Апата

      Судорожный глубокий вдох показался оглушительным в почти пульсирующей от сотни потерянных эмоций тишине. Все лишние движения казались несуразными и лишними в этой наполненной внутренними противоречиями и сокрытой от чужих любопытных носов раздевалке. Она словно стала вакуумом. Медленно и лениво по его площади плавали остатки чужих чувств и обрывки внутренних монологов. Бесшумно и словно заморожено по другую сторону от ощущений двигались тени.       Такие же едва видимые заторможенные темные сгустки (когда-то) энергии в тумане противоречий делали привычные и обыденные вещи. Однако какой-либо осознанности в этом не было — только всеобъемлющая пустота.       Щелкали пластиковые фастексы на рюкзаках.       Звенели молнии курток и ветровок. Собачки издавали неприятные мерные стуки при каждом ударе о металл застежки.       С шуршанием и характерным гулом вытягивались шнурки из шиповок.       Они сборной России больше не понадобятся.       И все же громкий вдох словно бы «оживающей», сбрасывающей с себя неопределенность их общей пустоты Полины показался самым осмысленным из всего происходящего в странном вакууме. Стряхивая с себя остатки наваждения, Полина с долей понимания обвела взглядом их застывшее безвременье и ничего не выражающие знакомые лица.       Тренера среди них не было.       Он некоторое количество времени назад демонстративно покинул легкоатлетический манеж. Вместе с верой и надеждой — его неизменными спутницами.       «Не пожелал видеть этот позор» — с кривой приободряющей улыбкой иронизировал бы пожилой врач их сборной, Оленев, если бы был сейчас здесь. Но и его не было рядом.       Даже несмотря на то, что с момента окончания забега прошло уже достаточное для восстановления время, Настя по-прежнему жадно хватала губами воздух. Неестественная серость лица и явная дезориентация в пространстве достаточно красноречиво указывали на проблемы со здоровьем. Организм Зиминой посылал отчаянные сигналы бедствия, однако за медицинскими работниками никто бежать не спешил.       Как минимум потому, что слово «бежать» сейчас вызывало отвратительные ассоциации, а как максимум стоило признать: Насте помогать не собирались.       Даже, как ей казалось, далекая от этого мира странных порядков Олимпийской сборной Полина не испытывала ничего. На задворках сознания еще бились рациональные мысли, однако мозг обрабатывать их не спешил. Он вообще в последнее время находился в культурном шоке.       Иллюзии и предубеждения тлели, осыпаясь пеплом на руины выгоревшей дотла прежней жизни, где значение имело только дело, любовь всей ее жизни. И которое… выгорело точно так же.       Колесо сансары сделало очередной оборот.       Полина опять вернулась в начальную точку. Вот только это уже был конец. Почти точно конец всего. Финальный рывок и самый последний, но до отвратительного похожий на остальные круг.       «- На старт приглашаются участники финального забега группы юниоров, девушки. По первой дорожке старт принимает: Мастер Спорта Международного Класса, многократный призер Универсиад, Савенкова Алиса. Тренер -…       Полина изо всех сил зажмурилась и после глубокого вдоха резко выдохнула. Почувствовала, как заполненные до отказа легкие покидает желанный воздух. Вскоре его будет критически не хватать и все мысли сосредоточатся только на этом упоительном и недооцененном предстартовом вдохе, что стал бы спасительным и решающим, если бы Полина могла совершить его хотя бы несколькими минутами позже.       Стараясь подавить волнение, Полина даже слегка улыбнулась, когда ее объявили последним стартовым номером. Была идея даже поднять руки и помахать, как это делали более опытные и титулованные соперницы, однако едва ли после этого жеста последуют овации зрителей.       Тренер был слишком сух для подобного, родители не смогли прийти даже когда узнали, что Полина впервые в «юниорке» отобралась в финал, а слышать издевательский смех за спиной уж очень не хотелось.       