***
— Мам, я ненадолго! Вдыхаешь полной грудью лёгкий аромат полевых цветов и бежишь. Солнце слепит глаза, но ты все равно бежишь. Бежишь, куда глаза глядят. Как в сказке. И от этого так хорошо на душе.Вільна, вільна, вільна, вільна…
Где-то позади мило беседуют родители, мама готовит все для вашего спонтанного пикника, рядом отец ловит рыбу, а брат, как обычно это бывает в такие моменты, взял свой старенький потрёпанный блокнот, к которому никогда и никого не допускает, забрался под какое-то старое поникшее дерево и пишет.Последний романтик. Твой пьяный романтик…
Ты всегда интересовалась у него, что именно он творит, но даже самое сильное любопытство никогда не могло заставить тебя хоть краем глаза заглянуть внутрь. А Дан, видя то, как ты каждый раз пересиливаешь себя, лишь мило улыбался. И ради этой улыбки ты готова отдать все сокровища мира, лишь бы почаще видеть её на его таком родном лице. Когда-то ты невзначай пошутила, что будь вы не родными братом и сестрой, а совершенно чужими друг для друга людьми, то непременно влюбилась бы в него именно из-за этой улыбки. Тогда он как-то странно изменился в лице и, не проронив ни слова, просто ушёл, а ты никак не могла понять такой его реакции. Теперь же, когда все стало понемногу проясняться, эта шутка кажется тебе всё менее смешной. Потому что ты, похоже, на самом деле влюбилась. Влюбилась в своего собственного***
— Скажи, что это неправда. Прошу, — хватаешь Дана за плечи и трясёшь что есть силы. Пытаешься вытрясти из него эту дурь. Не веришь. Думаешь, что это просто страшный сон, чья-то глупая шутка. Просишь брата ущипнуть тебя, но это ни черта не помогает. Картинка перед глазами не пропадает, а услышанные слова бегущей строкой высвечиваются в твоём сознании. А он совсем не реагирует. Только стеклянным взглядом смотрит на тебя, но, кажется, абсолютно ничего и никого вокруг себя не видит. — Ты не должна была узнать об этом при таких обстоятельствах. Прости, — тяжело выдыхает. — Ты вообще не должна была хоть когда-то об этом узнать. Но я больше не могу молчать. Устало прикрывает веки и рассказывает о том, как почти двадцать лет назад твой отец появился в их жизни, как он, шестилетний мальчишка, согласился на свадьбу родителей только увидев твои лучезарные, цвета морской волны, глаза, как из-за этих самых глаз стал называть «папой» совершенно чужого человека. — Но почему… — не договариваешь, но этого и не надо, потому что он понимает тебя почти что без слов. — Почему никто тебе до сих пор этого не рассказал? — киваешь, борять с комом в горле. — Потому что ты была ещё совсем маленьким ребёнком, которому не обязательно было знать о том, что его мать оказалась последней тварью и ещё до твоего рождения подписала отказ, тем самым подписав тебе приговор, — его кулаки непроизвольно сжимаются. Да так, что костяшки белеют от злости. — Как же я рад, кенгуруш, что отец от тебя не отказался! Как я рад… — обнимает тебя со всей нежностью и любовью, что живет в его сердце.