Tell me why don't you bring me flowers...

«Прощение — это аромат, который испускает цветок, когда его топчут…» Марта Грэхем

Он никогда и никому не дарил цветы.

      Считал, что вся возня с аккуратными букетиками — показушность и не более. Он считал, что любить нужно сердцем, а не шипами красивого растения, преподносимого девушке. Он и сейчас так считает.

***

И что же такого необычного в трёх цветках, которые он теребит продрогшими пальцами? Ветер уже давно рассеял их аромат по пространству с гниющей землёй и одинокими каменными плитами, острые бугорки на изумрудных стеблях, искололи ему руки, бутоны впитали солёную жидкость из глаз. Он остановил свой взгляд на первой — белоснежной розе. Красные капли от свежих порезов резко контрастировали на фоне этого невинного, чистого цветка. Габриэль углубился в недры своего разума. Он помнил её улыбку. В тот день он провожал её до дома со своим широким чёрным зонтиком. Она так забавно выглядела под дождём: с растрёпанными светлыми прядями, скукожевшаяся от холода — её хотелось прижать к себе, согреть, не отпускать. И он предложил свою помощь: укрыл от непогоды под тёмной материей, а она наградила его самой светлой своей улыбкой, которую он когда-либо видел. Так и закончился первый день их дружбы. Габриэль помнил, как она прыгала в солнечной комнате, перед огромным зеркалом, в такт незамысловатой мелодии, льющейся из музыкальной шкатулки. Как она, вместе ним, шила из прозрачной ткани пачку. Как она плакала, когда поранила мизинец острой иглой. Тогда у неё тоже было много крови на ладошках, прямо, как у него сейчас. Но красноватую жидкость быстро впитали влажные салфетки. И тогда снова лучезарно улыбнулась ему, утопая в недорезанных кусках тюля, отражая своими глазами тысячи золотистых огоньков. Так закончился первый его день в её доме. Он помнил своё признание. Признание в том, что он не может жить без неё — признание в самом волшебном чувстве на свете. Агрест вообразил прозрачные капельки на её щеках, вызванные счастьем. И улыбку — опять, ту же самую. Идеальную во всех соотношениях, самую искреннюю, самую прекрасную: от самых уголков её розоватых губ и до их середины. И её короткий ответ: «Я тоже… Я тоже тебя люблю» — с увлажнившимися глазами и подрагивающими скулами. Он помнил момент, когда она ответила ему «да» на самый важный вопрос в его жизни. И вновь, ответ сопровождала улыбка. Эта самая улыбка оставалось с ним на протяжении всей его жизни. Улыбка Эмили. Эмили была его рассветом, его прекрасным солнечным творением, сошедшим с небес. Воздушной, летящей, скромной, вечно юной и чистой в своих деяниях. Первая роза упала на холодный камень. Надпись «Здесь покоится Эмили Агрест», вырезанная у подножия могилы, теперь была увенчана неземным цветоком. И только капли багряной крови делали его приземлённым.

Эмили, ангел мой, я всегда был тебя не достоин. Так глупо просить у тебя прощения…

Фисташковая роза. Он аккуратно смял один из её лепестков, поднося к губам. Такая знакомая нежность… Только она давала ему столько ласки, столько возможностей воспользоваться своим хрупким, но невероятно умелым и младенчески-мягким телом. Он помнил, как в первый раз увидел её на их с Эмили свадьбе. Она стояла вместе со старым, дряхлым мужем, с печальным лицом и впалыми щеками. Она умоляла забрать её отсюда, одним только взглядом. Но этого взгляда было достаточно... Достаточно, что бы уже через день лежать вместе на белоснежным простынях, утопать в её золотистых кудрях — на пол тона желтее, чем у Эмили. Она умела быть щедрой, отдавая на растерзание власти рук все свои достоинства. Он помнил, как начались беспокойные времена. Эмили диагносцировали какую-то болезнь, Габриэль не разбирался в названиях. Но одно он понял точно — его любимая невинная голубка, так и останется невинной. Она не могла иметь детей, она не могла даже думать о путях их появления. И она понимала, кто сможет удовлетворить все потребности Габриэля, попутно подарив ему наследников. Понимала, потому что сама приглашала сестру к ним. Сама разрешала им оставаться наедине. Его ангел смирился. Он оставался таким набожным и чистым, до сих пор следовал правилу: «любишь — значит отпусти». Но Габриэль тогда этого не понимал. Вскоре, она произвела на свет двух мальчиков, одного из которых отдала любовнику. Адриан — не сын Эмили. Он сын Амели. Второй цветок опустился на мягкую траву рядом с надгробием. Должен ли он стоять здесь, смотреть на её останки? Ведь, сразу после «смерти» Эмили он отгородился от Амели, стал к ней холоден и равнодушен. Ему никто не ответил. Амели — его полдень. Его время смятений перед возрастом, когда года начинают идти к старости всё быстрее и быстрее. Его ошибка, сделанная в нужный момент.

Я искренне извиняюсь, Амели…

Внутри тоже было холодно и пусто, согревала лишь одна мысль — мысль о том, что в его руках покоится ещё один цветок. Пламенная роза. Он помнил, какой страстной и, одновременно, отстранённой она была. Она была его тайной музой долгое время. Он понял это после нескольких лет сна Эмили. Такая холодная, грубая и неотесанная на вид. Она не дарила ему улыбок, таких как дарила Эмили, с ней не было столько прелестей и ласки в постели, сколько давала ему Амели. Она просто была предана ему, ничего не требуя в ответ. Он помнил, как она впервые надела талисман, какими ужасными были последствия его использования. Самоотверженность, храбрость — синонимы глупости, но глупости такой очаровательной, какую только можно было вообразить. Она была его закатом — яркой, огненной, держащей чувства в себе на протяжении долгих совместных лет работы. Он бросил её прямо перед её смертью — случайно совпало. Они поссорились, а потом машина перевернулась и… Натали была его последним увлечением. Алая роза, горящая в руках, на которой не было видно следов крови, напоминала ему женщине, на надгробие которой он её опустил. Красная роза — символ незабываемой любви: страстной и яркой.

Прости меня, Натали…

Габриэль молча удалился со страшного места. Холодного, безлюдного. Оно напомнинало его внутренний мир, после потери трёх ангелов. Он не удержал рассвет, он отпустил в мир иной полдень, он так глупо попрощался с закатом. Нет в его жизни больше красок, оставляемых их цветными крыльями, разукрашивающих его жизнь. Теперь осталась только ночь. Теперь осталась только темнота. Теперь осталась только пустота.

***

Он никогда и никому не дарил цветы. При жизни.