Наравне со спринтерами, чьи фамилии были уже на слуху в столице, на старт выходила совсем неизвестная и чужая здесь Полина, которая еще заставит о себе говорить.»       И действительно. Тот день казался самым счастливым в ее жизни, несмотря на отсутствие, казалось бы, обязательной для счастья медали. Отчего-то многие спортсмены считают, что улыбаться и радоваться удачному выступлению можно только с пьедестала, однако четвертое место на том далеком чемпионате казалось Полине началом взлета ее спортивной карьеры.       Так и было, однако оно и стало началом конца. Первым оборотом колеса сансары, которые Полина назвала бы граблями. Только на них можно с таким упорством наступать раз за разом, однако ничего не делать для того, чтобы что-то изменить. Это так глупо.        "— Эй, ты чего?       Егор неслышно подошел со спины. Невесомо провел ладонью по ее плечу, едва касаясь подушечками пальцев. Через зеркало, висевшее над умывальником, Полина видела, насколько Покровский сосредоточен и от этого становилось тепло где-то в груди. Ему не все равно.       — Я в порядке, — привычно отозвалась она, так и не повернув голову, однако Егор уже и сам поймал взгляд Полины в зеркале.       — Не ври мне.       Егор мягко улыбнулся, вмиг окутывая ее заботой и теплом. И Полина поддавалась ему. Оттаивала.       — Не могу выразить словами, — она потерянно покачала головой, отчего влажные после душа кудри оставили мокрые следы на светлой футболке Егора. Он стоял в интимной близости от Полины, и она не смола бы точно сказать, какие чувства в ней это будило. Все было слишком… странно. — Это словно бесконечный день сурка.       — Поясни.       — Я… преодолеваю себя. — говорить было тяжело и приходилось делать частые паузы, обдумывая каждое следующее слово. Егор терпеливо ждал. — Каждый раз, когда хочется все бросить и расплакаться, я напоминаю себе о том, что все окупится, что я иду к великой цели, которая больше меня самой. Действительно очень тяжело мотивировать себя, когда хочется просто лечь и умереть, но…       Полина закусила губу, потерявшись, и все же обернулась и пронзительно заглянула в глаза Егору. Этот будто умоляющий о спасении взгляд поразил его до глубины души, запуская по телу легкую дрожь.       — Я очень боюсь, что все окажется зря, Егор, — окончательно сорвавшись на сиплый беспомощный шепот, закончила Полина. Что удивительно, хотелось говорить. Не замолкать ни на секунду, рассказать обо всех страхах и найти утешение в объятиях Покровского. Хотелось довериться и открыться. Это же Егор. Он поймет, правда?..       — Ты боишься, что не справишься? — с трудом спросил он.       — Я боюсь, что останется сожаление, — Полина старалась понятно формулировать свои мысли, однако только еще больше терялась в мыслях, чувствах и страхах. — Что всю жизнь проживу с мыслью о том, что не сделала все, что могла.       — На прошлом чемпионате ты сделала все, что могла?       Егор тут же уцепился за минувшую «Россию» как за спасательный круг, отчасти понимая причину Полининых откровений сегодня.       — Никогда нельзя сделать «все», — с сожалением отметила Полина, поглаживая ладонью колючую рыжую щетину на скулах Егора. — «Совершенству нет предела», помнишь?       — А мне кажется, есть, — с фанатизмом признался он, как-то неловко отнимая кисть Полины от своей щеки. Прямой взгляд глаза в глаза, и он поцеловал тыльную сторону ее ладони, запуская тысячи мурашек по телу. Возможно, она неправильно поняла Егора, однако следующая фраза, брошенная нарочито небрежно с целью снизить градус разговора, только наоборот его подняла и развеяла сомнения Полины. — И я его уже нашел…»       Но Егор жестоко ошибался.       — Что это… было?       Потерянный вопрос Люды повис в воздухе, заполняя собой все пространство вокруг. Ее голос вывел из прострации, кажется, всех, однако был обращен всего к одному человеку — к Насте.       Она спрятала лицо в ладонях.       