Адонис.
9 января 2015 г. в 01:37
Горячая пустыня. Красно-розовое небо, могучий диск заходящего солнца. Острые песчинки оставляли маленькие ранки на сгоревший коже. Наде не нравилось чувствовать миллион раскалённых угольков под своими ступнями, но управиться со своим сном она не могла. Оставалось только идти вперёд, к миражу. Мираж был страхом и радостью одновременно. Мираж был её памятью. Маленький кусочек любви наперевес с отчаянием.
Этот сон был не в первый раз, и, она знала, что он не в последний. Сон всегда был ослепительным , обжигающим, но в этот раз чрезмерно настоящим. Каждое дуновение жестокого ветра, каждый острый камень под ногой был настолько реальным, что наверняка, проснувшись, Надя обнаружит раны на своих ногах и лицо её будет уставшим и обветренным, с прожжённой кожей.
Девушка тянулась к миражу медленно, еле-еле передвигаясь по пустыни.
Девушка проснулась.
Предыдущие наваждения заканчивались всегда по разному — то, её съедали нильские крокодилы, то она забиралась на гору и, в её пещерах, вместе с теми ошалевшими тварями, делала домашнюю работу. А когда в её крови играли гормоны, то на горячем песке начинались безумные игры. И понятно, и ясно, кто был вторым игроком.
Ясно светила настольная лампа. На её спине лежал кот. Рыжий, пушистый, урчащий песенку, горячий пирожок.
Подушка была мокрой. Некоторые люди бродят по крышам во сне, а Надя во сне пускает слюни. Много. Это вместо слёз.
Руки совсем не накачены. Наде сложно поднять корпус — кот слишком много ест. Кот - Мьёльнир. Наконец, Барсик спрыгивает с хозяйки и, при этом, жутко пугает её.
Что он такое почуял? - подумалось Надежде.
Надя тут же притаилась, насторожила слух. Ни дыхания, ни рычания, ничего не слышно. Ритм сердца подсказывал, что вскоре во всей квартире будет гореть свет, а она будет сидеть с рюмкой валерианки в папином кресле, с котом на коленях. Под одеялами было жарко, но безопасно. Девушке чудилось, что уродливая рука так и тянется к её ножкам.
Собрав храбрости и любопытство в кулак (а вдруг, это...) Надежда скидывает одеяла, озирается и видит.... Никого она не видит. Комната была пуста, дверь приоткрыта.
У Нади ужасно пересохло в горле после пустыни и она, на американский манер, не включая света по пути, пошла на кухню. Ветер разыгрался на улице. Фонари не освещали парк. Одна только луна работала усердно.
Только девушка смогла устроится в тёплой постели, как вдруг зазвенел дверной звонок. Громко топая Надя открыла дверь. Округлив глаза, тут же с грохотом захлопнула её, но гость уже был рядом.
- Я подумал, тебе будет приятней, если зайду через дверь.
Сначала, Наденька просто молча пялилась на зеленоглазого. Повстречались бы на улице, она бы не узнала его. В какой-то странной, выгоревшей одежде, обросшей, с безумным взглядом, он совсем не напоминал прежнего себя, её героя, спасителя. Любовника в конце концов! Надя вечерами фантазировала их встречу. Она считала, что сразу кинется ему на руки, а тут, Надежде ужасно захотелось его помыть.
- Ты...- начала разговор девушка, - жил на необитаемом острове?
Юноша ласково посмотрел на Надю, и, улыбаясь, сказал:
- Я много думал о тебе. Каждый день. Но ты наверно, ненавидишь меня?
- С чего бы мне?
***
Надя была рада. Очень рада. Ненависть? Ну да, возможно. Но это было так давно, что Наденька даже не заметила как оказалась перед зеркалом. До злобы насмотревшись, она уселась на кресло и начала ждать. Гостя она отправила в ванную и, вспомнив об этом, сразу же успокоилась.
Она услышала, что зеленоглазый вышел из ванны. Вскочив, Надя вышла из комнаты к нему.
Зеленоглазый вышел голым. Совсем. Вообще. Зачем же обременять себя одеждой? Без неё так свободно и легко!
А от таких тканей всё чешется. Ты же не против? У тебя вон как много стен! Никто и не заметит!
Так я же замечу! Тоже мне, Адонис!
Невозмутимая, но красная до кончиков ушей, Надя вытянулась словно струна и старалась смотреть как можно выше. Юноша всё это вроде как и приметил, но виду не подавал. Он с интересом рассматривал её комнату, особенно фотографии. Начал спрашивать о них, но получал очень краткие и красные ответы. Гость рассмеялся.
- Ты так меня стесняешься! - он крепко взял Надю за руку, - Но это нечего! Главное, что не боишься. Ведь так?
- Нет, что ты! Я тебя ждала! - «интересно, я помидор или же молодое красное?»
Зеленоглазый смотрел ей прямо в глаза, размышляя о чём то своём. Потом, обняв за плечи, аккуратно уложил на постель. Рассмеялся.
- Мне нравятся твои розовые щёки. - юноша с нежностью провёл пальцами по её щеке, добавив — и твои красные губы тоже.
Нежный, горячий поцелуй. И ещё несколько, таких же горячих и трепетных.
Одежда снималась легко, пальцы щекотали кожу. Приятная тяжесть тела, настойчивые касания пробуждали желание. Как тут откажешь? Надежда начала целовать юношу. Надежда целовала юношу упорно, страстно, даже вспыльчиво. Почему его так долго не было? Куда делся? Почему бросил? И, когда её разгорячённые губы перешли на шею зеленоглазого, Надя сильно впилась в него зубами, как бы мстя за одиночество. На это юноша звонко рассмеялся, но девушку не остановил. Она сама остановилась, и, посмотрев ему в глаза, спросила:
- Чего?
Юноша перевернулся на спину и снова захохотал.
- Ты смешная. И ты замёрзла, - зеленоглазый укутал Надю и лёг рядом сам, - Засыпай, я не уйду.
- Точно?
- Да.
- Расскажи мне что-нибудь.
И он рассказывал ей о снежных пустынях, о ярких кострах на равнинах, о горных реках и смешных рыбах. Надежда поражалась. Всё это она либо видела в реальности, либо на картинках в книжках, на сайтах. Юноша так красочно всё описывал, что Надежде казалось, будто бы она из дома никогда и не выходила. И ни в лесу, ни в поле не была.
- Как тебя зовут? - уже в полудрёме спросила Надя.
- Моисей.
Моисей поцеловал Надежду в лоб и продолжил шептать ей о чудесах, которые так запали к нему в душу. А Надежда уже засыпала. Она проваливалась в сон с радостью, уже догадываясь, какая красота ей привидится.
В ногах мурлыкал Борис, за окном пела метель, Надя уже спала. А Моисей лежал рядом с ней, обнимая её и слушая её дыхание. Моисей лежал рядом и ждал рассвета. Он знал, что с завтрашнего дня, и всю жизнь после, он будет счастлив.
Примечания:
Ура! Конец! Сколько лет! Эх, коньяка мне! Коньяка!