Малфой засунул руки в карманы, отчего полы его пальто распахнулись. Темно-синяя рубашка выглядела так инородно на нем, будто перед ней был не прежний Малфой, который носил исключительно черное и белое, а другой. Взрослый. Статный. Красивый. Ее муж любил синие рубашки, но никогда не пользовался парфюмом.
"Малфой-Малфой-Малфой," – трепетали ее ресницы. "Драко-Драко-Драко," – вторило сердце. Это было правильно, так чертовски правильно, как огонь дополняет лед, как зима не существует без лета и как добро не бывает без зла.
Единственное, за что почти осязаемо могла уцепиться Гермиона, чтобы ее окончательно не захватила пустота – надежда. Одна ее часть. Тот осколок, что одновременно и ранил, и спасал. Держал на поверхности. Если ты летишь вниз, то какая разница, что тебя удерживает? Даже если это – гребаное стекло.