Хотела уйти, убежать, спрятаться! Что угодно, только бы о ней забыли, забыли о ее ошибках и решениях, о взлетах и падениях… Забыли ее спортивную карьеру, детище всей ее жизни.       С пугающей ясностью Настя поняла: она не справится.       Всегда… Всегда она работала на чужое одобрение. Делала все, чтобы ее запомнили как стабильную и незаменимую, нужную команде и стране спортсменку.       А оказалась той, кто свел все их старания к нулю.       Той, кто разбила все их мечты.       И свою тоже.       — Настя, — пугающе спокойно Кретова действительно требовала ответа.       — Я… — Зимина осеклась. Пробовала собрать разбегающиеся мысли в оправдание произошедшему, однако все сложнее удавалось уцепиться за сознание. Дыхание так и не выровнялось, на лбу выступил холодный пот, а необходимость жить дальше давила на нее неподъемным грузом. — Я просто хотела честную победу, — на выдохе тихо призналась она, следом глубоко глотая воздух. Кислород вроде бы заполнял легкие, однако она все никак не могла утолить жажду по нему, раз за разом теряя при очередном приступе сухого надрывного кашля.       Мучительно долго до всех доходил смысл сказанного.       Настя хотела чистую победу.       Абсурдность происходящего вызвала у Люды неконтролируемый истерический смех. И это была самая яркая ее реакция за прошедшее с начала Игр время. Подготовка держала в плотном кольце ответственности, напряжение прямо-таки сковывало мышцы, однако сейчас… сейчас все это становилось не важным.       — Ты хотела честную победу? — издевательски переспросила она, нависая над загибавшейся от надрывного кашля Настей, словно бы давая той последний шанс оправдаться. — Теперь у нас нет никакой!       «Нет никакой», «Нет никакой» — эхом отражалось от стен.       Ярость закипала в крови, разгоняя ее губительной лавой по венам. Вслед за бессильным опустошением пришел гнев. Неконтролируемый, страшный. Сметающий на своем пути все: разум, цели, мечты и убеждения. И его уже ничто не сможет остановить.       Полина вышла в коридор, тихо прикрывая за собой поскрипывающую петлями дверь. Девушка так и не сняла шиповки, а потому каждый шаг по полу, выложенному керамической плиткой, отдавался звучным постукиванием металла подошвы. Оно же и разносилось по всему длинному коридору подтрибунных помещений, смешиваясь с криками неутихающей толпы на стадионе. Она жаждала крови и зрелищ.       «Полина выходила на старт с твердой решимостью и абсолютной уверенностью в собственных силах. Она чувствовала себя если не древнегреческой богиней Никой, то как минимум второй после нее. Здесь, на родине Олимпийских богов, связь с этими прошедшими через поколения и целые века мифами чувствовалась особенно остро и будто питала Полину. Словно эти боги делились с атлеткой своими силами, даровали возможность стать великой.       И Полина, едва ощутив это, тут же дала себе обещание: она эту возможность не упустит.       Не сейчас, когда мечта так близко, и все, что осталось — протянуть к ней ладони, зачерпнуть сполна и насытиться упоительными мгновениями восторга, чистого и незамутненного счастья.       Про себя Полина считала секунды. Она не открывала глаза, не желая возвращаться духом и телом на этот стадион, на стартовую дорожку. Полине хватало чувств, захлестнувших во время второго этапа эстафеты. Она наслаждалась ими сполна.       Наслаждалась запахом резины: таким знакомым, привычным и родным; наставляющими выкриками тренера в спину; цифрами, мелькающими в сознании и отсчитывающими мгновения до ее преодоления. До боли, которой Полина посвятила свою жизнь, однако только сейчас осознала, насколько же любила ее. Ее боль — дар.       Полина открыла глаза, возвращаясь сознанием с Олимпа, на который мысленно вознесла себя, на заполненный до отказа чужими эмоциями и переживаниями стадион.       Но ей больше не было страшно.       Все чужие надежды теперь только вдохновляли, возвращая веру в себя. Взращивая ее в Полине буквально за доли секунды, когда она принимала эстафетную палочку из ослабевших пальцев Маши.       