Иллюзия жизни

— Что ты хочешь в ней разглядеть? Отсюда, с длинной, простирающейся вдоль всего центрального квартала Люминатуса набережной, огромная статуя древней жрицы выглядит внушительно. От высеченных из камня огромных пальцев ног до сверкающего будто бы высоко в небесах стеклянного шара. Отливающий зеленым, тот переливается под яркими лучами солнца. Лорелея с трудом отрывает от скульптуры взгляд. Рядом с ней они с Теодором кажутся маленькими, как муравьи перед человеком. Двенадцать лет, проведенных в исследовательском центре, она мечтала побывать здесь и своими глазами взглянуть на старую, как сама империя, статую, — Леди Света, как прозвали ее в народе, — прикоснуться к ней. Она тянет руку вперед, дотрагивается до гладкой каменной поверхности и на мгновение прикрывает глаза. Как она и думала, камень донельзя теплый, нагретый осенним, но все еще жарким солнцем. — Ничего. — Лори качает головой, прежде чем отступить в сторону и двинуться дальше по набережной. Народа здесь сегодня мало, большинство жителей Люминатуса еще не отошли от событий недельной давности. Подумать только, первый за десятки лет дворцовый переворот, проведенный не кем-нибудь, а сыном Валенсии Девятой. Первое время в новостях только и судачили, что Теодор настроил против матери чуть ли не весь город, когда на самом деле он едва ли приложил к происходящему руку. Ему просто не повезло оказаться не в то время не в том месте. Продать информацию не тому человеку. Лорелея невольно вздрагивает, вспоминая о роковой ночи в императорском дворце. Во рту чувствуется отчетливый привкус горького дыма, хочется закашляться, и она вдыхает поглубже, чтобы успокоиться. Собственными руками Лори положила конец конфликту между «Вечной ночью» и родителями Теодора, и тем самым открыла ящик Пандоры. Она еще пожалеет о своем решении. И не единожды. — Мы же не просто так сюда пришли. — Она не оборачивается, но знает, что Тео закатывает глаза, когда берет ее за руку. — Но если тебе не хотелось смотреть на постные мины сенаторов во дворце, то я тебя винить не стану. Меня самого от них блевать тянет. Стоит только подумать, что в следующем месяце придется встречаться с ними по десять раз на неделе, так сразу злость берет. Мистер Мурен все-таки добился своего. Оказывается, пока они с ребятами болтались по площади Света и говорили глупости со сцены, федеральные каналы и официальная пресс-служба императорского дворца транслировали выступление мистера Амадеуса. В прямом эфире он рассказывал обо всем, что творилось за стенами дворца: о проекте «Вита», призванном защитить от старения в первую очередь Творцов, а уже потом остальных обитателей империи, если хватит ресурсов; об охоте на Жнецов, которых осталось так мало, что еще немного, и во дворце не смогут гарантировать смерть даже приближенным императрицы; о побеге Лорелеи и пропаже принца Теодора; о том, что империя больше не может жить, довольствуясь иллюзией смерти. Люди имели право знать, правда? Только после этого мистер Мурен вонзил мистеру Амадеусу нож в спину. Тот навлек на себя гнев императрицы и вынужден был схлестнуться с дворцовой стражей. Удивительно, как ему удалось продержаться до прибытия людей генерала Рутилии. Может быть, все было бы в порядке, если бы не Нокс. Лорелея до сих пор не понимает, была это его инициатива или мистер Мурен приказал им с Камиллой избавиться от мистера и миссис Амадеус. Избавиться — громко сказано, без Жнеца они не смогли бы их убить. Но покалечить — запросто, превратить в инвалидов, способных разве что койку в больнице занимать. Лори хмурится и крепче сжимает ладонь Теодора в своей. А если бы она не успела? Она помнит, как летела по коридору и спотыкалась о металлические балки на полу, как упала и едва не потеряла сознание, ударившись лбом об одну из них. Шишку до сих пор приходится прикрывать волосами. В голове бились примитивные, подобные простым инстинктам мысли: понять, что происходит. Защитить Тео. Лори не представляла, что может сделать. Мелкая, слабая и ничего толком не знающая о ситуации, она хотела закричать «хватит», когда увидела пистолет в руках Нокса. Может быть, все дело было в бьющих через край эмоциях, а может, ей просто было очень страшно, но вместо «хватит» наружу вырвалась мощная волна энергии. В ту ночь Лори чувствовала, как вниз по подбородку и губам стекает кровь, как кружится голова — казалось, она разом прошерстила один, а то и пару списков, не сделав перерыва. Знакомое чувство потери разливалось внутри, и на мгновение Лори подумалось, что она убила их. Убила