пончо и дальше ушел в себя. Сейчас в голове одно: как избавиться от тела. Так получилось, Канэко не поделила что-то со сверстницей, которая уж больно своевольно отзывалась о ней, называя преподнесенный Коё пончо с розовыми бубенчиками «колхозом бабушки». А туфли с интересной персиковой юбочкой нечто: «типо на школьницу косишь?» Канэко, будучи уже взрослой девочкой,которая сама решает свои проблемы, решает на следующий день после инцидента выследить обидчицу у порога ее школы после уроков. А потом, так скажем, вершить правосудие за клевету. — Чем ты ее? — Тесаком. — Рядом кто-то был? — Ее одношлендик следом шел. Ода многозначительно промолчал. — Да живой он. Не успел, на другую дорогу метнул, мол, «чего ей в ларьке заброшенном делать то?» Опять молчание. Уже более задумчивое. — Хотя его тоже надо было. Она обидчиво пнула грязной туфелькой камень, словно и он ее обидел за одеженку. Чисто теоретически, всего то один человек. Подумаешь … — Ладно,- вздохнул он так, как обычно делает если хочет курить, — пока полиция не приехала надо тут все расчистить. — Полиции здесь дня 2-3 не будет, пока кто-то из местных в этой глуши вонь не заприметит. Я вон, какое место нашла, и крик ее никто уж точно не услышал, а? — донесла Канэко с такой детской гордостью, с такой лучезарной улыбкой, словно она не зарезала человека, а смастерила скворечник и подвесила тоже сама! Ода смотрел на нее непринуждено и даже слишком долго, все еще сжимая перепачканную кровью руку и все еще не втыкая, во что вляпался. Спокойный, не навязчивый, тихий шелест сухих листьев пустырника рядом с залуговой местностью мешался миксером с негромким мычанием Канэко, убаюкивающе, как колыбельная. Ода отправит людей сюда позже. Чуть позднее, чтобы сами разбирались с трупом, чтобы шум машин и голосов не раздражал хоть сегодня. До последнего Ода надеялся, что он не свяжется с ней. С этой «знакомой Дазая», который ему говорил, сразу прям, что она того: «головкой тютю, вон, всю шприцами накололи». Но что-то внутри него не хотело уходить, а тянуло еще сильнее. К ее глазам, к ее рукам, к ее туфелькам. Стоя от неярким солнцем Ода вытащил из кармана влажные салфетки, опустился на корточки перед Канэко. Ни на секунду не колебавшись, та протягивает ногу. Они ведь делают это каждый день. Каждый. И это ничуть не странно: взрослый мужик натирает туфельки девочке. Как папа дочке. И мигающий зрачок, глаз, что мельком поднимается к верху, устремляясь на юбку, тоже ничего не меняет. Это не странно. Наверное. Ода уже ждет не дождется, когда все его мысли буду занимать это мгновенье, то, как он будет себя ненавидеть. Но пока, им надо отсюда сматываться, а то салфеток не хватит. И Канэко уж слишком забаловали, все радуется. Ему, не то чтобы не хочется давать ей шанс. Ему в целом пугает эта мысль. Всю дорогу Канэко стебалась над Одой, отмечая, что у него то, на коленках, она сидеть не станет, мол, боссу отказывать как то не выгодно. Он на это саркастично пожимал плечами еще не представляя, на что подписался.