Делая первые быстрые движения, только набирая темп, Полина вдруг почувствовала такую необычайную легкость во всем теле, что в совокупности с происходящим Полина могла и захлебнуться в скорости собственного восторга, что свистел в ушах встречным потоком ветра.       И ей больше не было больно.       И не было в тот момент ничего, что разуверило бы Полину в том, что на секунду, пусть даже на короткое мгновение, она ощутила себя настоящей богиней. Будто ей было подвластно все, вся жизнь была у ее ног. И судьба ее предрешена свыше.       Она — будет счастливой.»       Полина болезненно усмехнулась. Все было обманом. Всего лишь иллюзией, навеянной воспаленным сознанием. Хотя в этом ей вряд ли могли быть равные, ведь самообман сработал.       Сколько бы человек не был рабом своего тела и сколько бы спортсмены не старались подчинить его, заставить хрупкую оболочку души работать на себя, а преобразовывать и подчинять стоило разум. И ничего не могло быть сильнее этого. Ничего, ведь Полина сегодня показала рекордное время. И доказала всем, в первую очередь уверила саму себя наконец в том, что быть Чемпионом — не значит быть лучшим. Быть Чемпионом — значит чувствовать себя победителем.       Но разве можно ощущать себя непобедимой, не стоя на пьедестале? Не купаясь в зрительских овациях, не сияя счастливой улыбкой на все трансляции спортивных телеканалов? Когда тяжелая золотая Олимпийская медаль не греет сердце своей близостью?       Нет. Ведь помнят только победителей.       И Полина бы была в их числе. Точно бы была — так кричали наперебой судьи, тренера, комментаторы и журналисты, тыча друг другу в лицо секундомерами с рекордными и казавшимися невозможными для российской «темной лошадки», да и всего спортивного мирового сообщества, цифрами.       Но сама Полина этого не чувствовала. Это было совсем не важно.       — Эй, — робко окликнула прислонившуюся к ледяной стене российскую спортсменку волонтер, только вышедшая из буфета. — Ты в порядке? — по-английски спросила она, когда Полина нехотя обернулась. Чувствуя себя донельзя смущенной перед буквально взорвавшей мир легкой атлетики Полиной, девушка-волонтер в фирменной футболке Игр хотела попросить автограф — ее племянница увлекалась бегом, но жила с родителями на другом континенте и не смогла прилететь. Однако, оценив вид Полины, волонтер только протянула спортсменке яблоко, приобретенное минутой ранее в кафетерии. — У нас потрясающие яблоки, — только и сказала она. — Деметра* в этом сезоне постаралась.       Волонтер подняла мечтательный взор наверх, на серый потолок такого же серого коридора, и, напоследок вежливо улыбнувшись Полине, удалилась, не вынуждая россиянку искать подходящий ответ и вообще как-то напрягать стремительно разжижающееся от количества событий серое вещество.       Шаги странной гречанки вскоре совсем стихли.       А Полина осталась смотреть ей вслед. Холодный коридор, керамическая плитка обжигает плечо даже через ткань олимпийки. И… яркий спелый фрукт, который Полина изо всех сил сжимала в ладони, будто яблоко удерживало ее сознание здесь и сейчас, будто было проводником к чему-то настоящему.       Красное.       Полина медленно поднесла его ко рту и откусила. Кислый сок тут же попал на язык, запуская работу вкусовых рецепторов, а свежий запах, что ударил в нос, вызвал острое чувство дежавю.       Яблоко выпало из вмиг ослабевших пальцев и покатилось по плитке. Полина дрожащими руками нащупала в кармане мастерки телефон и торопливо набрала номер, практически не глядя на дисплей — цифры въелись в память и настолько хорошо отпечатались в сознании, что даже в таком потерянном состоянии Полина смогла дозвониться нужному человеку.       — Егор! — облегченно простонала она шепотом, когда мучительные гудки наконец сменились ответом. Помедлила и все же решилась. Терять Полине все равно было больше нечего. — Пожалуйста, забери меня домой…