их всех, сосредоточившись не на том. Спасла Теодора совсем не так, как собиралась. Но генерал Рутилия заявил, что они целы. — Тебя еще даже не короновали, а многие уже готовы признать тебя законным императором. — Лорелея улыбается и украдкой поглядывает на Теодора. Сейчас он больше всего похож на уставшего от жизни мальчишку, которому хочется завалиться в подобие «Ночлежки» и провести там пару месяцев, а то и лет. На свободе. — Мистер Мурен наверняка счастлив. — Знаешь, где я видел эту коронацию и Мурена вместе с ней? Я знал, что у него в голове свои тараканы, но чтобы настолько… Чего ждал Тео, когда соглашался работать с мистером Муреном год назад? Лорелея понятия не имеет, но догадывается. Он хотел положить конец амбициозным планам матери и показать, что сам тоже чего-то стоит, что-то может. Точно так же, как хотелось ей, когда она узнала, что на самом деле происходит в Санктусе. И все у них получилось. Теперь они оба плетутся по набережной, взявшись за руки, и смотрят, как садится вдалеке красное солнце, только свободными себя не чувствуют. Мистер Мурен и его команда умело связали их обоих, а вместе с ними и всю империю, по рукам и ногам. Лори веревок не видит, но отчетливо их чувствует. Разве не этого она хотела? Теперь, когда миссис Амадеус официально отказалась от претензий на престол под давлением общественности, сына и мистера Мурена, власть должен принять Теодор. Прекратить преследование Жнецов, создать условия для их возвращения в города, может быть, даже размножения… Лорелея кривит губы. Размножения. Ей противно думать о своих сородичах как о животных. Особенно о себе. Она размножаться пока не собирается. — Он ведь утверждает, что это инициатива Нокса. У него отец погиб из-за миссис Амадеус, а у Камиллы отец так и сидит в тюрьме. Капитан Красс. И им обоим придется составить ему компанию, если суд их не оправдает. — Не оправдает, не переживай. — Теодор пинает попавшийся под ноги камень. — Понятия не имею, кому из них верить, — не хочется никому, честно говоря, — но я этого так не оставлю. До небольшого парка близ набережной они добираются молча. По трассе со свистом пролетают машины, шумят волны и пронзительно кричат чайки, но ни один из них ничего не слышит. Погруженные каждый в свои мысли, Теодор и Лорелея не могут даже сказать, куда и зачем идут. Им хочется немного одиночества. Немного свежего воздуха, пока он еще есть. Коронация назначена на следующий месяц, а временным регентом молодого императора выступает мистер Амадеус. Страшно представить, сколько всего ему пришлось пережить. Первые три дня после переворота он провел в больнице, а сейчас разгребает бардак во дворце вместе с людьми мистера Мурена. Как слышала Лорелея, в ответ на неоценимую помощь тот потребовал места в Сенате. Впервые за десятки лет в Сенате будут заседать не только Творцы. Лори даже немного жаль, что она не может потребовать для себя того же. И вовсе не потому, что ей откажут — потому что она никогда не сможет управлять людьми. Нет у нее внутри стержня, нет желания подмять под себя окружающих и даже сделать мир лучше. Ей просто хочется восстановить баланс. Жить. Найти родных. Остаться рядом с Теодором. Они занимают место на скамье в тени раскидистой ивы, и Лори с любопытством поглядывает на Тео. На его распущенные платиновые волосы, на мрачные серые глаза и глубокие синяки под ними. Что будет, когда он наконец станет императором? Наверняка забудет о ней, выкинет из головы, или начнет считать просто Жнецом — инструментом, каким считала ее миссис Амадеус, например. Об этом и думать-то неприятно. А Теодор уже сейчас рассуждает, как его мать. Он уверен, что суд не оправдает Нокса и Камиллу, потому что сам не позволит их оправдать. — Разве мы не должны радоваться? — спрашивает Лори задумчиво. — Чему? Раскуроченному дворцу? Тысячам людей, угодившим в больницу после выступления на площади Света? Или тому, что Мурен выбил себе место в Сенате, а мать сядет в тюрьму вместе с Ноксом? — Она слышит неприкрытую иронию в голосе Теодора. — Да, не все сразу, но я чувствую себя так, словно меня через голову опрокинули. Когда сбегаешь из дома и думаешь, будто изменишь мир своими поступками, все представляется не таким мрачным, знаешь? Не таким… дерьмовым. На самом-то деле ничего не изменилось. Санатории не исчезнут по щелчку пальцев, в больницах места не появятся, Жнецы не выйдут из-за угла и не скажут, что они только и ждали, пока мать скинут с ее пафосного трона. И ведь он прав. Ничего не изменилось и не изменится еще очень долго. Им — всему Санктусу — нужно очень постараться, чтобы изуродованный мир пришел в норму. Может быть, лет через двадцать. Или пятьдесят. Или даже сто. Лорелея печально улыбается, понимая — скорее всего, она не увидит ничего из того, за что боролась. Но какая разница? Она живет здесь и сейчас, не в прошлом и не в будущем. — Шансу. Дворец можно отстроить заново, а все остальное… Ты многое сможешь изменить, когда сам сядешь на трон. — Ты уверена, детка? — он снова пользуется этим дурацким прозвищем, да еще и выделяет его голосом. — Ни один закон не пройдет, если его не одобрят в Сенате. И я подозреваю, что теперь, когда заседать там будет Мурен, проходить будет в основном то, что выгодно ему. Но ты, смотрю, не теряешь надежды? Ухмыляясь, Теодор за плечи притягивает ее к себе. Обнимает крепко и утыкается носом в волосы, словно хочет поцеловать прикрытую ими шишку. Лорелея морщится мгновение, а потом едва заметно улыбается. Надежда — все, что у нее есть. На то, что рано или поздно найдутся другие Жнецы. Или на то, что Его Высочество принц Амадеус не забудет о ней через пару месяцев или даже раньше. — Где-то там еще живут Жнецы. Я думала съездить как-нибудь в Тенебрис, посмотреть, что там творится. Обо мне столько болтали после того выступления на площади Света, что кто-нибудь должен был заметить… — говорит она медленно, тщательно подбирая слова. — И если они не поверят Творцам, то мне-то должны. Может быть. Не знаю. — Я не отпущу тебя в Тенебрис одну, Лори. — Теодор отстраняется и заглядывает ей в глаза. Кажется слишком серьезным. — Тебе самому скоро будет некогда. У императоров и других забот хватает, куда там болтаться по окраинам империи жизнь знает с кем. Лорелея понимает, что пауза затянулась, когда Теодор выгибает правую бровь и кривит губы. Выглядит так, словно еще немного и то ли рассмеется ей в лицо, то ли сморозит какую-нибудь глупость. Перейдет на оскорбления, как раньше, или вскочит на ноги. Но ничего подобного Тео не делает. — Не думал, что ты такая недалекая. — Да и в целом не особо задумывался, как я посмотрю. — Я серьезно, Лори. — Он щурится и приподнимает ее лицо за подбородок. Переводит взгляд на губы, но лишь на одно короткое мгновение. — Я не собирался тебя отпускать. Ни в Тенебрис, ни еще куда-нибудь. И думать, что ты «жизнь знает кто» — глупость, достойная годами запертой в исследовательском центре девчонки. Я-то думал, ты хоть немного поумнела за эти несколько месяцев. Ты мне нравишься, Лори, знаешь? И когда-нибудь ты станешь первым Жнецов в статусе императрицы Санктуса. И если не ради этого ждать идиотскую коронацию, то я не знаю, ради чего еще. Разве что ради перекошенных лиц оставшихся в Сенате сторонников матери, у которых зубы сведет от такого поворота. Лорелея смотрит Теодору в глаза добрых секунд тридцать, а может, несколько минут. Время тянется неимоверно медленно, а то и вовсе замирает. Тео говорит так серьезно и легко, с типичной долей ироничного веселья, но Лори не может ему поверить. Глупости. Они знакомы с детства, но провели вместе всего лишь несколько месяцев и за это время толком не успели друг друга узнать. Говорят, невзгоды сближают людей. Противоположности притягиваются. Только Лори не доверяет поверьям и поговоркам, а пустые обещания для нее хуже фильтрованных, лишенных эмоций речей мистера Мурена, которые тот пишет для мистера Амадеуса. И согласиться, что когда-нибудь Теодор решит на ней жениться, она не готова. Он же даже не спрашивал ее об этом! — Вы тоже ничего, Ваше Высочество. — Лорелея пытается держать серьезную мину, но быстро сдается и прыскает от смеха. — Но попридержи коней, Теодор. Давай начнем с малого: с нормального свидания и поездки в Тенебрис после коронации. — На свидание тебя тоже после коронации приглашать? На ужин посреди пыли и разрухи в Тенебрисе? — Только если ничего лучше ты не придумаешь. Быть может, они не добились многого и потеряли друзей. Быть может, лишились самого ценного в жизни — родителей, погубленных Творцами или их противниками. Быть может, у них не будет шанса увидеть, как изменится к лучшему мир. Но кое-что у них все-таки есть: надежда на лучшее. Люминатус — город, стоящий на берегу океана, сердце великой империи Санктус, все также греется в лучах закатного осеннего солнца. И когда Лорелея тянется к Теодору, чтобы осторожно его поцеловать, на соседней стороне длинного берега гремят первые салюты. Потом их назовут «фейерверком памяти», а Лори когда-нибудь все-таки станет первым в истории империи Жнецом на императорском троне, но это уже совсем другая история.