The Strange Face of Love

Just take it like a man. The strange face of love.

Много веков назад тот, кого позднее прозвали Графом Дракулой, умер в первый раз. Вечность отняла у него душу и посмертие, вручив взамен неутолимую жажду вечной войны и собственной смерти, которую, меж тем, ему предстояло утолять смертью чужой. Однако, несмотря на всю его силу и новую природу, спустя четыре века ему было суждено умереть вновь. Вторая смерть была к Графу куда сострадательнее, хотя и лишила поверженного вампира дома, слуг, свободы, имени и былого могущества и вверила его милосердию и пытливому уму злейшего врага, Абрахама ван Хельсинга. Эта смерть всего лишь одарила Дракулу новой странностью – влечением к смертным женщинам, а может – просто заклеймила самой изначальной причиной, приведшей к краху, как когда-то заклеймила войной и бесчеловечностью. Наверное, все началось в тот день, когда Граф сделал смутно раздосадовавшее его открытие, обнаружив очевидное: некрасивых вампирш не бывает. Мужчины могли таскать свои прижизненные уродства или просто несовершенство веками: к чему очаровывать, если можно взять силой? С женщинами все было совершенно иначе. Едва они осознавали открывшиеся перед ними возможности, как тут же начинали исправления, поначалу робкие и незначительные, потом все более смелые. Густели волосы, выравнивалась кожа, потихоньку увеличивалась грудь, а талия становилась все тоньше, укорачивался носик, и длиннее и стройнее становились ножки. Какой бы дурнушкой ни была немертвая при жизни – вампир проверил сам, обратив однажды горбунью, хромую притом – через полгода она становилась совершенной красавицей. Женщины, даже мертвые, тщеславны. И практичны. Чем ярче расцветала красота, тем больше находилось идиотов, готовых потерять разум и стать обедом для своей возлюбленной. Чем сытнее выпадал обед – тем больше сил можно было вложить в преображение. Замкнутый круг, в котором распадался и без того не блестящий ум обращенных простолюдинок из соседних деревень. Тщеславие и голод. Голод и тщеславие. Глядя на своих подруг, способных лишить покоя и сна любого мужчину из плоти и крови, Граф чувствовал лишь раздражение и скуку: он, увы, был единственным ценителем их красоты, а потому и их единственным кормильцем и развлечением. С обычными женщинами было куда веселее, вероятно. По крайней мере, накрепко запертые в темнице несовершенного тела, они вынуждены были хоть иногда думать о чем-то кроме своих прихотей. Но тут вампира ждало препятствие совсем иного рода, мешавшее насладиться не только силой страсти и переливами чувств смертной, но и простой беседой. Ужас в остекленевших глазах и истошные крики, забивавшие горло при его появлении, не делали ни женщин привлекательнее, ни самого немертвого – терпеливее. Жертву можно было успокоить гипнозом и иллюзиями (но тогда пропадал весь смысл предприятия), а можно было усмирить куда более действенным и приятным вампиру способом, тем более что заполошное биение смертного сердца будило в немертвом желания и страсти совсем не любовного толка. Еще один замкнутый круг, по которому бродил уже он сам в безнадежном поиске выхода. Не то чтобы Граф тосковал по нежности и столь сильно желал любви – он ни на секунду не забывал, как давно уже мертв, – но любопытство было едва ли не лучшим спасением от гнета лет, которое он знал. Кроме того, отсутствие решения у столь нелепой для такого могущественного существа задачи оскорбляло его гордость вампира и мужчины. Глупец Харкер только подлил масла в это пламя самолюбия и любопытства, расхваливая ум, нрав и красоту достойнейшей из женщин – своей невесты Мины Мюррей. Путешествие в Англию, и без того разжигавшее воображение вампира, приобрело новый смысл. Забрезжила надежда, что в столь просвещенный век и в столь просвещенной стране просвещенные леди будут уходить в смерть с куда более упорядоченными мыслями, а быть может, и встречать неведомое не только воплями ужаса и слезами. Желая проверить, насколько прогресс усовершенствовал человеческую природу, вампир поставил первый эксперимент, едва сойдя на островную землю, пусть и не на той, которую успел возжелать, скучая в своем замке. Впрочем, как выяснилось чуть позже, промахнулся он не так уж и сильно, поймав в свои сети хоть и не само воплощение английского совершенства – Мину, но ее лучшую подругу. Меткость, однако, не принесла Графу радости, ибо он тут же понял, что заблуждался в своих надеждах. Благовоспитанная и чувствительная барышня Люси Вестенра, большая любительница Диккенса, писавшая акварелью сюжеты из греческих мифов, игравшая на фортепьяно этюды Шопена и охотно поддерживавшая разговоры о вреде и пользе женской эмансипации, при жизни встречала его все с тем же тошнотворным ужасом, что и простая крестьянка, а едва успев умереть, убила ребенка, завила волосы и сделала губы пухлее. Но хотя Граф не нашел никакой перемены в женщинах, он нашел нечто куда более важное и интересное – достойных врагов. Абрахам ван Хельсинг, Артур Холмвуд, Куинси Моррис, Джон Сьюард… Они распалили его упрямство своим сопротивлением и превратили заурядную добычу в ценный приз, который приятно было выиграть. Более того, проиграв ему однажды, они не смирились, и это было еще прекраснее. Упокоение мисс Вестенра не только избавило вампира от очередного заблуждения, но и стало поводом для взаимной мести, тем более сладкой оттого, что сам он не ощущал горечи потери. К Мине Мюррей Граф пришел уже без иллюзий и надежд, с одним лишь желанием досадить неугомонной четверке и продолжить войну, по которой неизменно скучал даже на поле боя. И тут он ошибся снова. Мина сопротивлялась ему с такой страстью и упорством, встречала таким лютым холодом и ненавистью, что он совершенно потерял голову. Ее отвращение было сильнее не только ее новой природы, но и его крови и власти. Раз за разом вампир пытался высечь из девушки искру тепла, стремился найти в ее крови хоть каплю любви и попробовать на вкус – все впустую. Даже спутанная кровавой сетью по рукам и ногам, она цеплялась за человечность и целомудрие, думая не о том, как ублажить своего господина, а лишь о том, как уничтожить его. Ей оказались не нужны ни сила, ни вечность, ни красота, ни радости плоти – ничего из того, что смиряло женщин, готовых отвергнуть его самого. Граф снова попал в ловушку своих фантазий и желаний: найдя существо с отважным львиным сердцем, он не умел покорить его. «Если такова ее ненависть, то какова любовь?» – бесконечно размышлял вампир, привязываясь мыслью к своей жертве и противнице все крепче. Заблудившийся в лабиринте изумления, гнева, восторга, безнадежной страсти, черной тоски и своей маленькой войны, он очнулся однажды и обнаружил, что, лежа в гробу, возвращается обратно в старый замок. Граф прислушался, стараясь различить шепоток или серебристый смех своих женщин, чтобы испытать привычную досаду, но нашел только ветер, гуляющий в пустых стенах. Лишь молчаливое присутствие Мины жгло его, как распятье. Но не успел он собраться с мыслями и силами как следует и удивиться собственному бегству, как дощатая крышка над ним затрещала, а в глаза хлынул ослепительный утренний свет, за которым он успел разглядеть бледное перепуганное лицо, изуродованное состраданием. А в следующее мгновение Граф лишился и головы со всеми многовековыми фантазиями, и сердца, полного горькой любви.